Осенью 2022 года власти Кыргызстана заявили о намерениях передать Узбекистану землю под Кемпир-Абадом — стратегически важным водохранилищем на юге страны. Это решение вызвало активную критику со стороны местных жителей, активистов, правозащитников и оппозиционных политиков. В ноябре парламент Кыргызстана — Жогорку Кенеш — ратифицировал документ о делимитации и демаркации отдельных участков кыргызско-узбекской границы. Согласно принятому договору, Узбекистану перешли 4485 гектаров под Кемпир-Абадским водохранилищем, а взамен Кыргызстан получил более 19 тысяч гектаров земли. Ратификация сопровождалась митингами кыргызстанцев, требовавших отказаться от сделки, а также арестом 27 человек, входивших в так называемый комитет по защите Кемпир-Абадского водохраналища. Власти обвинили их в подготовке массовых беспорядков. В середине июня 2024 года суд оправдал большую часть обвиняемых – 22 человека.
Настоящее Время рассказывает истории трех женщин, которые несколько месяцев провели в СИЗО за свою гражданскую позицию и нежелание соглашаться с решением властей Кыргызстана.
Рита Карасартова — одна из участниц так называемого комитета по защите Кемпир-Абадского водохранилища. Осенью 2022 года Карасартова начала активно критиковать власти страны из-за ситуации вокруг Кемпир-Абадского водохранилища, встречалась с жителями на юге страны и планировала тесно работать с парламентом, чтобы не допустить ратификацию соглашения.
Рита Карасартова — одна из самых известных правозащитниц в Кыргызстане. За свою карьеру она работала в различных гражданских организациях. В 2011 году она была координатором совета по контролю судебной системы, а в 2017 пыталась стать кандидаткой в президенты страны, но тогда ЦИК не принял ее документы. В 2020 году Карасартова стала членом партии "Реформа" и приняла участие в парламентских выборах. В 2022 году — незадолго до задержания — вошла в состав комитета по защите Кемпир-Абада.
В октябре 2022 года администрация президента Кыргызстана организовала встречу с критиками идеи передачи земель под Кемпир-Абадом. Президент Садыр Жапаров, а также глава ГКНБ Камчыбек Ташиев, курировавший процесс обмена землями с Узбекистаном, на протяжении нескольких часов убеждали собравшихся, что Кыргызстан от этого только выиграет. Журналистам запретили проносить на встречу диктофоны и камеры.
На той же встрече Карасартова открыто заявила президенту и главе ГКНБ, что те недостаточно хорошо изучили документы, которые использовались для того, чтобы обменять земли между двумя государствами.
"Напомнила, что Ташиев сам говорил, что это кыргызская земля и ни один метр никуда не уйдет. И тогда еще Ташиев мне сказал, что мол, я — кара кыз. Мол, он думал, что я только внешне черная, так у меня еще и черная душонка", — вспоминает Карасартова детали той встречи с президентом и главой ГКНБ.
Спустя несколько дней после этой встречи Рита Карасартова и другие члены комитета по защите Кемпир-Абада встретились в бишкекском кафе, чтобы обсудить дальнейшие планы. По словам Риты, участники встречи сразу же отказались от всех вариантов воздействия на власть, которые хоть как-то включали митинги или протесты.
"У нас же даже в мыслях такого не было. Предложения митинга мы отсекали, потому что документ тогда пошел в парламент. Мы хотели работать с депутатами, чтобы они не ратифицировали соглашение", — объясняет Карасартова.
На следующий день в ее дом пришли несколько сотрудников милиции в штатском, которые провели обыск, а затем увезли активистку на допрос. Все это Карасартова показывала в прямом эфире.
После задержания Риту и других задержанных членов комитета поместили в ИВС, а затем суд арестовал их на два месяца. Власти обвинили всех задержанных в подготовке к массовым беспорядкам с целью захвата власти. Президент Кыргызстана Садыр Жапаров в интервью изданию "Кабар" в декабре 2022 года назвал арестованных по Кемпир-Абадскому делу "провокаторами".
"Более 90% из тех, кто сегодня находится под арестом, не раз принимали участие в закрытых обсуждениях по вопросу границ. Соответственно, они должны лучше меня знать, что вопрос Кемпир-Абада решался в нашу пользу. Но, несмотря на это и не найдя других причин для организации госпереворота, они зацепились за Кемпир-Абад [...] Не я же этих женщин приводил за руку на собрание, где обсуждался вопрос госпереворота. Не я заставлял писать план, чтобы каждый по 100, по 1000 человек привезли. Они говорили, что нужно привезти народ на Портерах (Hyundai Porter). А народ для них кто, чтобы привозить их вот так на Портерах? Народ сейчас все видит и понимает, кто есть кто и кто как работает", — заявил тогда Жапаров.
