"Не уходите, я задохнусь, вы не успеете!" Зачем в "красной зоне" ковид-госпиталя работает психолог – и как она справляется
"Спрашивают у меня пациенты, будет ли все хорошо? Конечно, – отвечаю. Нужно верить, давать отпор болезни и не опускать руки". Юлия Мохова – клинический психолог. В Петербурге она одна из немногих, кто работает с пациентами непосредственно в "красной зоне" – в пятом павильоне временного госпиталя "Ленэкспо".
Корреспондент Настоящего Времени поговорил с Юлией Семеновной о страхе смерти и тревоге пациентов, о выгорании и недоверии врачей, а также о положении психологов в медицинской системе.
"Доброе утро, девочки!" – Юлия Семеновна заходит в отдельную палату временного госпиталя. Подходит к кровати, садится рядом с лежащей на боку пациенткой, долго разговаривает, гладя по спине.
"Женщина тяжело болеет, балансируя между отделением и реанимацией, – объясняет Юлия, закончив консультацию. – Ее муж уже в реанимации в крайне тяжелом состоянии, а двое детей, четырех и девяти лет, "брошены" на соседку. Их бабушка и дедушка живут, а теперь и болеют в Казани. Тоже в реанимации. Когда болезнь "валит" целыми семьями, работать тяжело: все попадают в разные больницы, а человеку очень сложно, не столько даже в плане себя. Ее тоже, не дай Бог, могут перевести в ОРИТ. Деликатно говорили про это, когда вчера стало известно о низкой сатурации на кислороде. Попросила: "Если меня будут переводить, постойте, пожалуйста, где-нибудь рядом". Это поддержка, для которой и навыки особые не нужны".
"Наш основной страх смерти, которого никто не лишен"
Утренняя обязательная пятиминутка перед сменой – и Юлия Мохова уже спускается в "красную зону" – в белом СИЗе и синих защитных очках. Начинает обход пациентов – ревизию. На шее – бейдж с надписью "Психолог".
"Не все нуждаются в моей помощи. Человек спокойно может сказать: "Я справляюсь. Будет нужно – попрошу доктора вас пригласить", – говорит Юлия Семеновна. – Ревизия иногда разбивается на несколько этапов: пациенты могут быть на обследованиях. Часто задача конкретная: человек плачет и тревожится – нужно успокоить. Боится, что врачи не успеют, – объяснить, что доктора начеку. "Не уходите, я задохнусь, я задохнусь, вы не успеете!" – пациенты часто так об этом говорят. За этим стоит наш основной страх смерти, которого никто не лишен. К тому же здоровая психика и она же в ситуации болезни – две разные вещи".
Юлия Мохова считает: "Ситуация с коронавирусом уникальна: человек на койке находится в ситуации дистресса. С одной стороны – страх за себя, с другой – стресс от ситуации пандемии в целом. Непредсказуемость, невозможность подготовиться – это ужасно для нашей психики".
На пути к следующим пациентам Юлия Мохова встречает знакомые лица. Ее узнают, несмотря на защитный костюм. Многие обнимают.
"Экипировка, конечно, затрудняет процесс общения, – рассказывает Юлия Семеновна. – Пациенты изначально шокированы тем, что мы бегаем в противочумных костюмах. Не видно эмоций, нет отклика. То ли врач, то ли медсестра. Можно ли задать вопрос, подойдет ли человек во всем белом ко мне?"
Любого поступившего пациента начинает "вести" лечащий врач. При необходимости в общем чате медиков появляется сообщение: "Сектор такой-то, место такое-то. Высокий уровень тревоги, пациент плачет. Посмотрите".
"Со всеми поработать не получается. В поле зрения столько пациентов, сколько я могу охватить. Сейчас – около 80. Каждый день – первичные больные, пациенты со вчера и позавчера: нельзя прийти один раз и сказать "до свидания". К некоторым приходится подходить три-четыре раза в день. Не жалоба, но констатация рабочего факта: иногда просто нет времени отдышаться, потому что нужно к следующему пациенту. Если первый говорит про смерть близкого, бывает сложно перестроиться на пациента, который пишет жалобу: "Какого черта ко мне 15 минут уже никто не подходит?"
– Устаете?
– Зверски. Прекрасно понимаю, что супервизия сейчас требуется чаще, чем раньше: раз в четыре месяца, хотя раньше была два раза в год. Родные привыкли жить с психологом: есть час молчания, когда меня не дергают и можно выдохнуть. Пристрастилась к спа, но редко удается. В театре, к сожалению, засыпаю, – улыбаясь, признается Юлия Семеновна. – Раньше такого не водилось: даже на любимой опере начала похрапывать.
