"Россияне запустили флешмоб в поддержку президента Путина". С такими сюжетами выходят федеральные телеканалы. Такие акции проходят с конца января. Но теперь выясняется, что люди, участвующие в них, не всегда знали о конечных целях.
Об этом, а также о протестном движении в России мы поговорили с политологами Александром Кыневым и Аркадием Дубновым.
Александр Кынев: "Штаб Навального пытается чем-то занять людей"
– Давайте начнем с флешмобов за Путина. Почему сейчас? Почему такая форма?
– Почему такая форма? Это удивительно напоминает такие же акции, которые проходили в прошлом году в Беларуси, когда были массовые акции протеста против Александра Лукашенко. Точно таким же образом, я так подозреваю, что, возможно, те же самые технологи из России организовывали съемки подобных сюжетов на белорусских предприятиях. То, как это организуется, понятно абсолютно всем, аудитория всего этого добра непонятна. На мой взгляд, это просто такое осваивание денег представителями близких к власти пиар-контор, потому что никакой пользы от этого нет от слова "совсем". Обывателям предельно понятно, что это. Вы любого человека на улице остановите и спросите: "Откуда все это взялось?" Скажут: "Начальники согнали". Это понятно абсолютно всем. То есть это никого ни в чем не убеждает. Возможно, все это делается ради морального спокойствия единственного человека, и мы фамилию этого человека знаем.
– Мы пытались найти организаторов хоть одного такого флешмоба, но не нашли, чтобы задать этот вопрос. А кто организовывает?
– Приглашали через органы соцобеспечения. Понятно, что это чаще всего не публичное, это просьбы со стороны представителей органов власти, пиарщиков. У нас есть довольно жесткая вертикаль управления по внутренней политике. Есть технологи, курирующие регионы. Ну и, кроме того, желание выслужиться, об этом тоже не стоит забывать: каждый конкретный локальный чиновник хотел бы, чтобы в этой ситуации очевидного политического кризиса и падения рейтингов его точно не заподозрили в нелояльности и, наоборот, показать, что он любит нашу власть больше, чем все остальные. Это такая в общем демонстрация для местной номенклатуры своей гиперпреданности, что, опять-таки, на мой взгляд, является косвенным признаком глубокой внутренней неуверенности в происходящем. Потому что если бы все было нормально, то вот такие карикатурные способы демонстрации лояльности были бы абсолютно не нужны. Как говорится, когда начинают говорить о патриотизме, видимо, что-то сперли. Мне кажется, это ровно та же самая ситуация, когда рейтинги падают, когда сказать нечего. Когда даже по данным вполне себе лояльной социологии мы видим, что львиная доля населения уже видела фильм или хотя бы о нем слышала и рейтинги Владимира Путина падают. Вот есть такая попытка, значит, натянуть сову на голову, изобразить видимость народной поддержки там, где ее нет, всеми доступными способами. Толку никакого. Толк будет примерно такой же, как от путингов, которые, кто помнит, в 2012 году свозили на Поклонную гору автобусами и так далее. Никто никогда не признается, Песков говорит, что власти ничего об этом не знают и вообще не в курсе. Где эти массы? Тогда покажите мне хоть одного организатора этого творчества живьем? Где эти энтузиасты?
– Мы попробуем еще найти.
– Где эти загадочные энтузиасты? Кто открывает стадионы, закрытые из-за коронавируса, и так далее? Тоже энтузиасты открывают?
– Александр, хочу поговорить о новой акции, о которой объявили сторонники Алексея Навального. Леонид Волков в этом анонсе объясняет идею: необходимо показать массовость, фотографии огоньков и сердец из огоньков заполнят социальные сети. Вы знаете ситуацию и в Москве, и в российских регионах. По вашему мнению, заполнят ли социальные сети фотографии с огоньками?
– Я не очень понимаю, как эту технологию измерить. Сколько должно быть таких сюжетов и как вообще их собираются обобщать и кому-то демонстрировать? Честно говоря, не понимаю.