К моменту этого выступления президента Карасартова уже больше месяца находилась в СИЗО. Она вспоминает, что у нее не было страха, когда она оказалась под арестом. Будучи правозащитницей, Карасартова достаточно быстро начала требовать от администрации СИЗО соблюдения своих прав и добилась успеха.
"Например, Гульнару Джурабаеву посадили в камеру, в которой не курили. Это была единственная камера из восьми. Я тоже не курю, и я бы тоже с удовольствием в такую камеру села, но у меня этого никто не спросил, и я попала в камеру, где курили. У меня из-за табачного дыма всегда был рвотный рефлекс, мне было очень плохо. В конце концов, из-за того, что я постоянно их тарабанила, [сотрудники СИЗО] поставили нам у дверей вытяжку. Я девочкам-сокамерницам потом сказала, чтобы они курили только у двери", — рассказывает она.
За время ареста у Карасартовой были и сложные моменты. Однажды к ней в камеру посадили двух пожилых женщин 65 и 68 лет, которые оказались очень конфликтными. Впрочем, Рита говорит, что вскоре ей удалось найти с ними общий язык, рассказав о порядках, которые были установлены в камере.
"Что бы в камере ни происходило, эффекта, который ожидала [администрация СИЗО], не было. Я своих сокамерниц мотивировала, книгами делилась. Иногда говорила: "Все, девчонки! Встаем и танцуем!" Это было одной из форм снятия стресса. И бабушек тоже заставляла танцевать", — вспоминает она.
По ее словам, арест еще раз убедил ее в важности правозащитной деятельности. Рита говорит, что в какой-то момент ее сокамерницы, а также женщины из других камер стали просить ее о правозащитной и юридической помощи.
"[В СИЗО] была девчонка не из Кыргызстана, и когда я ее дело изучила, то [поняла, что] она вообще не должна была там сидеть. Ну у нас как бывает — если иностранка, то сразу в глазах [милиции] деньги. И ее по каким-то надуманным обстоятельствам держали, рассмотрение дела откладывали. Она приходила, все время плакала, говорила только на английском. И я написала в записке своим девчонкам, сказала, чтобы они сходили на ее суд, промониторили. Пару раз сходили, промониторили, и судья уже все поняла. И буквально за два заседания ее отпустили, потому что там дело выеденного яйца не стоило", – рассказывает Карасартова.
Сейчас она считает, ее появление в СИЗО имело "вселенский смысл", поскольку после того, как она и другие правозащитницы и активистки попали в изолятор, их начали навещать депутаты парламента, члены института омбудсмена, а также представители национального центра по предупреждению пыток, и это помогло другим заключенным женщинам привлечь внимание к своим делам.
Тем не менее Рита вспоминает и то, что за время содержания в изоляторе ей пришлось на своем опыте узнать, какой негибкой и негуманной может быть система содержания заключенных. По ее словам, она почувствовала это, когда администрация СИЗО отказалась предоставить ей 15 минут в неделю на телефонный разговор с семьей, хотя в законе есть такая норма еще с 2006 года.
"Я начала это запрашивать, потому что, когда я попала туда, то приняла решение, что не буду пользоваться ничем запрещенным. И ни разу я в руки не взяла телефон [который был у сокамерниц]. Я им сказала: "Я знаю, что он у вас есть, но пользуйтесь им сами. Я сделаю вид, что ничего не видела". И в руки я его не брала. Я три раза пыталась получить [15 минут], потому что они переставали отвечать на мои требования. Потом выяснилось, что это разрешение дается только по решению следствия. Я так и не смогла этого добиться, а это было бы очень хорошей нормой", – рассказывает Карасартова.
Еще одним испытанием для нее стали обыски в камере. По словам правозащитницы, сотрудники могли обыскать камеру в любой день и в любое время. Рита говорит, что во время обыска в помещении все буквально переворачивали вверх дном, раскидывая личные вещи и даже продукты питания.
"Когда я спрашивала, мол, что с вами произошло, они мне отвечали: "Вы же выкладываете видео [в соцсетях]". Я им говорю, я что, прям в камере сижу и монтирую эти видео? Это дочка, наверное, делает из старых видео нарезки и выкладывает. Мне даже смешно было, потому что я все это время телефон в руках не держала и не знала, что моя дочь выкладывает в соцсетях", – рассказывает Карасартова.
