"Когда в Бучу пришла весна" (Германия-Украина) – неигровая драма, снятая в первые недели после освобождения Бучанского района. Режиссеры-документалисты Мила Тешаева и ее муж Маркус Ленц отправились туда в начале апреля. Фильм следит за несколькими героями и героинями. Это и девочка-подросток, которая единственная из всего класса пришла в школу на уроки. И волонтер из Америки, помогающий с эксгумацией жертв обстрелов и казней. И учительница, которая ведет уроки онлайн. Священник, что произносит на площади страстную диатрибу против Московского патриархата. Работник коммунальных служб, который роет десятки могил и философски замечает при этом: "Такой хлеб. Зато оно честно, понятно".

Международная премьера фильма прошла на фестивале IDFA в Амстердаме.

Тешаева и Ленц также показывают людей, потерявших в оккупацию свои жилища и семьи, однако избегают страшных либо жестоких сцен. Повествование о преступлениях оккупантов разворачивается через личные истории, через спонтанные ситуации, и это более убедительно, чем лобовой шок в репортажном стиле. Чем заметнее становится весна, тем больше оживает город. Человеческий дух побеждает войну и смерть.

Мила Тешаева – украинская художница, фотограф и кинорежиссер. Ее темы – национальная память и коллективная идентичность на постсоветских территориях. Ретроспектива ее работ "Воображаемые сообщества" была показана в Музее Массачусетского технологического института в Бостоне в 2018 году.

Мы поговорили с Милой о том, что она увидела в Буче, что ее наиболее взволновало и почему ее фильм сейчас востребован на международных кинофестивалях.

– Насколько я понимаю, "Когда в Бучу пришла весна" – ваш дебют. Почему вы начали со столь непростого материала?

– Я киевлянка, но последние 10 лет жила в Берлине. С началом войны приехала в Киев и, как только это стало возможным, – в Бучу. У людей, прошедших оккупацию, была лихорадочная необходимость говорить. И я снимала видео, понимая, что это исторический момент и важно зафиксировать, что они говорят. Правда, я действовала в одиночку, что физически и эмоционально очень сложно. Когда людей нужно обнимать – их нужно обнимать, а не снимать. Опускаешь камеру и обнимаешь.

– Так когда началась собственно работа над фильмом?

– Когда приехал мой муж Маркус, довольно известный режиссер-документалист, мы распределили роли: он стал человеком с камерой, а я вела людей. Единственная причина, почему фильм получился, – стопроцентная открытость. И любовь к тому, что мы снимали.

– Почему именно Буча?

– Это первое место на Киевщине, куда я смогла физически попасть, потому что ехали знакомые на машине. Но когда я приехала туда второго апреля, то понятия не имела, что увижу.

– Вы сразу решили избежать показа наиболее жестоких кадров?

– Мы не хотели снимать телерепортаж, гоняться за шоком. Мне, кстати, было больно смотреть на иностранные телекоманды, которые бегали по Буче и Ирпеню, выискивая разрушенные дома, раскопанные могилы. Прибегали, набрасывались, снимали и убегали. Мы так не делали никогда. Мы проводили дни с людьми, поддерживали и помогали всем чем можно. В Бородянке начальник коммунальной службы сказал нам однажды, что у него закончились гробы. Я бросила клич среди знакомых, собрали средства на гробы. Потому что при всем обилии журналистов и делегаций у них в Бородянке банально не хватало денег.

Возвращаясь к фильму: я хотела показать, что происходит после катастрофы, когда рушится абсолютно все и настает момент ноль. Улицы засыпаны осколками снарядов. Ты объезжаешь мертвые тела. Люди счастливы, что выжили, но их мозг еще не осознает произошедшее. Есть эти службы – коммунальщики, которые по своей воле садятся в рефрижераторы, выкапывают и таскают трупы, хоронят. Жизнь возвращается, с трудом и болью, побеждает смерть. В этом посыл фильма. Мы не знаем, что будет дальше, как люди будут эти травмы переносить. Но после катастрофы ты должен вернуться к жизни. И еще, мне кажется, мы поймали важный момент огромной солидарности – для Украины и мира. У меня было ощущение, что мы делаем очень правильное дело.

– Вы работали на недавно освобожденной территории, в условиях военного положения. Насколько сложно было получить разрешение на съемки?

– Ничего не было легко… Нашим допуском был кредит доверия, потому что люди видели, что они нам важны. Я с ними всеми по сей день на связи.

– А какие ситуации вызвали наибольший эмоциональный отклик лично у вас?

– Я сотрясалась от холодной бухгалтерии смерти в бучанском морге. Десятки матерей, жен, сестер, детей приходили, искали и ждали. Днями. Без истерик, криков. Все были абсолютно спокойны. Спокойно делали свою работу. Волонтеры таскали мешки, открывали, фотографировали, обратно перевозили. Такая сдержанность, как будто никто не имел права хоть как-то показать, что он чувствует. Это потрясало.

А на более личном уровне – история Людмилы, она очень коротко в нашем фильме, но мы с ней провели много времени. Она потеряла мужа, у нее сгорел дом. Потеряла все. И вот ее фраза, тоже спокойно сказанная: "Все было замечательно, пока не пришли русские". Очень просто и емко. Меня до сих пор сводит с ума это отчаяние от того, что кто-то может прийти и забрать у людей все.

– Когда вы уже завершали фильм, у вас было представление о его художественной форме?

– Никаких идей насчет художественности. Мы просто работали по 14-15 часов в день, снимая без перерыва. Ощущение долга и срочности. Мы сделали все в невероятные сроки. Съемки закончили в мае, а в начале июля фильм в 45-минутной версии вышел на немецком телевидении. Нам писали люди, что они наконец-то увидели, что такое война.

– Почему они этого не видели в телерепортажах?

– Потому что они вдруг вошли внутрь чьей-то жизни, увидели все на чьем-то личном примере. Я благодарна всем фестивалям, которые нас показывают – сейчас люди уже не воспринимают новости, настало время художественных форм. Хотя, наверно, "художественная" – не слишком корректный термин. Скажем так, актуален более глубокий, вдумчивый взгляд. Потому, мне кажется, фестивали и приглашают нас – не из-за художественной ценности, а потому что чувствуют, что у них есть долг показать, напомнить о том, что же все-таки произошло в Буче.

– О чем ваш следующий фильм?

– Мы снимаем новую картину с теми же героями. О зиме, через которую они проходят. У меня есть возможность жить и работать в Берлине, но я хочу быть в Киеве, в Украине. Время, в которое мы живем сейчас, – страшное и местами очень красивое. В фильме американский волонтер, если помните, говорит: "Здесь прекрасно" – работая при этом в морге. Думаю, что он имеет в виду эту потрясающую солидарность, это ощущение поддержки: "Мы вместе, мы не сдадимся, мы выстоим". Это действительно прекрасно.