Один персонаж романа Виктора Пелевина "Чапаев и пустота" говорил другому: в определенное будущее еще нужно суметь попасть – может быть, вы попадете в будущее, где вас не будет (цитата не точная). Нам всем попасть туда не так просто, потому что трудно даже договориться о том, какое будущее "мы" хотим. Тут всё неопределенно – кто эти "мы"? И почему именно таков образ будущего? И для кого "это" будущее – не свое, и вероятнее всего, будет вовсе неприемлемо? Это простые вопросы. Особенно интересно об этом думать перед президентскими выборами в России – на них кандидаты в основном обходятся без внятного описания своего "образа будущего". И вообще без сколь-либо детально разработанных политических программ. Впрочем, если бы был массовый запрос на такие программы, возможно, и не обошлись бы. А запрос такой не ощущается, вероятно, как раз потому, что "будущее" не очень интересует избирателей. Так что само это отсутствие заметного интереса – характерно для текущих времен.
Понятно, что тот сценарий, который выражен известным присловьем "лишь бы не было войны", – это не образ будущего. И "пусть будет как есть" – это тоже не образ будущего. Мы почти ничего не знаем о будущем, однако точно знаем, что оно будет другим. Будущее – это не продленное настоящее. Говорить о "будущем" стоит именно, если оно будет другим, а иначе зачем оно вообще нужно?
Обсуждать образ будущего – значит говорить о том, что будет со всеми нами, и это важнейшая часть политики. То есть невозможно жить гражданской жизнью и не спорить о том, в каком именно будущем "мы" хотим оказаться. Когда же, наконец, неопределенность "нашего" будущего вновь станет не только риторической фигурой в разных бестолковых перепалках на злобу дня, но и центральной проблемой более серьезных и ответственных дискуссий?
За их отсутствие мы все можем заплатить одним и тем же: перспективой оказаться в будущем, в котором не будет "нас". Точнее, физически мы туда, конечно, попадем. Но сам этот глагол "попасть" имеет в современном русском языке значение оказаться там, где оказаться не планировал и не хотел бы. Хотелось бы в будущее входить, а не "попадать".
В этой колонке речь, конечно, по умолчанию идет о будущем прежде всего Сибири. Но чтобы обсуждать будущее Сибири, нужно "удерживать" одновременно несколько контекстов, в которые это будущее как бы "вложено". И теперь я их перечислю:
1. Контекст текущей и будущей трансформации всего Российского государства. Что на самом деле происходит с тем, из чего современное государство состоит – его институтами и инфраструктурами? Как оно меняется в пространстве? (Как любит говорить географ Владимир Каганский, "Россия – страна неизвестная".) Большой регион Сибирь с его институтами и инфраструктурами встроен в Российское государство, и что происходит и будет происходить с ним, происходит и будет происходить и со всеми сибиряками. Это ясно.
Мир входит в период очередной промышленной революции. Сибирь со всеми ее институтами, инфраструктурами, ископаемыми и другими ресурсами, в том числе с трудоспособным населением, тоже окажется в этом будущем, это неизбежно
2. Контекст трансформации "ночного государства". Речь идет о критически важном противопоставлении государства, которое не может существовать без власти, – и "власти", действующей сама по себе, в собственных интересах и пользующейся этим государством ради удовлетворения этих интересов. Еще совсем юный Пушкин в своем хрестоматийном обращении к Чаадаеву противопоставлял "Отечество" и "самовластье". В современной России эта "вторая власть", не равная государству, а использующая его различными тайнодейственными и попросту криминальными методами в собственных нуждах, прямо-таки бросается в глаза. Это настоящее самовластье, то есть произвол. Исследователь скрытых политэкономических процессов Константин Гаазе называет его "ночным государством", противопоставляя его обычному государству – дневному, с его хоть плохо работающими, но все-таки работающими в общественных интересах институтами и инфраструктурами. Легко догадаться, что "образ будущего" тех, кто входит в "ночную власть" представителей, сильно отличается от того, какой мы, обычные граждане, могли бы выстроить для самих себя. Их образ будущего – это точно и есть то будущее, где не будет "нас", – хотя мы в него, как кур в ощип, попадем.
3. Контекст становления государственной идеологии. Связная государственная идеология формируется сравнительно недавно. Решающую роль в этом сыграли аннексия Крыма, стартовавшая при этом антиукраинская компания в массмедиа и общая тенденция на торможение общественных изменений – "консервативный поворот", как эту тенденцию сразу же стали называть некоторые исследователи. Общие черты этой государственной идеологии волне уже прорисовались – достаточно посетить (непосредственно или даже виртуально) одну из многочисленных выставок под названием исторический парк "Россия. Моя история" (в Новосибирске как раз вышел посвященный ей спецвыпуск старейшего литературного журнала Сибири "Сибирские огни", там очень явно весь замысел обрисован). Какое место в заданном этой идеологией будущем отводится Сибири и ее жителям? То же, как и всем остальным жителям всей большой страны: ничтожное.
4. Контекст глобальных экономических трансформаций. Мир входит в период очередной промышленной революции. Сибирь со всеми ее институтами, инфраструктурами, ископаемыми и другими ресурсами, в том числе с трудоспособным населением, тоже окажется в этом будущем, это неизбежно. Сравнительно быстро сформируются новые отрасли производства – как и новые профессии, о которых мы сейчас имеем в лучшем случае лишь очень смутные представления; новые источники капитализации; новые способы связи людей. Не только Сибирь, весь мир вступает в неизвестность, но надо же по крайней мере осознавать, что мировая промышленность быстро становится другой. Те страны и регионы, которые не сумеют справиться с этой новизной, они без чьего-то злого умысла, а как бы самой "силой хода вещей" окажутся в крайне незавидном положении. В ХХ веке это положение получило название "третий мир", но как бы не оказаться вообще в "четвертом".
5. Контекст общественной самоорганизации и низовых проектов. Ключевое тут слово – самоорганизация. В самоорганизации решается, кто "мы", создающие свой образ будущего, отстраивающие его по мере сил и отстаивающие в противостоянии с другими "мы". Это противостояние и называется политикой в полном смысле слова. Кто "мы" и о чьем именно будущем "мы" говорим? В современном мире в это "мы" включаются, конечно не только и не столько те, кто физически живет на территории Сибири, но прежде всего те, кто способен участвовать в самоорганизации.
Многие из перечисленных тут явлений и образов находятся в конфликте друг с другом: "ночное государство" использует обычное государство для борьбы с самоорганизацией граждан, при этом вменяя им определенный образ будущего посредством новой идеологии. Всё происходящее в Сибири драматизируется мировой промышленной революцией. Вообще, всю сложность происходящего сегодня сложно даже представить себе. Но чтобы хотя бы попытаться оказаться в своем будущем, а не "попасть" в чье-нибудь другое, деваться некуда, придется это представлять, обдумывать и обсуждать.
Михаил Немцев – философ
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