Психолог в "красной зоне"
В медицине существуют клинико-экономические стандарты по работе с больными – КЭС. По коронавирусной инфекции КЭСа для психологов нет до сих пор, есть только общий стандарт, связанный с инфекционными заболеваниями.
"Мне кажется, что по ковиду должны быть отдельные разработки. Они могут сильно отличаться от стандарта по инфекциям, – убеждена Юлия Мохова. – До сих пор нагрузка психолога по работе с ковидными пациентами нигде не прописана".
За первую часть ревизии Юлия Семеновна успевает проконсультировать восемь пациентов: садится на койки и встает рядом, слушает у кулеров с водой и в коридорах между секторами с койками.
"Военное" время для Юлии Моховой началось в апреле прошлого года. Она работала в центре реабилитации Госпиталя ветеранов войн, когда с началом эпидемии COVID-19 там заболели почти все сотрудники. Их госпитализировали в отделение "родного" медучреждения.
"Отметила на основе робких наблюдений: болезнь влияет на психическое состояние моих коллег. Стала потихонечку интересоваться настроением, эмоциями. Чтобы было не так грустно болеть, создали чат. Даже по его небольшому количеству участников поняла: есть закономерность, – вспоминает Юлия Мохова. – На тот момент нашла единственную публикацию английских коллег в Lancet. Дочь, прекрасно владеющая английским, перевела работу о наблюдениях психиатров за тяжело переболевшими пациентами в постковиде. От клинических психологов про легкие и средние формы у больных не было ничего. В основном говорили: "Как и при других инфекционных заболеваниях, могут быть особенности, связанные с температурой, интоксикацией". Предполагали: человек выздоровел – всё".
Переболев, Юлия Семеновна в конце мая 2020-го вышла на работу в "красную зону" седьмого павильона "Ленэкспо".
"Знала ли, как работать с пациентами? Нет. Больные, в том числе молодые, демонстрировали панические атаки, когнитивные изменения, высокие уровни страха и тревожности. Если я просила по шкале оценить свое состояние, [его тяжесть] от 1 до 10, практически все отвечали – 9 или 10. Шаблон работы – это опора на использование тестов, но что можно "подсунуть" человеку, боящемуся задохнуться?! Подстраиваться пришлось практически во всем".
"Психологи работают по-разному. Я не могу консультировать даже по скайпу, – объясняет психолог. – Человек теоретически может позвонить на горячую линию, но в таких обстоятельствах очень важен визуальный контакт. Например, сегодня у девочки в стационаре в другом городе умерла мама. Она будет звонить на телефон доверия – или я сяду к ней на койку, она будет плакать, а я ее обнимать?! Я могу обнять, взять за руку: многие тактильно отзывчивы. Посмотреть в глаза пациента, понять, не преувеличивает ли он ситуацию. Несмотря на маску и очки, я должна видеть, как человеку страшно и плохо, а он должен в этот момент видеть меня".
Юлия Семеновна подчеркивает, что эта помощь нужна людям в том числе сейчас, пока они в "красной зоне", а не когда-нибудь потом: "Ковыряться потом в пережитом снова неприятно: когда перед нами стоит препятствие, которое мы с трудом преодолеваем, нам больше не хочется об этом говорить. Это прожитый этап".
"Врачи ржавеют и рассыпаются"
В первую волну Юлия Мохова проконсультировала порядка 320 пациентов временного госпиталя. Работала и во время второй волны. В мае началась третья.
"Идти ли снова, я долго не думала. Иначе быть не могло: я нужна здесь сейчас, а не потом, когда, может быть, само рассосется, – объясняет Юлия свое решение. – У врачей одна волна сменяет другую – должны были, казалось бы, привыкнуть, но таких прозрачных от усталости глаз, как у некоторых коллег после тяжелых смен, больше нигде не встречала. Во время второй волны я работала параллельно и с пациентами, и с некоторыми сотрудниками. Запрос не звучал так: "Мне нужен психолог". Замечала горько плачущего человека в раздевалке: "У меня у самой мама умерла от ковида". Подходила, спрашивала: "После смены пообщаемся?"
Психолог рассказывает, как врач из другого стационара спорил с ней, отрицая проблему выгорания у себя и коллег: "Прекрасно справляемся, а вы переоцениваете свою значимость".
"Я только ответила: "Вы справляетесь с лечением, но вы уверены, что справляетесь психологически и не приходите в свою квартиру плакать после смерти очередного пациента?" Я далека от мысли, что после консультации психолога у врачей все будет отлично. Но если кто-то просто посидит напротив, выслушает, возможно, человек будет реабилитироваться не алкоголем или слезами".
"Озвучивание своей слабости или усталости в нашей системе может привести к вопросу: "Вы не справляетесь? Вас никто не держит", – добавляет Юлия Мохова. – На телефон доверия после первой волны звонило много переболевших ковидом, но ни одного медработника. Мне кажется, это красноречиво".
