"Ябедники" из Сибири

Четырехсотстраничный труд "Сибирская книга, история покорения земель и народов сибирских" петербургский зоолог Михаил Кречмар, по его собственному признанию, писал 35 лет. Этой осенью "Сибирская книга" была представлена на российском стенде книжной ярмарки во Франкфурте. По мнению критиков, работа Кречмара "первый и единственный рассказ о завоевании Сибири с начала и до конца: от эпохи доермакового проникновения "за Камень" и до последних русско-чукотских войн". Мы встретились с Михаилом в Москве, в редакции "Русского охотничьего журнала", который он возглавляет.

​– Вы не историк, но все-таки решились написать хронику освоения Сибири. Что вас на это сподвигло?

– Во-первых, мой жизненный опыт. Двадцать шесть лет я работал на северо-востоке Сибири, буквально пешком прошел огромную территорию, от Анадыря до Забайкалья. Во-вторых, я испытывал читательскую неудовлетворенность литературой, существующей на эту тему. Академическая история Сибири очень подробна, но трудна для чтения. В первую очередь, это "История Сибири" Г. Миллера и "Сибирская история" И. Фишера. Современный читатель тонет в текстах академиков, среди незнакомых имен и названий, которые ему ничего не говорят. Мне хотелось написать книгу, читать которую будет легко и интересно. Во время экспедиций – в Якутии, на Колыме и в других местах отдаленных я постоянно натыкался на следы человеческого присутствия. На севере ведь очень долго сохраняются любые материальные останки. Поэтому даже вещи, лежащие практически на поверхности, могут иметь возраст до нескольких сотен лет.

"В лесотундре возвышалась Майоровская сопка с установленным на ней крестом – памятью о гибели майора Павлуцкого и его отряда от рук воинственных чукоч. На кресте стояла поминальная бутылка водки, которой насчитывалось более ста лет. Я застал ее еще полной наполовину, но на сегодня ее выпили оказавшиеся в тех местах туристы из европейской России". Михаил Кречмар. "Сибирская книга"

–​ Я все время ощущал присутствие своих предшественников, которые бродили по этой земле, охотились и воевали. Но кто они были? Спросить не у кого. Рассказам местных жителей верить нельзя, потому что жители мест отдаленных слишком любят байки. Одна история о древних новгородцах на Индигирке чего стоит.

–​ Можно немного подробнее?

–​ Существует легенда о том, что в устье Индигирки жили потомки тех, кто бежал из Новгорода от репрессий Ивана Грозного. Эту историю запустил меньшевик Владимир Зензинов, сосланный на Колыму за революционную деятельность в 1910-е годы. Я проверил "новгородскую версию" по источникам. Существует множество "сказок" и "отписок", составленных первопроходцами. В них перечислены стойбища юкагиров, с точным указанием количества душ, но нет никаких упоминаний о русских, которые жили бы тут свободно и независимо от царской власти. Если бы такие люди на самом деле существовали, то их заложили бы в первую очередь, учитывая конфликтный характер первопроходцев. Большую часть писем из Сибири в 17–18-м веках составляют так называемые "ябеды". За сибиряками настолько прочно закрепилась репутация "ябедников", что Екатерина Вторая даже приказала однажды не обращать внимания на присылаемые из-за Урала жалобы.

"Значительная часть этой истории известная из письменных доносов ее участников друг на друга, из пыточных дел и из грозных государевых окриков "Не сметь!"

Михаил Кречмар. "Сибирская книга"

​–​ Вы говорили о следах человеческого присутствия. Наверняка вы встречали в Восточной Сибири остатки гулаговских лагерей?

–​ Их довольно много. Большинство уже разваливаются, конечно. Строительные материалы при Сталине были так себе по качеству. В некоторых местах бараки обрушились, но кое-где еще стоят. Кстати, на Колыме этого добра гораздо меньше, чем в Приморье или Пермском крае. Тут все очень просто. Строительство лагерей вокруг Магадана было связано с разработкой золотых приисков Колымского бассейна. Но как только умер Сталин, лагеря стали закрывать из-за нерентабельности. Людей ведь надо как-то кормить, организовывать северный завоз. Поэтому история колымских лагерей короткая –​ с 1936 по 1953 год.

–​ Но Шаламову этого хватило на целый цикл рассказов.

–​ Этого хватило огромному количеству людей по гроб жизни. Но тут вопрос не лагерей, а самого Шаламова. Когда в каком-то месте появляется талантливый человек, умеющий писать, это место получает всероссийскую, а иногда и всемирную известность. Например, юг Приморья прославился благодаря одному-единственному человеку, писателю Владимиру Арсеньеву. А в Забайкалье, на Становом хребте, своих арсеньевых не было, и спросите людей, что там происходило? Никто не знает. Все зависит от человека. Колыме, если можно так выразиться, "повезло", там сидели Шаламов и Лидия Гинзбург, которую я лично поставил бы как писателя на первое место.