– По числам нет. А как вам в целом такая акция?
– Штаб Навального пытается чем-то занять людей, придумать какую-нибудь движуху. Но я думаю, что здесь, может быть, главная цель, чтобы люди чувствовали хоть какое-то чувство психологической сопричастности. Вот, скажем, выводить людей опасно по разным причинам сейчас, подставлять их не хочется, не хочется снова попадать под жесткую критику, что штаб готов пользоваться людьми и так далее, вот придумали такую технологию, которая вроде как будет нейтральной и безопасной и в то же время достаточно безвредной. Люди почувствуют какую-то сопричастность. Я вижу только одну цель, потому что с точки зрения политического влияния измерить ее нельзя, проверить ее успешность-неуспешность тоже невозможно, на мой взгляд. Поэтому в этом смысле такая вот движуха ради движухи, чтобы они написали. Вот вы делаете сюжет – вот уже эффект. Мне кажется, никакой другой цели нет. Вообще я думаю, что то, что мы сейчас наблюдаем, говорит о том, что изначально был сделан очень сильный стратегический просчет: штаб Навального умеет делать успешные акции, на которых достаточно эффектно реагировать на какие-то события в стране, но с долгосрочной стратегией всегда были большие сложности и проблемы. Мы это уже наблюдаем не первый раз. То есть, мне кажется, что, если бы возвращение Навального состоялось не в январе, а в конце весны или летом, уже когда шла избирательная кампания, политический эффект был бы совершенно другим. Сейчас, мне кажется, время и место было выбрано неудачно. Было понятно, что власть пойдет на жесткие меры, что, скорее всего, все кончится посадкой. И я думаю, что со временем просчитались.
– А вы говорите, безопасности вопрос не стоит или снят таким образом? То есть считаете, что не стоит ожидать задержаний, например, тех, кто будет публиковать эти фотографии в социальных сетях?
– Я бы на это посмотрел. Если это будет, то тогда Волков добьется большого успеха, если это произойдет. Но вот Россия опять опозорится перед окружающим миром. Ну посмотрим, я думаю, что вряд ли. Вообще, у нас есть такая технология, когда, допустим, Леонид Волков сам из Екатеринбурга, хочу напомнить. В 2013 году, когда выбирали мэра Екатеринбурга, кампания Евгения Ройзмана была окрашена в красные цвета и там была такая листовка: с левой стороны Ройзман в красной футболке, а с правой стороны такой же самый Ройзман в костюме. И был лозунг "Наш парень – наш мэр". И поскольку был выбран красный цвет, то появление любых материалов красного цвета на любых публичных акциях сразу воспринималось как агитация за Ройзмана. Скажем, "Единая Россия" проводила свои мероприятия, появлялись люди в красных беретах с красными флажками, с чем-то еще, моментально воспринималось, было ощущение, что это акция за Ройзмана. Я думаю, что речь шла о похожем эффекте, создать какую-то ассоциацию. Можно вспомнить "оранжевую революцию", когда был выбран оранжевый цвет. И наличие этого цвета в любых комбинациях, будь то шарфики, шапочки, значки и так далее, воспринималось как такая моральная поддержка. Возможно, это попытка придумать какой-то такой значок, но мне кажется, что фонарик не сильно тянет, потому что его нужно все-таки специально носить в руках, чтобы увидеть. Здесь есть некая сложность, я думаю, все-таки главное – это чувство психологической сопричастности, дать людям хоть что-нибудь, чтобы они не забывали, что их активность имеет значение, и попытаться их чем-то занять.
Аркадий Дубнов: "Понять, насколько люди готовы сказать власти свое "фи"
— Перевод акций протеста во дворы напоминает белорусский сценарий, но там до этого дошли через несколько месяцев. Почему в России так скоропостижно изменили формат протестов?