В июне 2023 года Риту Карасартову отпустили под домашний арест. Оказавшись дома, она не отказалась от правозащитной деятельности и критики властей.
"За год, пока я находилась под домашним арестом, мне раза три говорили, что мол, все, готово требование, что на следующем заседании тебя закроют. Но я как-то обратно в СИЗО не попала. [Власти] хотят, чтобы мы вообще заткнулись, чтобы нас не было ни видно, ни слышно, чтобы люди про нас забыли. Так быть не может. Они до сих пор не могут понять, что посадить в тюрьму – не самое страшное, что может заставить замолчать", – говорит она.
По словам Карасартовой, молчание для нее – самое страшное. Она объясняет, что продолжает писать критические посты о власти, потому что в обществе есть люди, которым важно видеть альтернативное мнение, не чувствовать себя одинокими в размышлениях о происходящем. Особенно на фоне давления на независимые СМИ.
"Когда нас посадили, то мне потом сказали, что как будто вакуум произошел. И что дальше? Дальше – только Туркменистан. Даже журналистов пересажали. Мы поняли, что превратится в Туркменистан можно очень быстро [...] Я просто молчать не могу. Для меня это тюрьма. Я еще где-то прочла, что, мол, если ты живешь в страхе, что за свои слова ты можешь попасть в тюрьму, считай, что ты уже в тюрьме. И я поняла, что это так. Для меня ни о чем не писать – это уже как в тюрьме", – объясняет она.
Суд над фигурантами Кемпир-Абадского дела проходил в закрытом режиме и без участия прессы, несмотря на многочисленные ходатайства обвиняемых о том, что процесс должен был быть открытым. Адвокаты обвиняемых неоднократно заявляли, что им неизвестна причина, по которой суд рассматривал дело в закрытом режиме. Следствие также не объясняло, почему на резонансное дело был наложен гриф секретности. Некоторые из фигурантов дела объясняют закрытое рассмотрение дела тем, что в материалах дела нет свидетельств их вины.
Рита вспоминает, как вместе с юристами подсчитывала срок, к которому ее могли приговорить. Получалось, что максимальный срок лишения свободы, который могли бы потребовать прокуроры, – 20 лет.
"Когда нам запросили 20 лет лишения свободы с конфискацией имущества, то я подумала: "Ну вы и красавы!" – примерно такого я от них и ожидала. Я, по крайней мере, была к этому готова. Беспокойство было, потому что если прокуратура запросила 20, то половину могут дать", – объясняет она.
В день вынесения приговора она поехала в суд с рюкзаком, в котором были собраны вещи для возвращения в СИЗО: постельное белье, шампунь, зубная щетка, шлепанцы и так далее. Но в тот день Рите эти вещи не пригодились — судья Марат Сыдыков ее оправдал.
После оглашения приговора Садыр Жапаров заявил, что не имел никакого отношения к суду над членами комитета, но добавил, что на месте судьи наложил бы на "организаторов штраф или пробацию".
"Президент – это президент, и любое его высказывание – руководство к действию, – считает Карасартова. – Такие высказывания дают нам повод забеспокоиться, что будут апелляции, которые закончатся штрафными санкциями. Могут наложить огромные суммы, которые, возможно, придется годами выплачивать. Ну и государству как бы будет хорошо: мы же будем признаны виновными. Поэтому я думаю, что это не просто намек, а прямое руководство к действию для прокуроров".
Сейчас Рита учится на психолога, и это помогает ей справляться со страхом и пережить то, что с ней произошло. Несмотря на усиливающееся давление со стороны властей, говорит Рита, она готова продолжать бороться за возможность оставаться свободным человеком, который не боится критиковать власть за ошибки.
"Мы продолжаем борьбу за право иметь свое мнение, право разговаривать, право выходить на митинги, если хотим привлечь внимание к какому-либо вопросу, право на доступ к информации, которая находится у власти, — говорит Карасартова. – Вот эта прозрачность и подотчетность — фундамент справедливого управления".
Экс-судья Конституционного суда Клара Сооронкулова стала обвиняемой по Кемпир-Абадскому делу случайно. "Хотя я себя не причисляю [к ним], меня власть сделала защитницей Кемпир-Абада, поэтому приходится себя так называть", – говорила она в одном из интервью. Сооронкулова рассказывает, что изначально вообще не планировала идти на встречу, где собирались участники комитета в октябре 2022 года. Рита Карасартова убедила ее прийти для того, чтобы отпраздновать день рождения активистки Перизат Сурановой, а не участвовать в обсуждении планов комитета.
