Айдану (имя изменено. — Ред.) вместе с восьмимесячным ребенком муж увез в Сирию в 2015 году. В котле военного конфликта она провела четыре года.
Я вышла замуж в 18 — за верующего человека на 13 лет старше.
Когда впервые встретила своего мужа, я уже читала намаз. До замужества работала в магазине по продаже религиозных товаров, после свадьбы муж запретил мне работать.
Он был с высшим образованием, инженером в нефтяной компании. Никогда меня не обижал, ни в чём не отказывал, заботился. Может, поэтому и потому, что я росла без отца, каждое его слово было для меня законом.
В мае 2015 года, когда нашему сыну было восемь месяцев, мы запланировали путешествие в Стамбул. У нас были собраны деньги на поездку и куплены обратные билеты. Мы посетили все достопримечательности в городе, готовились к возвращению, но накануне отъезда муж заявил: "В Сирии создается исламское государство, в котором все будут жить по законам шариата. Сегодня ночью в отель приедут люди, чтобы отвезти нас к турецко-сирийской границе. Мы не вернемся в Казахстан!"
"В Сирии создается исламское государство, в котором все будут жить по законам шариата. Сегодня ночью в отель приедут люди, чтобы отвезти нас к турецко-сирийской границе. Мы не вернемся в Казахстан!"
В тот день я узнала, что он какое-то время вел переговоры с "братьями" в Сирии. Мои слёзы и мольбы не заставили его передумать.
Нас увезли из отеля неизвестные люди. На машине мы добрались до турецкого города Газиантеп на границе с Сирией и пересекли ее глубокой ночью. Помню, как с ребенком я в страхе бежала по какому-то кукурузному полю...
Мы и еще одна семья из Актобе, где муж тоже был нефтяником, поселились на нефтяном месторождении недалеко от города Эль-Меядин на востоке Сирии (город был захвачен группировкой "Исламское государство" в начале июля 2014 года и отвоеван правительственными войсками в октябре 2017 года. — Ред.). Нашей семье, так как муж был опытным инженером со знанием английского языка, предоставили комфортный дом, "создали все условия".
Во второй семье подрастали трое детей. Из них пятерых на родину вернулся только шестилетний Асан (имя изменено. — Ред.)
На месторождении, где мы жили, было много суданцев, тунисцев, индонезийцев. Муж рано уходил на работу и поздно возвращался. Время от времени раздавались взрывы. В такие моменты женщины забирали детей и укрывались в подвале.
В Эль-Меядине мы прожили около шести месяцев, затем переехали в город Эт-Табка на севере. Этого хотел муж.
Было начало 2016 года. Я постоянно просила: "Давай вернемся на родину". К тому моменту и муж — он тогда охранял оружейный склад в городе — начал менять свое отношение к ДАИШ (еще одно название террористической группировки "Исламское государство", к которой присоединился муж Айданы. — Ред.). Однажды он сказал мне: "Выбраться отсюда будет сложно. Если я умру, будь сильной ради нашего сына. Не теряй связи с Казахстаном". Как будто чувствовал, что жить ему осталось недолго. Он погиб во время авиаудара по оружейному складу 23 декабря 2016 года. В том году ему должно было исполниться 36 лет.
Врагу не пожелаю того, что мне пришлось пережить за эти годы в Сирии. Последние два с половиной из них прошли в борьбе за выживание. Когда на рассвете взрывались бомбы, освещая всё вокруг, я смотрела в небо и гадала: не моя ли это смерть пришла? Боялась умереть, потому что переживала за сына: что будет с ним, если я погибну?
ДАИШ после смерти мужей помещали женщин во "вдовий дом". Там они скорбели четыре месяца и десять дней. Затем им разрешали выходить замуж. Некоторое время я провела в таком доме. Желающих жениться на мне было много, но я думала только о том, как спасти сына от пуль и огня.
Последние два года мы постоянно переезжали. Иногда из одного населенного пункта в другой добирались пешком. Куда бы мы ни шли, повсюду нас преследовал запах боеприпасов и крови. Боевики ДАИШ и местные жители не успевали хоронить тела. Над нами носились беспилотники, которые сбивали всё, что двигалось.
