Российского оппозиционного политика, доцента МГУ Михаила Лобанова вечером 18 мая отпустили из Следственного комитета после допроса. Сейчас у него статус свидетеля. Накануне у Лобанова и других политиков силовики провели обыски. Государственное агентство РИА Новости писало, что обыски проходят "у соратников бывшего депутата Госдумы Ильи Пономарева", который давно живет в Киеве, и иллюстрировало ее кадрами, на которых силовики выламывают дверь в квартиру Михаила Лобанова и кладут его вместе с женой лицом в пол.
О деталях обыска и его необходимости Настоящему Времени рассказал сам Михаил Лобанов.
– Судя по той картинке, которую показало РИА Новости, к вам пришли силовики не одни, а сразу с сотрудниками российских госСМИ?
– Да, так же, как и в декабре. Цель обыска была заснять некие кадры, которые нужно пустить по провластным телеграм-каналам, СМИ, а дальше их, естественно, подхватят все остальные. Это все делалось для того, чтобы поднять еще одну волну страха и испуга: мол, смотрите, силовики могут просто брать и наугад собирать какие-то списки политиков, активистов, журналистов, участников просто на основании бумаги, что какой-то сотрудник Центра "Э", который не несет никакой ответственности, пишет, что якобы этот человек является "связью Ильи Пономарева". И дальше по цепочке идет бумага от следователя и постановление суда об обыске. Вот так можно вламываться к кому угодно, снимать кадры и нагнетать страх в обществе. Это главная цель, для этого на таких мероприятиях нужны провластные СМИ.
– На кадрах видно, что у вас на двери огромная буква Z, нарисованная баллончиком. Это вам так раскрасили дверь?
– Да, раскрасили. Это было самое начало февраля. В последние месяцы раз в две-три недели происходят такие мелкие провокации, мелкие пакости. То букву Z на двери напишут, то на вокзале меня с женой встречает какой-то молодой человек, который пытается задавать разные вопросы для какого-то несуществующего СМИ, то доносы в университет. Это является уже некой обыденностью, к сожалению. Но, к счастью, в таких условиях нам с единомышленниками удается сохранять определенный оптимизм и продолжать запускать наши проекты: общественные, политические, образовательные. Мы идем дальше.
– А как в целом это все происходило? Вам позвонили, вы не открываете дверь. Почему дверь взламывают, можете рассказать?
– После прошлого обыска и сейчас я беседовал с разными адвокатами, с людьми, у которых десятилетиями опыт работы в качестве правозащитников, адвокатов, даже следователей. Это необычная ситуация. Здесь всем очевидно, что пришли ради картинки. Им важно было начать ломать дверь. Да, формально сначала был какой-то стук в дверь, но пока я банально в шесть с копейками утра оделся и подошел к двери, они уже нанесли несколько первых ударов. И от их же ударов один из замков переклинило и, несмотря на все усилия, он не открывался. И дальше они просто продолжили ее выносить для этих кадров.
Адвокаты рассказывают, что даже в ситуациях, когда речь идет о каких-то подозрениях в тяжких преступлениях, с криминальными авторитетами так не поступают. Но, как я сказал, здесь цель – это визуальный новостной продукт, для которого нужны красивые кадры.
– Но при этом РИА Новости, публикуя эти кадры, где вас кладут лицом в пол, пишут, что это "обыски у соратников Ильи Пономарева". Вы соратник Пономарева?
– Нет, мы с ним не знакомы. Я с ним никогда ни по каким вопросам не взаимодействовал ни напрямую, ни через третьих лиц и никаким образом не связан с его деятельностью. Мы занимаемся общественной профсоюзной политической деятельностью в Москве, в России. Она никак не связана с Ильей Пономаревым.
– А что было в Следственном комитете? Что было фабулой дела, по которому к вам пришли?
– Было два дела в отношении Ильи Пономарева. Одно было возбуждено в 2022 году в августе, другое в сентябре. Это, как я понял из тех материалов, которые читал, связано с какой-то антивоенной информационной активностью в интернете. Потом их объединили в одно, и дальше это у всех проходит по накатанной схеме. Это дело пустое, в нем ничего нет. Есть какие-то вещи, связанные с какими-то новостями в интернете, которые следствие связывает с Ильей Пономаревым. А дальше просто раз за разом берутся какие-то люди, о которых тот или иной Центр "Э", в данном случае московский, пишет, что у них есть оперативная информация, что такой-то человек является связью. Все, этого достаточно для того, чтобы следователь, который не хочет вникать в суть, просто подписал бумажку, которую он должен подписать.
Она отправляется в суд, а судья на основании этой бумажки выпускает постановление об обыске, тоже не вникая, не запрашивая у сотрудников Центра "Э" подтверждений, деталей, в чем именно эта оперативная информация, есть ли она в реальности. Просто выдает постановление. В этом постановлении на обыск не описывается, как должно быть по закону, по процедуре, что ищут в ходе обыска, что должны изъять. Никаких деталей: что ищут бумаги за какой-то период, связанные с тем-то и тем-то, или что ищут конкретно такую-то технику, с которой что-то осуществлялось.
– И вы в этом деле проходите как свидетель?
– Получается, да. После первого обыска вообще про меня забыли. Следователю вообще было неинтересно после декабрьского обыска общаться со мной. Он не был на обыске, меня даже не вызвали на допрос, не задали никаких вопросов. Оперативники, соответственно, тоже признавались, что их дело Пономарева не интересует. Им сказали вломиться и забрать технику, и они это сделали.
А сейчас у меня было несколько вопросов в Следственном комитете: знаком ли мне Илья, знаком ли я с проектами, имею ли какое-то отношение к ним? Но они были чисто формальные, я на них коротко ответил. Это все заняло буквально 10 минут. Можно было это сделать без выламывания двери, а просто прислав мне повестку или даже позвонив по телефону. Я был готов, мне самому было интересно пообщаться со следователем.
– Вы не думаете, что это, как говорят в России, последнее предупреждение, и вам пора уезжать из страны?
– У меня каждые две-три недели происходит какое-то предупреждение, которое, по оценкам разных людей, является последним. Я 15 лет в России занимаюсь активизмом: в университете, в профсоюзах, в политических кампаниях. Я привык к подобному давлению уже давно, с одной стороны.
С другой стороны, конечно, у меня нет никаких планов садиться в тюрьму. Я не буду говорить, что при любых условиях, при любом изменении ситуации, при любом давлении я останусь в России. Но пока есть возможность действовать здесь – я буду действовать здесь.
