В России завершилось голосование по поправкам к Конституции, ЦИК заявила о явке 64,99%. После обработки 20% бюллетеней Центризбирком отчитался о 72,14% проголосовавших за. Не поддержали поправки 26,89% проголосовавших.
О том, как процедура голосования, которая длилась неделю, и его результаты повлияют на жизнь россиян и их отношения с властью, в эфире Настоящего Времени рассуждала главный редактор журнала "Новое литературное обозрение" Ирина Прохорова.
– Что будет значить голосование в пользу поправок, это вообще важный день для современной России?
– Да, я бы сказала, важный и печальный день. Я не сомневаюсь, что нам нарисуют где-то 70% с чем-то поддержки, потому что мы уже видели, что ВЦИОМ, нервничая, уже два дня назад сказал, что свыше 70% россиян поддерживают поправки. Так что эти цифры будут рисоваться, кто бы сомневался. Конечно, это все очень печально, потому что фактически узаконивается произвол, изоляция страны от международного права, как справедливо говорили эксперты. На самом деле непопулярность этой меры очень видна в самой процедуре.
Картинка выдает все с головой. Когда я наблюдала, как выстраивается система голосования – на подножках, на пеньках, в гаражах, – бог знает как. Все это заманивание россиян какими-то пряниками и викторинами. В этом и есть что-то ужасно неубедительное, причем этот месседж транслирует сама власть. Это разрушение Конституции, элементарно правового поля. И эта сама процедура, которая вызывает чувство какой-то жалости, а не страха и ужаса, для меня этот момент психологический очень важен. Значит, совершенно очевидно, что все это непопулярно, что людей сгоняют, что во многом сопротивляются, что открытые и опосредованные протесты невероятно сильны – намного сильнее, чем это было при предыдущих выборах. Особенно учитывая, что есть ограничения, карантин и людей стараются разгонять.
Весь этот сюжет, когда чуть ли не умоляют зайти проголосовать, он как-то говорит о том, что есть какой-то момент политического декаданса. Конечно, я думаю, произвол и бесправие будут разрастаться, но за всем этим нет какой-то моральной силы – такое ощущение у самой власти, которая принимает эту Конституцию, с позволения сказать. И здесь мне почему-то вспоминается август 1991 года, когда ГКЧП фактически объявила переворот и люди бегали по улицам около Белого дома, обсуждали, кричали и так далее. Я помню, что один небритый мужичок, видимо приехавший из Подмосковья, как-то стоял и говорил: "Да, конечно, но все-таки они какие-то..." Он не сказал "неубедительные", но какое-то такое слово. Вот эта неубедительность всего процесса, она довольно интересна для историка культуры. Хотя от этого легче нам, наверное, не будет в ближайшее время.
– Все эти багажники, лавочки, стройки, о которых говорили вы, говорил Дмитрий Гудков, которые мы показывали в течение недели, – это на самом деле все очень печально. Единственное, что есть надежда, что это произведет какое-то впечатление на участников самого этого процесса – на людей внутри России. Как вы думаете, могут ли открываться глаза сейчас у людей, которые очень долго их закрывали? И если им какие-то движения и манеры во внешней политике нравились, то когда это оказалось направлено на них, уже может вызвать диссонанс.
– Я думаю, что эти все телодвижения власти, все эти заигрывания, они связаны с тем, что общество изменилось. Может быть, про каких-то "проклятых американцев" кто-нибудь и верит – это самое простое: верить в то, чего не видел. Но то, что идет ухудшение жизни, что жестокость и несправедливость по отношению к простым людям – не обязательно только к оппозиционерам, – она налицо, конечно, это вызывает в людях недовольство.
Я думаю, что вся эта трагикомическая ситуация этого выборного спектакля, она связана с тем, что люди, затевающие весь этот спектакль, до сих пор мыслят советскими категориями, что общество – это запуганные послушные советские люди, которые все проглотят. У меня есть ощущение, что все-таки общество изменилось в целом. Даже те люди, которые могут высказывать какие-то мнения, нам с вами не очень симпатичные, мне кажется, все равно перестали быть советскими людьми, они уже не так, может быть, запуганы. Люди привыкли надеяться сами на себя. Драматический опыт последнего тридцатилетия тем не менее повлиял на людей.
Пока это откровенно не видно. Мы же ждем каких-то откровений – многомиллионных демонстраций [например]. Но это совсем не обязательно. То, что эти пеньки, заборы и т.д., – это уже говорит о том, что не уверена власть, что люди проголосуют как следует. И обычные карусели, обычные вбрасывания уже, видимо, недостаточны, поэтому приходится идти на такие фальсификации: стоит какая-то открытая коробка из-под ксерокса – и люди на проезжей части кидают туда бюллетени. Если уже доходят до такого, то, наверное, люди правда стали другими, и стоило бы с этим считаться. Печально, когда люди, руководящие страной, не хотят видеть, что общество уже не то, оно требует совсем другого, оно требует к себе уважения и по большому счету требует свободы. Может быть, иногда не произнося это вслух.