Сооронкулова вспоминает, что публично в защиту Кемпир-Абадского водохранилища в тот момент ничего не говорила, потому что подробно эту ситуацию не изучала. Но у нее было предчувствие, что любая публичная критика властей может обернуться преследованием.
"Я считаю, что если водохранилище Кемпир-Абад является основой жизнедеятельности местного сообщества, то, конечно, местное сообщество, в первую очередь, должно выступить в его защиту. Местное сообщество и выступило, но это было настолько массово и активно, и, исходя из этого, я своей позиции по Кемпир-Абадскому делу нигде не выражала: ни публично, ни тем более в личных переписках”, — вспоминает Сооронкулова.
Клара Сооронкулова была судьей Конституционной палаты Кыргызстана с 2011 по 2015 годы. Парламент страны уволил ее после того, как она не поддержала инициативу тогдашнего президента Алмазбека Атамбаева, который предложил провести обязательный для граждан сбор биометрических данных для предстоящих выборов. В 2020 году Сооронкулова возглавила партию "Реформа" и приняла участие в парламентских выборах, а в 2021-м была кандидатом в президенты страны, набрав 1% голосов. За время своей политической карьеры неоднократно выступала с критикой в адрес властей по резонансным темам.
Ее, как и других фигурантов дела, задержали 23 октября 2022 года. Сооронкулова вспоминает, что в момент обыска и задержания у нее был психологический шок, а приезд милиционеров стал для нее неожиданностью. После обыска Сооронкулову забрали на допрос в РОВД, там она провела целый день. Изначально ее допрашивали как свидетеля, а вечером того же дня предъявили обвинения и отправили в ИВС в Сокулуке, одном из пригородов Бишкека.
"Думаю, что особо говорить о состоянии наших ИВС нет смысла, но это пытки и жестокое обращение. Например, в камере, где я сидела одна, стояла в углу видеокамера, но никаких возможностей для гигиены не было. Ни воды, ни туалета. Стояло ведро, и представьте себе, что это за издевательство. У вас стоит камера, и естественно, где-то стоит сервер и множество людей наблюдает за этой камерой, и при этом я должна ходить в туалет, грубо говоря, в таких условиях", – вспоминает Сооронкулова свое заключение в ИВС.
На следующий день ее привезли в суд, который должен был определить дальнейшую меру пресечения — по ее словам, четыре оперативника удерживали ее в машине около здания суда 8 часов без воды и еды. В итоге в 5 утра 25 октября суд отправил Сооронкулову в СИЗО на два месяца.
В СИЗО Сооронкулову как бывшего работника судебной системы должны были поместить отдельно от других заключенных. Однако администрация СИЗО этого не сделала, объяснив тем, что у них не было предусмотрено особых условий содержания для женщин, которые раньше работали в правоохранительных и судебных органах. Для мужчин такие условия организованы были.
"Я сидела с общим контингентом, и так как по телевидению уже пошли новости, я не могу сказать, что меня там встретили аплодисментами. Те, кто сидел [со мной] в камере, встретили позитивно. Я сразу почувствовала эту моральную поддержку. Но не все было так единодушно. Были отдельные люди, которые проявляли агрессию, проявляли негативное отношение. Были случаи, когда женщины меня пытались обвинять, что я, как бывшая судья, тоже творила беспредел и несправедливость, а сама сидела там как белая и пушистая. Такие случаи тоже были. Но в целом, сказать, что мы подвергались угрозам со стороны заключенных, – такого нет", – рассказывает экс-судья.
Спустя четыре месяца ее перевели в другую камеру. Сооронкулова объясняет, что это произошло на фоне визита спецпрокурора в СИЗО: администрация, понимая, что грубо нарушает условия ее содержания под стражей, посадила бывшую судью в камеру, где было всего три человека, а не десять, как прежде. Сооронкулова вспоминает, что ее появление в СИЗО некоторые арестантки восприняли с воодушевлением: многие из них нуждались в качественной юридической помощи, которую не могли себе позволить.
"Я старалась свои профессиональные навыки использовать и максимально помочь людям. Готовила их к судебным процессам, писала речи для выступления в прениях, речи для последнего слова. В целом, думаю, что заслужила неплохой авторитет среди женщин, потому что ко мне стали обращаться и из других камер с просьбой проконсультировать или что-то написать. Одна девушка там сидела уже, наверное, третий месяц за кражу шести тысяч сомов. Шесть тысяч сомов — это мелкая кража, у нее маленькие дети, а она третий месяц находилась в СИЗО, и когда утром ее имя озвучили в парламенте, то после обеда ее уже освободили", – рассказывает она.