До сих перед глазами стоит женщина, с которой мы оказались в Ракке. Она была из Атырау. Ее 13-летний сын погиб, его тело лежало посреди улицы. Она обращалась ко всем с мольбой похоронить сына, но ей никто не помог. Люди боялись выходить на улицу. Эта женщина ползком добралась до тела, рыла землю голыми руками. Похоронила сама, чтобы сын не стал кормом для собак и птиц...
Мы по несколько дней прятались в окопах. Во время осады Багуза, последнего оплота ДАИШ, мы ночевали под открытым небом на берегу реки Евфрат. В речной долине росла трава, похожая на зонтики, я не помню ее названия. Мы смешивали ее с пшеничными отрубями и ели. Днем мы ломали ветки граната и связывали их тканью. Они были нашим топливом.
Я поняла, что в Багузе нас ждет только смерть, и решила рискнуть. Отдала последние деньги, 200 долларов, местному жителю и попросила показать дорогу в курдский лагерь. О проводниках среди местных жителей ходило много разговоров. Одни говорили, что они берут деньги и обманывают, другие — что приводят на минное поле. Мне было очень страшно, но выбора не было. В январе 2019 года проводник привел нас в курдский лагерь беженцев "Аль-Холь".
В "Аль-Холе" я встретила Асана, старшего сына в той семьи из Актобе, по соседству с которой мы жили по приезде в Сирию.
После гибели родителей Асан потерял младшую сестру во время бомбежки. Его младший брат умер от голода. Самого его доставили в лагерь с арабскими детьми-сиротами.
Знание курдского языка, который я выучила уже в Сирии, очень помогло мне, когда я просила за Асана.
Каждый день вместе с сыном я приходила в лагерь для арабских беженцев. Мне не хотели отдавать мальчика. Но я продолжала ходить и надоедать им, в итоге забрала его. Мы были вместе и в лагере "Аль-Холь", и в реабилитационном центре в Актау. Сейчас Асан у родственников матери в Актобе. Мой сын считает его братом.
О том, что Казахстан собирается проводить спецоперацию по эвакуации своих граждан, мы узнали, когда пришли сотрудники министерства иностранных дел. Они обходили лагерь в поисках казахстанцев. Сначала составили список, а затем на автобусе отвезли нас в аэропорт.
Самолет приземлился в аэропорту Актау утром 7 мая 2019 года. Помню, какие меня переполняли странные чувства. Во мне смешивались благодарность и смущение.
Мы провели месяц в реабилитационном центре в Актау, потом вернулись в Актобе. Родители мужа с распростертыми объятиями встретили ребенка единственного сына.
Когда в 2015 году мы поехали из Актобе в Стамбул, муж купил ему игрушечную машинку. Нам удалось вытащить из огня и из-под пуль только ее. Я рассказала сыну о подарке отца и о том, что он умер, но не смогла объяснить, при каких обстоятельствах. Когда вырастет, расскажу, что его отец совершил ошибку, погиб. Я не хочу ничего скрывать. Думаю, он поймет.
Сейчас мы с сыном живем в Кандыагаше с моей мамой. Он пошел в первый класс. Ему нравится играть в шахматы. Недавно занял призовое место в своем первом турнире.
Я учусь заочно в российском университете по специальности "теология".
Я заблуждалась, так как у меня не было религиозного образования. Не хочу, чтобы другие повторяли мои ошибки. В будущем хочу использовать свой опыт и знания, чтобы помогать другим.
Хочу вырастить сына патриотом, получить диплом, оправдать ожидания мамы. Она раньше многого от меня ждала. Хочу позаботиться о ней, чтобы восполнить годы ее страданий.
Я не хочу винить покойного мужа и копаться в прошлом. Он тоже ошибся. Было слишком поздно, когда он осознал, что был неправ.
Четыре года моей жизни были потрачены впустую. Может, это у меня на роду было написано... Поэтому я не хочу винить покойного [мужа] и копаться в прошлом. Он тоже ошибся. Было слишком поздно, когда он осознал, что был неправ.
Если скажу, что не знала о том, что мы собирались в Сирию, некоторые могут мне не поверить. Я ни на кого не обижусь за это. Люди склонны видеть ошибки, но никто, кроме Аллаха, не хочет видеть раскаяния. Посмотрите вокруг: я не единственная, кто сбился с пути. Да, мои ошибки не похожи на ошибки других. Я это хорошо знаю. Не надо меня отталкивать. Я и так наказана.
Хвала Аллаху за сегодняшний день! Иногда боюсь, что всё это сон.