Многие сцены в мини-сериале "Чернобыль" – копия хроники украинских документалистов из кинотрилогии "Чернобыль. Два цвета времени". Сценарист и продюсер сериала Крейг Мейзин назвал ее "библией" своего сериала. Например, речь генерала Тараканова перед "биороботами" в четвертой серии практически слово в слово повторяет реальный инструктаж, отснятый документалистами осенью 1986 года.

О сложных условиях, в которых создавалась уникальная хроника Чернобыльской катастрофы, в интервью украинской службе Радио Свобода рассказал ее режиссер Игорь Кобрин.

– Я очень хотел поехать в Чернобыль. Как документалист не мог пропустить событие такого значения. Но сразу началась странная история. С моей поездкой возникли проблемы. Мол, все члены съемочной группы – коммунисты, а я – нет. Но уже через два дня было понятно, что все равно больше никто в Чернобыль ехать не хочет. Так, в первой половине мая мы попали в зону ЧАЭС. Костяком нашей группы с Укртелефильма был сценарист Хем Салганик, оператор Юрий Бордаков и я – режиссер.

– Что вам удалось отснять сразу?

– Две очень важные вещи на самой ЧАЭС. Первая – проход под разрушенный реактор Вениамина Прянишникова, который должен был сделать там измерения. Все думали, что он смертник, и провожали его как в последний путь. Прянишников выжил, но все равно получил огромную дозу.

Вторая – шахтеры, которые рыли тоннель к основанию реактора. Тогда боялись, что реактор прожжет подушку, на которой стоит, и все попадет в подземные воды. Оказалось, что это не так, но шахтеры получили там большую дозу радиации.

– В сериале "Чернобыль" есть эпизод, когда солдат нагружает двухметровую гору с ящиками водки, в зоне так много пили?

– Это глупости, я такого никогда не видел. Ведь, чтобы не подхватить больших доз, нужно было идти исследованными маршрутами шаг в шаг. На самом деле тогда ходила легенда, что от радиации спасает красное вино. Вот его я видел. Вообще в зону начали везти кучу дефицитных продуктов: бельгийское масло, французские оливки. Все это прибывало кучами – вот там я увидел настоящий коммунизм. Но поскольку все разобрать не могли, на следующий день бульдозеры зарывали эти продукты – они были заражены.

На самом деле, самой дорогой на станции была обычная вода. Людей было так много, что она быстро заканчивалась. Одну бутылку в первые дни аварии можно было обменять на целый японский дозиметр. Я на всю жизнь запомнил соленый вкус чая, сделанного на минеральной воде "Боржоми". Так что все разговоры о пьянстве – миф.

– Вам запрещали что-то снимать?

– Сначала мы могли снимать все, но не потому что нам позволяли, просто некому было запретить. Первые дни запомнились страшным беспорядком. Никто не понимал, что делать, куда идти. В основном была самоорганизация. Но этот хаос нам и помог.

Один пример. Только попав в зону, мы, по привычке, хотели получить разрешение на съемку, но его не то что никто не мог дать, никто даже не понимал, что мы хотим. Мы зашли в штаб Минуглепрома СССР и там какой-то большой чиновник просто оторвал кусок плаката и написал: "Пустить киношников". "Сколько вас там? – спросил. – Пустить 5 шт. куда захотят".

Тогда еще не разобрались, что можно показывать, а что нет. Мы быстро отправляли отснятый материал в Киев. Это уже позже различные комиссии начали его проверять. Именно эта нескоординированность позволила сделать первую часть нашего фильма "Чернобыль. Два цвета времени" очень откровенной. Это был первый фильм о Чернобыле, который показали в СССР по центральному телевидению.

Единственное, нас заставили на последнем этапе прилепить к началу идеологический кусок. Но главное, что первая часть фильма достаточно легко попала на экраны. В отличие от второй.

– Люди боялись находиться в зоне?

– Не бывает бесстрашных. Постоянное чувство опасности стало привычкой. В конце концов, от нашей съемочной группы в Чернобыле осталась половина. Если человек не хотел или боялся – мы не держали. Опасно иметь за спиной кого-то, на кого не можешь рассчитывать.

У нас часто менялись водители. Один из них вскоре погиб. Когда он нас забрал с ЧАЭС, оператор Юра Бордаков включил в машине дозиметр. Аппарат начал страшно трещать – показывал огромный фон. Оказалось, водитель снимал запчасти из заброшенных машин в зоне. Он хотел их не продавать, а только отремонтировать свою машину. Эти запчасти он держал прямо под своим сиденьем.