Сооронкулова говорит, что сотрудники СИЗО ей скорее сочувствовали: не видели в ней преступницу и относились доброжелательно, но в рамках закона. В то же время, она чувствовала себя так, словно суд уже признал ее виновной в преступлении – из-за режима и условий содержания.
"Постоянно происходят обыски, очень унизительные, потому что камеру полностью переворачивают, личные вещи вытряхивают, все раскидывают в поисках телефона. Даже вскрывают полы и ковыряются в стенах. Все это время ты стоишь в коридоре. В [других] СИЗО есть телефоны-автоматы, и под контролем администрации дают время переговорить с семьей. Это особенно актуально для женщин, потому что там очень много молодых арестанток, у которых маленькие дети", – считает Сооронкулова.
Кыргызстан и Узбекистан подписали соглашение о статусе Кемпир-Абадского водохранилища в конце ноября 2022 года. Глава кабинета министров Кыргызстана Акылбек Жапаров назвал решение по водохранилищу "тактически, стратегически и исторически" правильным.
"Те, кто пытался и пытается использовать вопрос водохранилища в своих сугубо узкокорыстных целях. Для них Кемпир-Абад – лишь повод раскачать ситуацию в стране, чтобы прийти к власти", – также заявил он.
Клара Сооронкулова вспоминает, как ожидала, что ее и других обвиняемых отпустят под домашний арест после подписания соглашения. А когда этого не произошло, поняла, что происходящее с ними – показательный процесс за инакомыслие.
"Это такая общая тенденция подавления свободы. Тем не менее, это было настолько вопиюще несправедливо и незаконно по отношению к нам. Причем, международное сообщество активно отреагировало: спецдокладчики ООН сделали несколько сообщений, а это очень серьезно. Рабочая группа комитета по правам ООН отреагировала, международные организации. Особенно они подчеркивали, что в первую очередь, нужно хотя бы женщин освободить. Я думала, что у [властей] будет какая-то обеспокоенность об имидже страны, но и это не повлияло", – рассуждает она.
Летом 2023 года Европарламент опубликовал резолюцию, в которой осудил ухудшение ситуации с правами человека и свободой слова в Кыргызстане, а также призвал власти страны прекратить давление на журналистов и немедленно освободить из-под ареста Клару Сооронкулову, Риту Карасартову и других обвиняемых по Кемпир-Абадскому делу. МИД Кыргызстана расценил резолюцию Европарламента как “несоответствующую действительности” и заявил, что авторы документа не обращались к ним для уточнения информации.
Клару Сооронкулову отпустили под домашний арест 12 апреля 2023 года, после пяти месяцев содержания в СИЗО. По ее мнению, решение о домашнем аресте для нее и нескольких других фигурантов дела было принято из-за усилий местных правозащитников и международных партнеров, а также на фоне того, что здоровье некоторых задержанных сильно подорвалось.
"Думаю, что все эти усилия дали плоды, и нас в конце концов выпустили. Но я не могу сказать, что у меня был такой сильный восторг и ощущение счастья, что я на свободе. Нет, такого не было. Я понимала, что впереди ждут еще большие испытания", – говорит Клара Сооронкулова.
Она ожидала, что ей могут дать до 15,5 лет лишения свободы. Сооронкулова объясняет это предположение своим опытом работы с правоохранительной системой: прокуроры всегда просят максимальное наказание.
"Если бы была возможность просить пожизненное, то они бы, наверное, запросили и пожизненное лишение свободы. Для тех, кто эту практику не знает, я видела, что для многих [фигурантов] это был очень серьезный стресс, шок. Потому что люди абсолютно невиновны, просто собрались попить кофе, обсудили проблемы и даже ничего не планировали. Никаких акций, никаких обращений. Создали комитет и только планировали начать легальную, законную работу. Даже никто не собирался митингов устраивать. Эту мысль сразу отмели и сказали, что никаких митингов устраивать не будем. Просто будем обращаться к депутатам. И когда запросили 20 лет, то для многих это был шок", – вспоминает она.
Клара Сооронкулова считает, что их дело еще далеко от завершения, даже несмотря на то что суд их оправдал. Прокуратура уже подала жалобу на решение Первомайского районного суда в Бишкекский горсуд.
"Да, президенты часто дают судам установку. Это, конечно, неправильно. У судебной власти и так авторитета нет, так он еще и подрывается. Это сильно ее подрывает и показывает полную зависимость. Если жалоба будет удовлетворена, а она, скорее всего, будет, то нам предстоит новое разбирательство. Это очень серьезное психологическое давление, потому что ты все время находишься в статусе подсудимого, и фактически мы лишены возможности работать, какую-то деятельность осуществлять. Это, конечно, экономически отражается на семье, а уж психологически – я молчу. Это очень серьезный стресс", – говорит Сооронкулова.
Несмотря на то что ее социальная и политическая активность практически закончилась, за Кларой Сооронкуловой по-прежнему ведется слежка.
"Я не понимаю, какую угрозу я представляю для властей. Я – человек не ресурсный. Совершенно. Мы все понимаем, что для сопротивления нужны ресурсы, а у меня их абсолютно нет. Электорат, который у меня есть, это жители города, это самый пассивный [электорат]. Просто жалко ресурсы, которые на нас тратятся. Круглосуточно люди сидят. Я даже к ним подошла, спросила: "Ребят, объясните, чего вы боитесь? Может, боитесь, что мы сбежим? Чего?" – А они мне говорят: "Ну, что мы? Мы – люди безвольные. Нам начальство сказало, мы и следим". Никто этого даже и не скрывает, что следят", – говорит она.
Сооронкулова считает, что арест участников комитета по защите Кемпир-Абада повлиял на все общество в Кыргызстане. По ее мнению, прежние президенты страны тоже преследовали своих политических оппонентов, но настолько массовых репрессий в истории Кыргызстана еще не было. Отдельно Сооронкулова подчеркивает и то, что в их случае власти начали давить на тех, кто не имел никакого отношения к политике в принципе.
"Например, Нурлан Асанбеков. Он вообще ремонтировал квартиру, и в силу этого он иногда находился возле Равшана Джеенбекова (политик и бывший депутат, в начале 2000-х работал в команде первого президента Кыргызстана Аскара Акаева — прим. ред.). Мы его никогда не знали. Он никогда не был публичным лицом и даже не зарегистрирован в социальных сетях. Поэтому это все имело определенный эффект. Люди стали бояться, возник страх. И это снизило политический и гражданский активизм. В какой-то степени это была публичная порка", – объясняет она.
Активистка Перизат Суранова рассказывает, что ее в комитет по защите Кемпир-Абадского водохранилища привело неравнодушие к вопросу границ. В 2022 году на границе Кыргызстана и Таджикистана произошел конфликт с применением тяжелого вооружения. Перизат рассказывает, что после этого она активно начала изучать приграничные вопросы, и поэтому для нее тема Кемпир-Абадского водохранилища стала очень важной.
"Для нас было очень интересно, каким образом решаются эти вопросы, нам было интересно, какие протоколы охвачены, какая историческая подоплека и что нас ждет в будущем, учтены ли национальные интересы. Мы изучали [этот вопрос], проводили консультации и, естественно, по мере понимания вопроса в очень дипломатической форме публиковали посты", – вспоминает она.
Суранова добавляет, что комитет по защите Кемпир-Абадского водохранилища появился, когда политики, активисты и неравнодушные граждане решили объединиться, чтобы сообща эффективнее работать с депутатами Жогорку Кенеша, потому что именно парламент занимался ратификацией соглашения с соседней республикой.
Перизат Суранова – активистка, в карьере которой были руководящие должности в международных проектах по развитию регионов Кыргызстана. В 2007 году Суранова вступила в партию "Замандаш", а в 2011-м вошла в политсовет партии "Замандаш-Современник". В 2021 году Суранова принимала участие в парламентских выборах в составе партии "Ата Мекен", но не прошла в парламент.
Перизат рассказывает, что еще до задержания в октябре 2022 года замечала за собой слежку, но не придавала этому значения, потому что за ней и раньше следили.
Суранову задержали ранним утром 23 октября. Милиционеры пришли к ней домой с обыском, когда она еще спала. По словам активистки, ее разбудил сын, который рассказал, что пришла милиция, но Перизат спросонья подумала, что ей это снится.
"Тогда, к сожалению, мама и папа открыли им дверь, те вошли и уже проводили обыск в других комнатах. Я вышла в эфир, поняла, что мне важна публичность, потому что органы могли и что-то непонятное сделать", – пересказывает Перизат события того утра.
По ее словам, милиционеры, проводившие обыск, даже не знали, что именно нужно у нее искать, и в итоге увезли в отделение компьютер и ноутбук. Ее забрали туда же под предлогом того, что ей нужно будет лично забрать технику после того, как милиционеры ее изучат. Перизат вспоминает, что одевалась и собиралась с мыслью, что домой в тот день она уже не вернется: надела пуховик и теплые сапоги, а родителей попросила не паниковать. В отделении ее продержали до позднего вечера, после чего предъявили обвинения.
"Я с телефона моей мамы написала Кларе Сооронкуловой, что меня забрали в ГСУ, и уехала. Я предполагала, что арестовывают только меня. Когда меня привезли в ГСУ, через несколько часов и со слов других следователей я поняла, что арестовали несколько человек. Я никак не ожидала, что будет 27 человек под арестом. Под вечер я поняла, что в соседнем кабинете сидит Клара Сооронкулова", – рассказывает Суранова.
Ее отвезли в ИВС в городе Кант в ночь на 24 октября. Все, что было с ней дальше, Перизат называет пытками.
"В камере, куда меня разместили, было очень много мусора: бутылки, средства гигиены. В углу стояло ведро, куда опорожнялись. Матрасы были в ужасном состоянии. Было очень холодно, стояла вонь. Это унижало мое человеческое достоинство. Я всю ночь не спала, с утра попросила выпустить меня на улицу, где был туалет. Если сравнивать уличный туалет с тем, который был в камере, – то же самое. Там была такая грязь! Невозможно было также почистить зубы, помыться. Эти спецучреждения остались с советского времени, они абсолютно непригодны для человека", – говорит Перизат.
В таких условиях она провела несколько дней, пока ждала суда по определению меры пресечения. Суд отправил ее в СИЗО на два месяца. "Первое, что я запомнила, когда меня туда заводили, – голубое небо, флаг Кыргызстана и колючая проволока. Это то, что до сих пор у меня ассоциируется с тем этапом моей жизни", – говорит Перизат.
На фоне стресса и заключения под стражу у нее обострились проблемы со здоровьем. Постепенно ей становилось хуже, но администрация СИЗО не спешила предоставлять медицинскую помощь. По словам Перизат, ей разрешили обратиться к невропатологу лишь спустя 45 дней, а к врачу-маммологу она не смогла попасть ни разу за четыре месяца нахождения в СИЗО.
"В [СИЗО] нет гинекологического кабинета, при том что там находилось 100-160 женщин из 1300 заключенных. СИЗО всегда переполнено. В моей камере всегда было десять человек, один уходил – второго заводили. Даже когда осознаешь, что это временно и справедливость восторжествует, все равно организм реагирует, из-за стресса "просыпаются" различные болезни. На этом фоне начинает слабеть иммунитет, болезни прогрессируют. Я это все и испытала", – вспоминает Перизат.
Часть обвиняемых по делу дважды объявляла голодовку, требуя от властей освобождения. Некоторых из них — Клару Сооронкулову, Гульнару Джурабаеву и Асию Сасыкбаеву — отпустили под домашний арест через 5 месяцев заключения, Риту Карасартову суд отпустил под домашний арест лишь в июне 2023 года. Некоторые из обвиняемых находились в СИЗО вплоть до оправдательного приговора в июне 2024 года.
По словам активистки, ее продолжали вывозить на следственные действия и отказывать в медицинской помощи, несмотря на серьезное ухудшение состояния.
"Когда я начала голодовку, то первые два-три дня ко мне приходили, меряли давление, температуру. Пока я держала голодовку, следствие несколько раз пыталось меня отвезти на следственные мероприятия на носилках в главное следственное управление, несмотря на то что я была лежачей и не могла даже пить. Даже ложку воды не могла выпить, потому что у меня появился рвотный рефлекс", – рассказывает Перизат.
Впрочем, сотрудники СИЗО говорили ей, что она симулирует свое состояние. В какой-то момент Перизат стало так плохо, что сокамерницы подумали, что она может умереть, — тогда они начали бить по дверям камеры, чтобы привлечь внимание администрации.
"Единственный, кто смог ко мне попасть, – омбудсмен. Она увидела мое состояние и [сумела] донести, что нужна госпитализация. Я думаю, что ее реакция и вмешательство наццентра по предупреждению пыток повлияли на то, что меня госпитализировали и я перенесла очень сложную операцию. Меня возили на обследование, чего я добивалась около десяти дней. И после голодовки ни один врач не дал мне никаких инструкций о том, как из нее выходить. Я лежала с давлением 40 на 50, это продолжалось две недели, и никакой реакции со стороны администрации СИЗО не было", – вспоминает Суранова.
Она уверена, что начальник СИЗО и сотрудники Госслужбы по исполнению наказаний могли предоставить ей нужную медицинскую помощь, не доводя ее организм до истощения и не подвергая ее жизнь опасности, но не сделали этого:
"В какой-то момент начальник СИЗО мне сказал: "Перизат, поймите меня правильно. Я ничего не решаю". [...] Только после того, как мое состояние стало критическим, и когда я в таком состоянии написала открытое обращение омбудсмену, министерству юстиции и парламенту о том, что происходит и что руководство СИЗО и ГСИН избирательно относится, ведет двойные стандарты, только после этого началось какое-то движение. Потому что до этого они пытались это скрыть".
В январе 2023 года Минздрав Кыргызстана заявил, что ГСИН не нужно было их одобрение для госпитализации Сурановой и в их полномочиях было оказать ей неотложную медицинскую помощь. В Госслужбе по исполнению наказаний в феврале 2023 года отвергли свою ответственность за ухудшение состояния Сурановой и заявили, что ее "неоднократно" осматривали врачи изолятора, а также ее вывозили на обследования в клиники.
"Несмотря на разъяснения о возможных медицинских последствиях, Суранова отказывалась от получения лечения в условиях медико-санитарной части СИЗО-1. Более того, в декабре 2022 года проводила голодовку, несмотря на предупреждения о вреде для собственного здоровья и неправомерности данной акции", – говорится в пресс-релизе ГСИН.
О плохом состоянии здоровья Сурановой тогда сообщил и Национальный центр по предупреждению пыток. По данным правозащитников, у активистки обнаружили заболевание, и ей нужна была операция.
"Но, по словам Сурановой, уполномоченные органы намеренно затягивают ее госпитализацию, в связи с чем она попросила оказать содействие в безотлагательной госпитализации ее в учреждение здравоохранения соответствующего профиля", – говорится в пресс-релизе.
14 февраля 2023 года Перизат Суранову направили на лечение в Чуйскую областную больницу, а в начале марта суд отпустил ее под домашний арест. Перизат не помнит, как именно это произошло: в суде она находилась после операции и в момент вынесения приговора все еще была под действием наркоза.
"Я на это решение [о домашнем аресте] никак не отреагировала, потому что мне было настолько плохо. Я понимала, что это не свобода, а продолжение моего мытарства. Моя семья очень много потеряла, я многое потеряла. Этот судебный процесс выбил нас из колеи, потому что не только я, но и другие обвиняемые по делу борются с последствиями. Общество, хотим мы этого или нет, иначе смотрит на заключенных, и это оставляет след. Мы потеряли каких-то друзей и партнеров. Кто-то понимает суть дела, а кто-то нет. Кто-то из нас делает героев, другие – приземляют", – рассуждает Суранова.
Суд над всеми фигурантами проходил в закрытом режиме. Перизат уверена, что это связано с тем, что у обвинения не было доказательств их вины. О снятии грифа секретности с дела ходатайствовали адвокаты арестованных, однако суд их требования не удовлетворил. Во время суда многие ходатайства стороны защиты отклоняли, а нескольким обвиняемым не дали выступить с последним словом. Все это наталкивало Перизат на мысли о том, что ее и других обвиняемых по этому делу признают виновными.
"Судья очень долго зачитывал приговор, и когда он сказал, что все оправданы, у меня был шок. Другие начали хлопать, а я не могла поверить, что такое возможно. И, честно говоря, за последние два года я ни разу не прослезилась, но там, услышав приговор и увидев толпу близких людей, журналистов, блогеров, которые нас поддерживали, увидев маму, я оттаяла и впервые прослезилась", – вспоминает она.
Суранова допускает, что приговор могут пересмотреть – прокуроры уже подали жалобу на действия судьи Марата Сыдыкова, который оправдал ее и других фигурантов дела.
Рассуждая о будущем Кыргызстана и роли активистов, Перизат говорит о просвещении общества: она хочет объяснить, как важно, чтобы граждане знали свои права и свободы, ценили их и стремились к развитию.
"Одно я понимаю однозначно: что за свою гражданскую позицию я оказалась подсудимой. Опять-таки, мы же стали мишенью для политических репрессий. Почему? За свободу слова? За мирные
собрания? Ведь это – основа демократии. Это тот фундамент, на котором в Кыргызстане есть развитие. То, что мы наработали за годы суверенности и получили статус "демократического островка", мы потеряли за последние два-три года".