— Этот вопрос надо задавать, наверное, не мне, а лидерам организованного протеста, я имею в виду – штабам Навального, конкретно Леониду Волкову. Но я не вижу здесь никакой крамолы в том, что впереди идет Беларусь в этом смысле, потому что Беларусь у нас сегодня идет вообще впереди и впереди по части жестокости правоохранительных органов, по части цинизма власти и по части беспредела в правонарушениях. Так что мы еще должны радоваться здесь, что мы отстаем от Беларуси в этих новациях.
А если говорить по существу, то мне кажется довольно интересной эта идея, которая предложена сегодня протестующим, поскольку она ставит перед властью достаточно непростой вопрос: "Как реагировать на проявления оппозиционности?" Людей очень сложно будет обвинить в том, что они нарушают закон, включая фонарики или зажигая свечки. Конечно, власти будут готовы придумать обвинения типа того, что они вышли за пределы дорожки около домов либо встали на детские площадки, мешая детям в восемь часов вечера кататься с горки.
Но самое важное, что, если эта акция в той или иной степени удастся и люди выйдут, зажгут фонарики и это разойдется по стране, может выявиться достаточное количество людей, которые следуют призывам лидеров протеста. То есть это говорит о том, что власть может просто, условно говоря, пересчитать тех, кто готов был бы выйти на улицы на несогласованные акции, но боялся. А теперь они вряд ли станут бояться выйти в свои дворы.
То есть в любом случае изменение формата даст возможность понять, насколько люди готовы сказать власти свое "фи", а это в год проведения парламентских выборов, когда мы фактически уже включились в эту предвыборную кампанию, то есть власть, может, даже идет на опережение в этой подготовке, предстоят достаточно серьезные усилия для этой власти, чтобы сломить это сопротивление и подкупить неустойчивый электорат.
— Если говорить о возможных действиях Кремля, возможно такое, что Кремль перебросит своих силовиков с улиц в интернет? Мы знаем, что в России могут задержать и арестовать даже за ретвит или перепост какой-либо шутки. А тут предлагают отмечать фотографию в соцсетях.
— Я не очень понял, как перебросить правоохранителей в интернет.
— Организаторы акции предлагают 14 февраля выйти с фонариками, сфотографироваться и оставить эти фотографии в соцсетях. Могут придумать, завести какие-нибудь дела по поводу этих фотографий в соцсетях. Возможно ли это?
— Даже в России мне сложно пока представить правовую базу, в которой можно было бы обвинить людей в том, что они выносят эти фотографии в интернет, если, конечно, они не станут использовать эти фонарики для каких-нибудь рисунков "Мы здесь власть" или "Путин – вор" и таким образом демонстрировать свое негодование.
Понимаете, здесь самое простое решение – это протестировать еще раз возможность отключения интернета. Вот это я вполне допускаю, что будут трудности, как это всегда бывает, сотовой связи. Вполне возможно.
— Ранее Леонид Волков говорил, что акции, возможно, будут весной или даже летом. И тут вдруг – смена тактики и формата. Почему так могло случиться?
— Мы же начали нашу беседу с опыта Беларуси. И мы видим, что опыт Беларуси продемонстрировал совершенно очевидное человеческое свойство уставать. Даже если это делается по зову совести, по зову сердца, люди просто физически устают ходить каждые выходные на демонстрации. Я думаю, что зимой в эти холодные дни в России, в центральной части Москвы – в Москве сейчас 19 градусов мороза, люди, конечно, будут менее склонны демонстрировать свое отношение к власти, регулярно выходя на улицу. Поэтому вполне разумно менять формат протеста. Я вижу, что даже власть начинает нервничать, устами Маши Захаровой она несет белиберду в ответ на это изменение формата.
Так что это довольно все забавно, это состязание выявляет новые грани возможностей противников власти. А сейчас это все еще и происходит на фоне обостренной дискуссии, инициированной Григорием Явлинским. И это напрямую затрагивает состояние умов людей, которые чувствуют себя униженными и оскорбленными действиями власти, с одной стороны. И, с другой стороны, действиями людей, политиков, которые считают, что из всех зол надо выбирать меньшее, а меньшее зло – это режим Путина, а не будущее во главе с Навальным.