Она не отмахивается от подхода коллег к работе "по законам военного времени" и сама сравнивает борьбу с пандемией с военными действиями. "Другой вопрос, что уставать – это естественно".
"Больно терять. Это вранье, что есть врачи, у которых ничего не дергается внутри. Они не боги, – говорит Юлия Семеновна. – И собственная жизнь поменялась. Слышу от знакомых, как они переживают за близких, работающих в "красных зонах". Хоть и пафосно звучит, врачи на передовой. То, что передовая превратилась в рутину, не означает, что она перестала ею быть. Для меня героизм не в поступках, совершенных один или два раза, а в каждодневном тяжелом и психологически очень затратном, иногда кажущемся беспросветным труде. И ценности у людей поменялись. Мы всегда знали, что близкие – это самое ценное. Теперь осознали насколько".
"Врач априори должен быть в порядке, – описывает ожидания пациентов, руководства и самих медиков начальник временного госпиталя в "Ленэкспо" Руслан Дмитришен. – Наталья Львовна, старшая медсестра, говорит: "Это пациенты – живые люди, они болеют, а врачи – ржавеют и рассыпаются". Это актуальная и непростая проблема, которую придется осознать и принять как часть реальности. Человек может выматываться. Батарейка садится, напряжение не уходит, когда врач идет домой. Я, например, сейчас вообще ненавижу выходные. В будни у меня есть заведующие, я могу дать указания, а в выходной или праздник всем нужно отдохнуть и приходится самому все решать. Я вроде бы и дома, но это не дом".
"Что здесь делает психолог? Зачем?"
Кабинет психолога – на временно возведенном втором этаже, у стены "Ленэкспо" рядом с ординаторскими. Из окна видны стройные ряды коек внизу, разделенные бежевыми перекрытиями. Сюда Юлия Мохова поднимается для того, чтобы поменять защитные очки на офтальмологические и приступить к заполнению выписок для историй болезни, на которые в своей работе смогут ориентироваться врачи.
"Лечащий врач – номер один для пациента на койке. Он отвечает юридически и уголовно за жизнь и здоровье пациента. Я – вспомогательная единица, задача которой – помочь. Завидую коллегам из Москвы, Израиля. Им не приходится объяснять, что психологи не лезут в лечебный процесс, а зоны психологической поддержки необходимы".
Юлия Мохова считает, что ей "повезло с руководством": "Часто должность клинического психолога в медицинских учреждениях незавидна, а низкую культуру понимания важности психологической помощи демонстрируют даже врачи".
"А что здесь будет делать психолог? Зачем он нужен?" – специалисты вынуждены работать, преодолевая скепсис. Мне, наоборот, сказали: "Вы, безусловно, нужны в "красной зоне". В Москве это тоже не обсуждается. 14 психологов работает в двух инфекционных больницах – в Коммунарке и в 52-й, подтянулась аспирантура, когда это было необходимо. Мои московские коллеги – единственные, с кем я могла коррелировать свою деятельность. В первую волну нас было трое в "красных зонах" Петербурга: в Боткина, "Ленэкспо" и психолог МЧС. Всё".
Руслан Дмитришен, начальник временного госпиталя, рассказывает: "Немного желающих работать в "красной зоне" – тяжелая работа. Психологов за деньги – пруд пруди. Здесь тоже зарплата адекватная, но все равно намного меньше, чем в частном консультировании. А условия жестче".
Постучавшись, в кабинет психолога заходит доктор.
– Юлия Семеновна, я могу вот этому мужчине назначить? Он несколько дней не спит.
– Конечно!
"Это не препараты, которые "давят" психику или "делают овощем", чего многие опасаются, – объясняет назначение Юлия Мохова. – Но бывает, что фармподдержка по назначению врачей необходима. А поскольку у меня есть опыт работы с препаратами, могу порекомендовать что-то врачу, который может и не спрашивать у меня ничего. Это и есть работа связки врача, клинического психолога и пациента. Не всегда пациенты предупреждают о приеме иных препаратов – о зависимости от наркотиков, например. В таких случаях я могу поговорить об этом с пациентом, чтобы помочь и ему, и врачу".
"Психологи иногда помогают дополнить клиническую картину", – соглашается врач-терапевт Ирина Сухомлинова и рассказывает про опыт взаимодействия с психологом в "красной зоне": "Трактовать состояние иногда приходится по внешним симптомам: КТ может запаздывать, лабораторные анализы только взяли. Восприятие пациентом своего состояния меняется: он может считать, что у него все хорошо, а на самом деле мы смотрим на сатурацию и катим больного в реанимацию. Или, наоборот, пациенты говорят, что умирают, просят подержать их за руку. В таких случаях мы прибегаем к помощи Юлии Семеновны. Важно все объяснить пациенту, донести, как будет проходить лечение. Но ввиду загруженности – лично у меня 27 пациентов – нет временного запаса, чтобы обсуждать что-то помимо лечения. А людям страшно. Кто-то уходит во внутренний кокон, а кто-то цепляется за жизнь в прямом смысле – в том числе обещая "порвать" врача, протягивает руки, сам не понимая зачем. Просыпаются инстинкты. Поэтому по моментам переживаний подключаем психологов".
