Воинская часть, в которой служили моряки с крейсера "Москва", включена в список участников "специальной военной операции". Первым фото документа опубликовал телеграм-канал "Военный омбудсмен". Его подлинность подтвердила мать раненого матроса Гульназ Уразаева, которая получила такой ответ от прокуратуры Черноморского флота. В документе говорится, что Минобороны добавило часть в перечень "для обеспечения возможности социальных прав и гарантий, а также получения экипажем корабля и членами их семей выплат". При этом, как отмечает "Медиазона", ни прокуратура, ни Минобороны все еще не признают, что крейсер "Москва" принимал участие в войне с Украиной.
Журналисты Настоящего Времени поговорили Ольгой Дубининой, матерью моряка-срочника с крейсера "Москва" Никиты Сыромясова.
– Крейсер "Москва" признали участником "спецоперации" – и всех солдат, соответственно, тоже. Вы что по этому поводу думаете?
– Задавали вопрос, у кого дети числятся пропавшими без вести, я еще спрашивала: "Когда нам будут выдавать какие-то удостоверения или военные билеты? Что нам выдадут, где будет прописано, что наши дети – участники?" Нам сказали, что это только для тех, кто подписал заявление о признании своего сына/мужа погибшим, даже не погибшим, там же умершим в результате катастрофы. Так в заявлении прописано. То есть, так скажем, такой легкий шантаж идет.
– Вы не подписывали?
– Нет, конечно. А что там за заявление-то? Умершие в результате катастрофы? Меня такая формулировка, во-первых, не устраивает, я не согласна с тем, что мой сын погиб. Если они считают по-другому, я говорю: "Докажите мне это". Они теперь еще говорят, что он сгорел дотла. Новая версия: у них все сгорели дотла.
– А это вам устно сказал кто-то?
– Конечно. Они с нами устно разговаривают. Письменно они нам ничего не дают. Там есть оперативная группа у нас, которая в Севастополе сейчас работает, штаб, который они создали, оперативную группу именно по работе с нами, такими, у которых без вести пропали ребята. Вот типа поисковая работа у них идет, которой, как выясняется, вообще нет. Мы так думаем, потому что не найти с 25 апреля по сегодняшний день ни одного даже фрагмента тела – извините, это уже смешно.
– А эта бумага, которую вам предлагали подписать, чтобы признать погибшим в результате катастрофы, она же предполагает наличие каких-то выплат, я правильно понимаю? Там какая-то цифра большая?
– Знаете, когда показываешь любому адвокату, они так брови поднимают вверх и говорят: "Это они вам такое прислали?" Естественно, говорю, не сами же мы такое сочинили. Они говорят: "Здесь очень много вопросов возникает, во-первых, в результате катастрофы умерший – это не погибший в результате "спецоперации". И говорит, что может любой завернуть и сказать: "Пройдет определенный срок", – есть же по законодательству какой-то определенный срок, скажем, через полгода, через два года, там разные условия и разные сроки оговариваются. Так что это еще не факт. И сейчас они пробно, я где-то читала отписку, кто-то мне сбрасывал или показывал, сейчас уже не помню, у нас информации много поступает. Показали такую отписку, что сейчас они пробно с одним таким заявлением идут в суд. Если все получится так, как они хотят, то они будут в производство запускать все остальные заявления, которые были подписаны. То есть они даже сами еще не уверены. Теперь уже такая: сначала всех убеждали, что все у них схвачено, что все хорошо, что договоренность, люди стали подписывать. А теперь они говорят: "Пробный запустим, посмотрим, как там будет".
– То есть еще и выплаты не гарантированы никакие?
– Я не верю ни единому слову, ни единому, никому вообще абсолютно. Хоть в каком ранге находится человек, который беседует, это вообще сплошная ложь.
– Скажите, вам говорили, что "Москва" не участвовала в "спецоперации" или нет?
– Да, конечно. Они сразу говорили, что якобы не участвует. А я говорю: "А остров Змеиный?" Я говорю: "Ну хорошо, в этот раз не участвовала, а остров Змеиный?" Они говорят: "Ну ваш же сын не участвовал". Я говорю: "А что, полэкипажа шло участвовать, а полэкипажа на экскурсии были, которые срочники?" Из них большая половина находилась срочников. Там прилично по всем сейчас понятиям, там основная масса – это были срочники, чуть-чуть контрактников и этот офицерский состав. Они молчат, естественно, ничего не говорят: "Ну да, получается так". Я говорю: "Вы же сами понимаете, независимо от того, где находился человек, мой сын обеспечивал то, чтобы этот крейсер двигался, в машинном отделении, он следил за движением". Если бы он этого не делал, не говорю – конкретно он, то крейсер бы не подошел к острову Змеиный, правильно? Правильно! Я говорю: "Все подвержены были опасности в данный момент". [Мне говорят]: "Все подвержены". Я говорю: "О чем мы вообще говорим?" Они молчат, ничего на такие вещи не отвечают, им сказать нечего.
– Ольга, у вас поменялось отношение к "спецоперации" за все время?
– Честно говоря, знаете, мы же живем, воспитываем своих детей, занимаемся своими делами, решаем какие-то свои проблемы. Тут раз – и объявляют какую-то "спецоперацию". Поначалу, естественно, говорила "Молодец, Россия!", теперь я уже не понимаю. Одни говорят одно, с одной стороны слушаю, другие говорят с другой, я просто никому не верю. И как к этому всему относиться – это просто в растерянности. Я слышу, этот вопрос часто задают: "А как вы относитесь?" А как можно относиться к тому, о чем мы вообще не знаем? То, что гибнут и с той стороны дети, люди, с нашей, российской стороны гибнет сколько, пропадает без вести. Я слушаю, мамочки тоже где-то выступают, слезами обливаешься. И теперь уже я не понимаю, для чего это все надо. Я просто как человек обычный, который жил своей спокойной жизнью, в меру спокойной, конечно, есть какие-то проблемы другого характера, еще что-то. Но я сейчас не понимаю вообще просто. И ответа не могу найти. Я пытаюсь найти какие-то ответы. Я ищу, я очень много сейчас читаю какую-то информацию еще и на разных каналах, у меня сотни каналов, я читаю и украинские, и западные, и наши, пытаюсь найти где-то логику какую-то, объяснения – я не могу ответить себе на вопрос, что это было и для чего это надо.