–​ Сибирская каторга началась задолго до ГУЛАГа. Как вы считаете, приток ссыльных повлиял на формирование сибирского характера?

​– Я практически не видел людей, которых можно назвать сибиряками. Северо-восток Сибири, территория моих полевых исследований, была заселена пришлыми людьми. До начала советской власти там жили исключительно аборигены. Нынешнее население этих мест приехало из центральных районов страны и Украины в 50–60-х годах 20-го века. Они приехали добровольно, на заработки. Настоящие сибиряки живут к западу от Байкала – Красноярск, Томск, Омск. Там, где люди задерживались навсегда, поблизости от хлебного пояса. Как биолог могу сказать, что человек выживает в пределах границы распространения злаков. К северу от этой границы люди живут очень плохо и все время находится на грани вымирания. Это называется "неустойчивый гомеостаз", если его что-нибудь нарушает, то всем жителям данной местности сразу наступают кранты. Почитайте рассказы русских путешественников 19-го века. Аборигены тогда вымирали тысячами, и никто не знал – отчего. Поэтому мировоззрение аборигенов устроено очень просто. Они живут сегодняшним днем, зная, что завтра для них может и не наступить.

– Что влекло в Сибирь русских первопроходцев?

​– Русскими их можно назвать с некоторой натяжкой. Большую роль в освоении Сибири сыграли крещеные татары, потом те, кого собирательно называли "литваки" – авантюристы из Речи Посполитой. Казаки – тоже не вполне русский этнос. Все это сборное войско покорителей Сибири состояло из людей, объединенных желанием "заглянуть за горизонт". Там маячила возможность разбогатеть, и кроме того, возможность жить относительно независимо от жестко-структурированного Московского царства. Хоть какой-то глоток свободы, пусть даже очень небольшой. Читая сибирские хроники, я всегда поражался тому, что ни один из первопроходцев ни разу не объявил себя независимым князем. Иногда казаки бунтовали в острогах против местной администрации, уходили куда-нибудь далеко на восток или север и тут же создавали новую ячейку Московского государства. Там у них появлялся свой атаман, целовальник, выборный приказчик – полный административный комплект. Затем бунтовщики выжидали год-два и отправляли в центр гонца с челобитной, дескать, государь-батюшка, мы не против тебя умышляли, а против твоих неверных людей. В большинстве случаев их прощали, оставляя на новых должностях. То есть никакого самозванства за Уралом не было. Никакой Лжедмитрий даже не помышлял выйти из пространств Сибири.

– Как вы объясняете отсутствие сепаратизма и попыток создать какое-нибудь Туруханское княжество на территории Сибири?

​– Здравомыслием. Эти люди хорошо понимали мощь системы, которая идет за ними, понимали, что прожить независимо им не дадут. Кроме того, попытки автономии от Москвы были возможны только в хлебопашенных местах. В Томской губернии, например. А на севере, без привозной муки, без водки и мануфактуры, можно существовать только на уровне аборигенов. Это совсем не то, к чему стремились первопроходцы, умевшие соблюдать свой интерес. Дежнев, Атласов, Хабаров – все эти сибирские конкистадоры умерли совсем не бедными людьми. Они шли за "мягким золотом", пушниной. Ссора с Московским царством означала бы потерю рынков сбыта. Так что у первопроходцев имелся "шкурный интерес".

"Соболь распространен почти исключительно в пределах Советского Союза", – пишет В. Тимофеев, автор классического труда о жизни этого мелкого хищника и об охоте на него.

Правильнее написать обратное: это Советский Союз, а точнее – Российская империя распространилась на Восток почти точно в пределах ареала соболя.

Если бы в Сибири не водилось соболей, то Россия сегодня не владела бы огромными пространствами от Уральского хребта до Берингова пролива.

Эту систему, расчет шкурьем, "мягкими долларами", которые ходили наравне с золотом больше ста лет, значительно позже извел Петр Первый, не совсем понимавший, зачем России нужна Сибирь. В 18-м веке Петербург почти не интересовался происходящим "за Камнем", то есть за Уралом. Там царил полный произвол со стороны немногочисленных правительственных чиновников. Для Петра Сибирь была азиатчиной и дикостью. Поэтому он, в числе других своих добрых дел, прекратил хождение этой меховой… криптовалюты, как сейчас бы сказали.

– Вы сами петербуржец, хотя и живете в Москве. Но что такое для вас Сибирь?

– Хотя родился я в Санкт-Петербурге, но уже давно считаю себя магаданцем. Северо-восток практически стал моей второй родиной. Там я чувствую себя комфортно, понимаю жизнь, которой живут люди, и очень люблю природу Колымского края. Дня не проходит, чтобы я не позвонил друзьям в Магадан, по делу или просто так. Два-три раза в году я там бываю. Две недели тому назад вернулся из очередной поездки.