Отталкивающая и угрожающая уголовным преследованием этикетка сепаратизма навешивается сегодня на любые обсуждения региональных проблем Сибири. При этом, в отличие от многих других регионов, сибирякам есть на что опираться в рассуждениях о своем региональном своеобразии и региональной же специфике. И речь идет именно о регионализме, который следует отличать от сепаратизма. У сибиряков в таких размышлениях о своем региональном своеобразии есть "под рукой" готовая традиция регионалистского движения – "областничество". Оно было создано небольшой группой родившихся в Сибири интеллигентов. Постепенно во второй половине XIX – начале ХХ века распространилось по региону во многом благодаря авторитету таких областников, как Григорий Потанин, который незадолго до смерти получил звание "почетный гражданин Сибири", и Николай Ядринцев, автор легендарной книги "Сибирь как колония".
Областники вполне серьезно пытались стать "третьей силой" в период распада Российской империи и начавшейся Гражданской войны. Созданное под их влиянием Временное сибирское правительство даже выпустило 4 июля 1918 года декларацию о независимости Сибири. Впрочем, у этой декларации в те годы, когда политическое влияние зависело в первую очередь от пулеметов и штыков, а во вторую от доступа к хлебным штабам, добываемого все теми же штыками и пулеметами, не было серьезных шансов.
Мы, сибиряки, конечно, думаем, что мы "особенные", и те, кто нас любят, это нам подтвердят. Но к этому самоощущению все же невозможно относиться без самоиронии
Но вот что интересно. Областники не обсуждали тогда какое-либо окончательное отделение Сибири от России. Если обратиться к тексту этой декларации, там читаем, что Временное Сибирское Правительство "полагает также совершенно необходимым объявить не менее торжественно, что оно не считает Сибирь навсегда оторвавшейся от тех территорий, которые в совокупности составляли державу Российскую, и полагает, что все его усилия должны быть направлены к воссозданию российской государственности". Независимость, о которой они заявляли в условиях полной неопределенности лета 1918 года, когда можно было сказать, что "российской государственности, как таковой, уже не существует" (там же) – это временная и частичная, условная независимость, до переучреждения Российского государства новыми учредительными собраниями. Это была промежуточная, неустойчивая, но взвешенная и последовательно вытекавшая из всего строя областнического мышления позиция. Условная независимость, неполный суверенитет во внутренней и внешней политике при сохранении в составе России как федерации. Это была именно регионалистская, а не сепаратистская программа.
Частично программа областников была затем de facto реализована при создании Российской Федерации. Современное российское государство ведь юридически – федеративная республика (Конституция РФ, ст.1 п.1). Но при этом фактически Россия сегодня политически, экономически, инфраструктурно, конечно же, гиперцентрализована. Области и края в России низведены до административных единиц, экономически и политически полностью зависимых от "центра". Неслучайно некоторые исследователи называют российский федерализм "спящим институтом" – он как бы есть, но его как бы и нет. По-настоящему, как пишет, например исследователь Андрей Захаров, он востребован только "национальными меньшинствами, составляющими около 20% населения страны". А остальные его, быть может, востребовали бы, если бы видели в федерализации путь реализации своего собственного интереса. Конечно, слово "интерес" тут ключевое: неясен интерес – не востребован и институт.
Сибиряки, как, впрочем, и жители других регионов, чувствуют сегодня, что их жизнь определяется не ими самими. И жизнь на их земле не вполне зависит от них самих. Это чувство, конечно, не специфично именно для Сибири. Специфично для нее, пожалуй, сочетание отчетливого понимания богатства местных возможностей, самодостаточности существования – и того, что это существование искусственно и исключительно в собственных интересах обедняется "центром". Быть жителями всего лишь сырьевой базы и "антропным" ресурсом, поставляющим компетентных молодых людей Москве и другим мегаполисам мира, – этого для сибиряков мало.
И в связи с этим вот еще важные темы, которые следовало бы открыто и взвешенно обсуждать сегодня: в чем состоят особые интересы и ценности жителей Сибири как большого российского региона? В какой мере эти особые интересы диктуются особенностями сибирского пространства, в какой – историей и современным положением живущих в Сибири людей, а в какой мере другими факторами? Иначе говоря, каково самоопределение жителей Сибири как культурного, социального и политического целого? Да и, кстати, существует ли такое целое? Пространственного соседства еще недостаточно для этого. Сибирь – это не просто регион, это Большой регион, в него входят несколько экономически, демографически и даже политически несхожих территорий, и сложно ожидать, что в случае какого-то публичного обсуждения всех этих вопросов представления о своем желательном будущем у всех жителей Сибири совпадут. Голоса потомков народов, живших в Сибири до прихода из-за Урала подданных московского царя ("русскими", тем более "россиянами" им еще предстояло стать), фактически никак не звучат сегодня вне национальных республик. А их представления о желательном будущем, вполне возможно, очень разойдутся с представлениями жителей крупных городов, нанизанных на Транссиб.
В Сибири живут думающие, уважающие себя и образованные люди. Тех же областников в свое время взрастили Томск и Иркутск, интеллектуальные центры дореволюционной Сибири, а затем индустриализация, урбанизация, распространение образования и доступность информации насытили каждый сколь-либо крупный населенный пункт Сибири людьми, получившими образование. Эти люди не могут не задумываться о перспективах места, в котором они живут. Обсуждение этих перспектив и есть регионализм, который часто принимается за сепаратизм, потому что современный российский публичный язык пока еще не позволяет обсуждать различия иначе как с помощью противопоставлений. Кажется почти невозможным (неубедительным) высказывание о наличии собственного интереса и собственного видения, чтобы при этом не подвергнуть сомнению или отрицанию интересы и видения некой другой стороны. Для жителей регионов России такой "другой стороной" чаще всего является условная "Москва", и говоря о самоопределении Сибири, ее противопоставляют условной "Москве". Такова особенность нашего современного языка: если уж дружить, то в первую очередь – "против кого"? И так далее.
И это при том, что многие жители Сибири чувствуют себя находящимися в самом центре России. И действительно! Сибирские города находятся почти на половине пути от западного к восточному краю России. Часовня "Центр России" находится в Новосибирске, стела "Центр Азии" – в Кызыле. Мы, сибиряки, конечно, думаем, что мы "особенные", и те, кто нас любят, это нам подтвердят. Но к этому самоощущению все же невозможно относиться без самоиронии. Тем более невозможно наделить его каким-либо политическим значением. Идеей национального своеобразия сибиряков как отдельной нации могли вдохновляться ученики областников в начале ХХ века. Они жили в конце четырехсотлетнего периода сравнительной культурной и социальной изоляции Сибири. После полувека советской индустриализации и урбанизации говорить о каких-то значимых отличиях жителей этой части страны от жителей других частей страны уже нет оснований, попросту говоря, нелепо. Сибирь открыта всему миру и меняется вместе с ним, под его воздействиями.
Но так или иначе проблемы регионального своеобразия и региональных интересов необходимо сегодня совершенно открыто обсуждать. И еще раз подчеркну – обсуждение этих проблем не следует маркировать понятием сепаратизм. Обсуждение этих проблем есть здоровый и необходимый такой большой стране, как Россия, регионализм. А регионализм – это и есть патриотизм.
Михаил Немцев – философ
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции
