Год назад "Чистое искусство" оказалось фаворитом фестивалей "Артдокфест" в России, "Лiстапад" в Беларуси и Docudays UA в Украине. Тогда это была некая вечная история неосоветского Минска, где "очень чисто" и где все, что нарушает авторитарное благообразие, должно быть изгнано с городских улиц. Здесь возможны лишь монструозные бронзовые буквы государственной пропаганды: на одной из крыш мы видим застывшее "Бессмертен…". Но невозможны живые слова, граффити, то, что пишет сам народ на заборе. Как говорится, это было навсегда, пока не кончилось.
Один из главных героев фильма, 33-летний художник Захар Кудин, покончил с собой в минувшем декабре. Его вдова назвала причиной самоубийства вечное безденежье. Никакой материальной базы у актуальных художников в Беларуси нет. По легенде, пока "Чистое искусство" гремело на фестивалях, Кудин не мог себе позволить даже проехать по городу в общественном транспорте. Интересно, сделал бы художник роковой шаг, если бы знал, на пороге каких событий стоит его родина?
Фильм "Чистое искусство" доступен на сайте до 14 сентября.
Сюжет довольно прост: коммунальщики закрашивают любительские граффити на стенах Минска. Кудин приходит с холстом и копирует зарисованные места. То есть именно квадраты коммунальной краски – часто серой, но порой и желтой, и розовой, – однако никогда не совпадающей с "натуральным" цветом дома либо забора. Получаются контрастные квадраты. В фильме их сравнивают с работами земляка Кудина Казимира Малевича, хотя, в принципе, могли бы и с Ротко. Цветная геометрия оказывается как бы произведением живописи, будучи перенесенной на холст, но чем она была в исполнении коммунальных "художников" изначально?
Исходя из контекста фильма, ответ понятен. Совершенно неважно, насколько содержательны или протестны были изначальные послания граффитистов: "Петя любит Машу" ничем не грозит режиму, кроме того, что появляется маргиналией на полях единственно верного официального дискурса. Но когда государство оставляет знак изъятия послания на стене, оказывается, что оно парадоксальным образом заставляет подозревать у граффити самое радикальное содержание. "Супрематический квадрат" просто кричит – по форме это приближается к уничтоженным сталинистами фотографиям, где лица неугодных власти были замазаны чернилами.
Кудин придумал идею с копированием цветных заплат на холст. Однако режиссер Максим Швед, который в эти дни с риском для свободы снимает на минских улицах, подчеркивает, что фильм не о художнике. Главным героем должно было стать само государство молчания. Оно послушно подыгрывает: в съемки неизбежно вмешиваются сотрудники органов. Параллельными (анти)художниками в "Чистом искусстве" выступают Зина и Инна, работницы ЖКС, которые и малюют квадраты поверх слов.
В финале женщин пригласят на презентацию Кудина. Они увидят свои работы, контекстом превращенные в искусство. Затем им предложат впервые самим испробовать баллончик. Можно ли поверить, что Зина (или Инна?) сама, без подсказки, впервые нажав на кэп, выдавила: "Жыве Беларусь"? Швед и сам признает, что докучливых прохожих, расспрашивающих Кудина о его искусстве, приходилось слегка "включать" в беседу. Это и есть необходимая и достаточная режиссура процесса, толчок в нужную сторону, когда пустое сообщение на стене превращается в лозунг.
Совсем же не сыграно прорывающееся раздражение Кудина. В фильме он написал восемь работ – говорят, нервничал, хотел бросить на половине. Безусловно обаятельный, он порой почти резок к героям и прохожим, когда речь заходит о живописи и у него спрашивают, о чем говорят или что выражают его работы. В пространстве фильма ему почти так же неуютно, как в пространстве государства и официозного искусства.
Странная ирония есть в том, что пока на другом конце Европы все более сомнительные граффити-перформансы Бэнкси вырезаются со стен и продаются за сотни тысяч долларов, в Минске человек, запечатлевший убийство граффити, умер от нужды. Разве что сейчас можно рассчитывать, что после тоталитарной "стерильности" городских пространств и до повсеместной коммерциализации граффити в отдельно взятой стране станут на время языком свободы.
Мнения обозревателей Настоящего Времени не всегда отражают точку зрения редакции