Новая волна
Пациенты третьей волны отличаются от тех, кто лечился в "Ленэкспо" в самом начале и осенью-зимой, отмечает Юлия Мохова:
"Информированность, которая, казалось бы, благо, принесла много бед. Здесь про индийский штамм с такой-то смертностью, там про неэффективность прививок – шквал информации, которую человек получает, находясь на больничной койке. Котел тревоги кипит. "Вот написали: молодые болеют тяжело. Я уже чувствую, что мне становится тяжело", – сказала мне молодая девушка, накручивая себя. В первую волну даже приходилось просить СМИ прекратить делать фото у "Ленэкспо" и называть пациентов "узниками концлагеря". Сейчас возрастные пациенты лучше переживают ковид психологически. Они многое видели в своей жизни и не очень хорошо владеют интернетом".
По наблюдениям психолога, большую часть жалоб на врачей и остальных медиков пациенты пишут в первые и вторые сутки – "период, когда людям сложно понять происходящее вокруг".
"Часть жалоб только добавляет негатива и не меняет ситуацию: "Ко мне не подошли через пять минут", "Со мной говорили две минуты, а не два часа". Сейчас в павильоне поддерживается определенная температура, но кто-то укрыт двумя одеялами, а кому-то, наоборот, жарко. Когда вчера читала жалобы, было грустно. На первом листе написано: "Невозможно холодно, мы в Антарктиде", – а на втором: "Над нами издеваются – так душно".
В "Ленэкспо" и крупных больницах с большими палатами, куда попадают люди с тяжелыми формами COVID-19, есть и дополнительные факторы стресса, объясняет Мохова: "Нет палат, все перемещаются свободно, а гигиенические процедуры никто не отменял. Это напрягает. Боление – это интимный процесс. Личное пространство – насущная потребность. Уже его отсутствие большой стрессовый фактор".
Но "в некоторых ситуациях молодое поколение радует", добавляет Юлия Семеновна: "Меньше стеснения в обращении за психологической помощью. Мне не нужно преодолевать сопротивление: "Я сильный – держусь". Не держится, а трясется вместе с кроватью, а ночью рыдает ночью в подушку так, что соседи спрашивают: "Не посмотрите мальчика? Он всю ночь проплакал: мама в реанимации. Ему казалось, он тихонько, но весь сектор слышал". Культура обращения к психологам в России низка: необходимость помощи может расцениваться как слабость и неумение справиться с ситуацией. Воспитывали: "Чего плачешь? Надо быть сильным!" Это проявляется и здесь. В том числе поэтому про психологов мало говорят. Кто признается в своей слабости не физической, а душевной? "Мне было плохо, я плакал, ругался матом оттого, что ненавидел всех, хватал докторов до синяков".
***
Перед выходом в "чистую зону" Юлия Семеновна возвращается к разговору о том, почему она здесь.
"Дед прошел всю войну. Не любил о ней говорить, всех делил на тех, с кем можно в разведку, а с кем – нет, друзей у него было мало. "Юля, о чем я буду говорить с людьми, которые не были на передовой? – сказал он как-то. – Они хорошие, но о чем говорить? Может, посочувствуют, скажут, что я герой, а мне этого не надо. А "свой" по взгляду все поймет". Я ведь тоже не пойму людей, если не буду здесь. Это не значит, что я из стойкой породы. Тоже плачу, бывает тяжело. На броневичок не лезу: не ради почестей работаем. Просто с этим ковидом людям помощь нужна".
Читайте далее
Постковидный синдром. Какими бывают долгосрочные последствия коронавируса и как часто они встречаются
"Расслабились рано: снова полная реанимация". Репортаж из "красной зоны" больницы в Петербурге, где лечат коронавирус
"Можно прожить несколько жизней": женщины-ученые о своих исследованиях, детских мечтах и умении не сдаваться
Мы – телеканал "Настоящее Время". Мы делаем яркие видео, рассказываем о важных новостях и злободневных темах, готовим интересные репортажи и передачи – смотрите нас на спутнике, в кабельных сетях и в интернете. Каждый день мы присылаем дайджест всего, что нужно знать, одним письмом, а также превращаем цифры в понятные истории.
© 2021 Настоящее Время. Все права защищены