Впервые по-настоящему страшно было, когда мы выехали в Рыжий лес (сосновый лес, который разделял атомную станцию и город Припять, первым принял на себя радиоактивный удар после взрыва на ЧАЭС. Хвоя и ветви деревьев сразу после облучения получили рыжеватый цвет – НВ). Никто не знал, что там, ведь до нас там еще никто не был. Мы снимали работников института Курчатова, которые делали там замеры. Позже Рыжий лес полностью уничтожили, потому что деревья там были радиоактивными. Этот эпизод есть во второй части нашего фильма, который хотели запретить.

– Что не понравилось цензорам в вашем фильме?

– Мы приехали сдавать его в Москву. Показали его военным. Там собрались куча полковников и генералов, которые сразу заявили, что мы сняли "антисоветчину". Их аргумент был очень прост: "Почему они у вас без защиты?" На что сценарист фильма Хем Салганик выпалил: "Это они у нас без защиты. Это они у вас без защиты!"

Чтобы запретить этот фильм, подключились очень влиятельные люди. Но председателем союза кинематографистов СССР тогда был Элем Климов и, как мне рассказывали, он передал наш фильм Александру Яковлеву (один из главных идеологов перестройки – НВ). Именно Яковлев дал добро. Если бы не он – вторую часть нашего фильма никогда бы не показали. Когда лента вышла – была бомба. Мы показали то, о чем никто даже не догадывался. Например, "биороботов".

– Расскажите, о чем вторая часть фильма?

– В конце мая мы познакомились с группой дозиметрической разведки Юрия Самойленко и Валерия Стародумова. Группа планировала очистку кровли машинного зала от радиоактивных материалов, которые выбросило от взрыва реактора. Члены группы шли туда, где еще никто никогда не был. (Сейчас в живых осталась где-то половина группы – НВ). Они измеряли уровни радиации, чтобы проложить безопасный маршрут для солдат – "биороботов".

– В сериале HBO немецкий робот "Джокер", оказавшись на крыше вблизи реактора, моментально вышел из строя. Создатели фильма объяснили это тем, что советская власть при заказе занизила во много раз реальный уровень радиации в зонах, где должен был работать робот. Действительно так было?

– Именно так. Ликвидаторы тогда говорили, что у робота "расплавились электронные мозги". Мало того – "Джокер" застрял еще и на графитовом блоке. Мы отсняли кадры, когда ликвидаторы готовили робота к эвакуации. Его должен был забрать с крыши вертолет.

– Кто был оператором вашего фильма?

– Если говорить откровенно, то фильма не было бы без нашего неизменного оператора Юрия Бордакова. Он отчаянный, смелый человек и большой профессионал. Осветитель Александр Безручко был его тылом. Мы были постоянно вместе. Но в некоторые места Бордаков выходил сам.

Юрий Бордаков единственный из операторов, кто снял кадры в самой опасной зоне "М" – "Маше". Она находилась сверху, сразу возле разрушенного реактора. Сейчас Юрий Бордаков сильно болеет.

– Разрешили ли во второй части вашего фильма показать все отснятые кадры, или что-то запретили?

– Эпизод, где солдаты руками выбрасывают тяжелые радиоактивные графитовые блоки в реактор, вырезали. Блоки были очень тяжелыми и лопатами их поднять было невозможно, но власть настаивала побыстрее "заткнут эту дыру". К этому решению, я до сих пор отношусь неоднозначно.

Также вырезали эпизод, когда Самойленко предлагал расстрелять эти блоки из крупнокалиберного пулемета ДШК и затем обломки сбросить лопатами. Тогда даже определили точки для стрельбы и заказали стрелков. Но это побоялись делать. Позже, после распада СССР, мы это все показали в фильме "Чернобыль. 3828" (фильм 2011, режиссер – Сергей Заболотный, сценаристы – Хем Салганик, Игорь Кобрин – НВ).

– Как долго вы находились в зоне ЧАЭС?

– Работали с перерывами до 1988 года. Приезжали на две-три недели, потом ехали в Киев и возвращались. Третья часть фильма создавалась во время поздней перестройки. И тогда я себе позволил очень много.

Так долго на ЧАЭС была только наша группа. Тогда сработал не героизм, а профессионализм. Странно, когда происходит такое событие, а ты его не зафиксировал.

– Какие дозы радиации вы получили?

– Все, кто работал в нашей группе, договорились никогда не рассказывать информацию о полученной дозе радиации.

– Вам понравился сериал "Чернобыль" от HBO?

– Мы сотрудничали с HBO. Они брали нашу хронику. Весь сериал я не успел посмотреть, но сразу увидел, что его создатели тщательно поработали над деталями советского быта и самой ЧАЭС. Я очень рад, что наша хроника помогла им это сделать. Считаю, что по воспроизведению деталей этот художественный фильм лучше других о Чернобыле.

Оригинал интервью читайте на сайте украинской службы Радио Свобода