Минобороны Великобритании сообщает, что в Бахмуте – самом напряженном сейчас участке фронта в Украине – стороны ведут бои на истощение. Аналитики из Украины и других стран отмечают, что российское командование не жалеет солдат: сообщается о разведке боем, в которую отправляют группы мобилизованных и бойцов ЧВК; по данным Генштаба Украины, ежедневно гибнут сотни россиян (проверить это утверждение независимо в условиях активных боевых действий невозможно).
Если целые подразделения действительно кидают "на убой", как об этом сообщает украинское командование, – как этот факт обосновывают внутри армии РФ и вошедших в ее состав незаконных частных военных формирований? Об этом мы спросили Арсения Куманькова, кандидата философских наук, преподавателя Московской школы социальных и экономических наук и автора книги "Война в XXI веке".
— Вы в своей книге рассматриваете способы нравственного обоснования и моральной составляющей форм и практик ведения войны. Вот сейчас мы говорили о том, что в районе Бахмута россияне просто на убой кидают небольшие группы, в основном заключенных. Как вы оцениваете эту практику с позиции обоснования?
— Это такой вопрос, который, с одной стороны, мне кажется, предполагает единственный ответ. Как еще это можно оценить, кроме как тут же признать это незаконным, несправедливым, неприемлемым? Но мне кажется, что это такая очевидная и даже почти банальная вещь. Может быть, важнее говорить о том, почему именно так возможно вести войну сейчас в современной России, в России 2022 года? Каковы причины того, что людей используют именно таким образом, как, например, было описано только что в сюжете?
В целом мы видим за несколько месяцев этой войны, что она явно ведется самыми жестокими способами. Конечно, в первую очередь это жестокость по отношению к гражданам Украины – неважно, к военным или к гражданским лицам. Но также это очевидно такая жестокая форма использования своих собственных сил, своих собственных солдат – не только солдат-военнослужащих, но, скажем, полицейских сил, Росгвардии, которые использовались также в боевых действиях, хотя, конечно же, не предназначены для этого.
— Так почему? Что к этому привело?
— Если по отношению к тому, насколько успешно или не успешно будет вторжение в Украину, многие эксперты еще сомневались (и я был среди тех, кто считал, что российская армия может действовать более успешно, эффективно – как-то, видимо, министерство обороны смогло создать эту иллюзию), то мне кажется, не было сомнений относительно того, как, в общем-то, относятся к солдатам. Здесь не нужна какая-то особенная экспертиза. Достаточно какое-то время жить в России и иметь представление о том, в каком состоянии находится российская армия, российские срочники, например, или те же самые российские полицейские, росгвардейцы. Мы, в общем-то, все знаем, что дедовщина никуда не делась, что насилие и грабежи по отношению к военнослужащим как практиковались, так и продолжают процветать. И здесь, конечно же, неоткуда родиться никакому как раз именно морально-этическому отношению к своим солдатам, к своим подчиненным.
Другой момент, на который стоит обратить внимание: это, по сути, система, которая поддерживается вертикалью власти. Не так давно президент Путин встречался с матерями, где говорил о том, что, оказывается, цель человека в России – это, по сути, умереть. Если помните, он говорил о том, что есть люди, которые в России как-то проживают незаметно: либо они умирают от того, что становятся алкоголиками и наркоманами, либо просто как-то незаметно проживают. А есть такая, оказывается, прекрасная возможность отправиться на войну и погибнуть там. И ты таким образом вписываешь свое имя в историю. Вот мне кажется, что если сама верховная власть транслирует именно такое отношение к своим гражданам, то уже нет ничего удивительного в том, что и военное руководство, и руководство паравоенных (даже не совсем ЧВК) организаций, как "Вагнер", конечно же, обесценивает – что собственных людей, что людей, стоящих на стороне противника.
— Я все равно не могу понять. Условно, находятся они уже в Украине, уже вторглись, совершают ту самую агрессию. Но вот ты командир, у тебя десять подчиненных: ты же с ними видишься, ешь, спишь и так далее. И вдруг ты их отправляешь на смерть. Как моральное обоснование такого выбора происходит в маленьких группах?
— Здесь опять же, мне кажется, [применяется] очень такой типичный подход снятия с себя ответственности. Как в известной формуле "все все понимают": всегда можно сказать, что начальство наверху хочет, ставит задачу, поэтому мы действуем таким-то и таким-то образом, что приводит к каким-то серьезным потерям. Да, все, с одной стороны, оказываются в ситуации таких заложников. Но это порождает высочайшую просто степень безответственности. Я не думаю, что всегда младшие командиры не заботятся о своих подчиненных, о солдатах. Но глобально у них нет никаких возможностей что-то сделать с этой обеспокоенностью, с этой озабоченностью.
— Почему сами российские военные, солдаты или младший командный состав, не сопротивляются этому?
— Мы видим очень редкие случаи, когда они сопротивляются. Такие истории были в самом начале вторжения и сейчас, уже в связи с мобилизацией. Но это действительно пока какие-то очень редкие случаи. Они глобально, кажется, не влияют на ход войны.
Это можно по-разному пытаться объяснить. Мне кажется, что многие из тех, кто участвует в войне на стороне России, исходят из того, что нет ничего, что можно сделать, нет никого, к кому они могли бы обратиться. Это такая обреченность, ощущение полной атомизированности, оторванности от гражданского общества, от кого-то, кто мог бы их услышать. Нет организаций, которые могли бы отстаивать их интересы. Или, если они существуют, то они, как правило, сейчас находятся под очень серьезным давлением. В конце концов, для многих, мне кажется, служба в армии – это такой важный социальный лифт и важный жизненный шанс. И люди и к себе-то, в общем-то, относятся не очень бережно. Мы все знаем это: это касается не только войны, но и, например, каких-то болезней, люди не так часто ходят к врачам. Мне кажется, такая беспечность по отношению к себе, помноженная на ощущение социально-политического одиночества – она, конечно же, порождает такое покорное отношение ко всему, что бы ни происходило. Раз призвали на войну, если позвали убивать и кто-то дал сверху приказ, значит, нужно идти.
