Бывшая руководительница штаба политика Алексея Навального в Петербурге Ирина Фатьянова около недели назад уехала из России. По ее словам, за последний год ее "красная линия" все время сдвигалась: сначала она была готова к штрафам, суткам в спецприемнике, обыскам и допросам, затем – к тюремному сроку примерно в пять лет.
Однако, говорит Фатьянова, решение об отъезде она приняла после ареста бывшего координатора штаба Навального в Уфе Лилии Чанышевой. Ее подозревают в создании экстремистского сообщества. Активистку отправили в СИЗО несмотря на ее заявления о беременности. Летом Ирина Фатьянова хотела стать депутатом Заксобрания Петербурга, но ее сняли с выборов из-за участия в работе штабов Навального. В итоге во время думских выборов в сентябре она была наблюдателем и сообщала о нарушениях на участках. Фатьянова также проходила свидетелем в уголовном деле о так называемом перекрытии дорог во время январских акций в поддержку Навального. По этой же статье позже к ней приходили с обыском.
Обо всем этом журналистка Настоящего Времени поговорила с Ириной Фатьяновой.
– Вы писали, что последней каплей для вас стал арест Лилии Чанышевой. У вас были основания полагать, что вы можете стать следующей?
– Во-первых, в деле говорится в целом, это же большое объединенное дело, о создании экстремистского сообщества группой лиц, то есть там перечисляются имена и иные лица. В решении суда по ФБК и штабам, которое было еще в июне принято, про создание экстремистской организации фигурирует моя фамилия. На этом основании меня снимали с выборов, это решение по экстремистской организации.
Кроме того, часть координаторов и сотрудников бывших штабов покинули Россию какое-то время назад, и, в принципе, круг сужался. Еще в апреле, когда я выходила из спецприемника после апрельской акции, я на время акции отбывала административный арест, тогда я вышла и слышала самые разные мнения, чем может закончиться это дело о создании экстремистской организации. И многие юристы говорили, что есть риски собраться просто вместе в кафе обсуждать политику – и, собственно, тебя могут признать продолжающим деятельность.
Но тогда я для себя поставила "красную черту", дольше скольки лет по уголовному делу я ни в каких обстоятельствах не готова сидеть, это не имеет никакого смысла, особенно сейчас, когда нет никаких выборов, и, в принципе, в такое мирное время садиться в тюрьму просто так, даже если есть какой-то риск и их очень сложно предугадать, он есть. И как раз отправление Лилии в СИЗО стало для меня такой точкой.
– Но уже после апреля, когда вы обозначили для себя этот предел, вы все равно попытались пойти на выборы, были наблюдателем. Тогда еще было не страшно?
– Время от времени мне, конечно, было страшно, я человек, это вполне естественно бояться. Другое дело, что нужно эти свои страхи перебарывать. Для меня было очень понятной и весомой цель, когда были выборы, быть кандидатом, избраться, организовать наблюдение и так далее. И риски я все тоже себе представляла. Просто на тот момент не было еще понимания, что могут бывших координаторов привлекать задним числом за создание экстремистского сообщества. Это все-таки сроки не 6-10 лет.
Я понимала, что могу перейти кому-то дорогу, могу не понравиться, и на меня могут статью завести. И перекрытие дорог – у нас было такое уголовное дело. В общем, что угодно могут сделать. Все эти риски я взвешивала и была к ним готова. Но случилось то, к чему я, например, не готова сейчас.
– Вам легко было уехать? За вами следили?
– Нет, как человек, который сталкивался с тем, что за ним наблюдают, могу сказать, что до отъезда не было никаких слежек, чего-то еще такого, никаких автомобилей возле дома не стояло. В принципе, практически спокойно я покинула границу. Я была на паспортном контроле и проходила его больше 20 минут. Но это, как мне объяснили, было связано с состоянием моего российского паспорта, по которому я улетала изначально. Хотя, конечно, меня уводили на допконтроль, делали в этот момент какие-то звонки. Не знаю, с чем это было связано. Это что касается именно физических обстоятельств. Морально, конечно, сложно. Это сложнее любой слежки, к которой привыкаешь со временем, принять такое решение.
– В посте в фейсбуке вы говорите, что были вынуждены оставить собаку? Планируете ее забрать?
– Конечно. Сейчас я готовлюсь к переезду, есть время карантина, нужно обновить прививки, взять справки, я тоже об этом писала, что уезжала достаточно быстро, потому что в любой момент риски были высоки, что могут и в Петербурге такое дело в отношении меня возбудить. Но да, сейчас я занимаюсь тем, чтобы в течение месяца перевезти сюда собаку.
– Вы понимаете, чем сейчас будете заниматься? Найдете работу, продолжите общественную деятельность?
– Мне повезло: уезжая, у меня уже была работа, которую я теперь могу делать дистанционно. Она не связана с политикой, общественной деятельностью. Это мне сейчас придает сил. Мне она нравится, и, собственно, я через нее реализуюсь.
Что касается общественно-политической деятельности, конечно, как человек, который много лет прожил в Петербурге, мне небезразлично, что там происходит. Я хочу вернуться. Я как минимум буду освещать ситуацию, что происходит. У меня в Петербурге остались люди, которые оставляли за меня подписи, сторонники, волонтеры, которые, в принципе, обращаются за помощью. Этим я тоже продолжу заниматься, потому что это моя личная ответственность. Я этим людям говорила, что готова помогать вне зависимости от исхода выборов, я это буду делать.
Если будут какие-то общественные проекты, к которым я могу присоединиться, или, может быть, у меня возникнет в голове идея проекта, который я могу реализовывать, находясь дистанционно, я тоже это буду делать. Другой вопрос, что быть публичным политиком, именно петербургским оппозиционным, находясь за границей, сложно, и для меня это морально, наверное, непозволительно, потому что я не на земле, я не чувствую, что там происходит. Но помогать, делать что-то хорошее, конечно, мне хочется, и по возможности я буду это делать.
– А что должно произойти, как должна сдвинуться эта "красная линия", чтобы вы были готовы вернуться?
– Очень сложно говорить про какие-то сигналы, которые дает власть, действительно сложно. Потому что, мне кажется, сигнал с Лилией был, наверное, самым явным. Все, кто до этого сомневался, как это ни грустно получается, что Лилия оказалась таким подопытным кроликом, с помощью которого взяли и сказали: "Вы здесь оставались, думали, что еще что-то можно. Нет, вас всех здесь не должно оказаться в кратчайший срок". И, по сути, она заложница для того, чтобы эту мысль донести.
Что должно случиться? Должна смениться власть или мы должны увидеть, что Лилию по этому делу отпускают, прекратились политические преследования. Я, конечно, оптимистка и верю в хорошее, но, если честно, этого оптимизма остается меньше. Я его в себе пытаюсь снова и снова пробивать – пока получается. Посмотрим, что будет. При любой удобной возможности я хочу и готова вернуться.
