Дмитрий Муратов 8 октября стал лауреатом Нобелевской премии мира, он разделил ее с филиппинской журналисткой Марией Рессой. Первую пресс-конференцию в новом качестве Муратов дал во дворе "Новой газеты". Он рассказал, на что (предварительно) планирует потратить премию, почему считает ее настоящим лауреатом Анну Политковскую, а также сообщил, что сам присудил бы нобелевку Алексею Навальному.
— Дмитрий, что для вас значит эта премия?
— Я прямо отвечу на этот вопрос: это премия Ани Политковской, Юры Щекочихина, Игоря Домникова, Насти Бабуровой, Стаса Маркелова, Наташи Эстемировой. Тех наших павших профессионалов, которые отдали за профессию свою жизнь. Я не надлежащий бенефициар этой премии. Вы, пожалуйста, посмотрите на потрясающую доску Ани Политковской и посмотрите – сзади вас (только не затопчите!) – на сад Ани Политковской. Вчера мы отмечали 15 лет со дня ее убийства. Поскольку эти премии, Нобелевские премии мира, не даются посмертно, то, я считаю, просто они так придумали, чтобы ее получила Аня, но через вторые руки.
Это [премия] ее и – я повторю фамилии еще раз: Игорь Домников, Аня Политковская, Юра Щекочихин, Настя Бабурова, Стас Маркелов, Наташа Эстемирова. Отцы-основатели газеты, которых забрала у нас война: Нугзар Микеладзе и Зоя Ерошок. Я считаю, что это премия их – тех, кто ушел, и тех блистательных молодых людей, которые сейчас бродят на третьем этаже редакции.
— Повлияет ли эта премия на ситуацию с независимой журналистикой в России?
— Я не знаю, как это повлияет на цензуру, которая вводится, и как на признание многих медиа, особенно стартапов расследовательских, ["иностранными агентами"] повлияет эта премия... Но я точно могу вам сказать одно: мы в понедельник сядем и подумаем, как эту премию поделить. Кроме детей, больных тяжелыми заболеваниями, особенно со спинально-мышечной атрофией, мы эту премию, ее какую-то часть отдадим в поддержку независимых, самостоятельных российских СМИ.
— Перечислите лучшие репортажи "Новой", расследовательские проекты.
— Это займет у нас слишком много времени.
— Дмитрий Андреевич, если бы вы сегодня давали премию в России, кому бы вы ее дали?
— Если бы я был в Нобелевском комитете мира, я бы проголосовал за того человека, на которого ставили букмекеры. Но я считаю, что у этого человека еще все впереди, имея в виду Алексея Навального.
— Является ли [вручение премии] критикой российской власти?
— Это вопрос к Нобелевскому комитету. Я, правда, не знаю. Я считаю, что мы правильно распорядимся этой премией: мы поможем больным детям, мы поможем независимым медиа, мы поможем фонду "Вера" – это московский хоспис. Что мы сделаем еще из этого – я не знаю. Это будет зависеть от решения редакционной коллегии.
— Не считаете ли вы, что правительство будет действовать еще жестче в отношении независимой журналистики?
— В каком смысле "еще жестче"?
— Не разозлит ли это их еще больше?
— Вы хотите, чтобы мы отказались от Нобелевской премии? Нет, я не Пастернак.
— То есть вы не думаете, что получение премии вас приведет лично вас и газету к иноагентству?
— Я сегодня задал этот вопрос правительственным чиновникам, которые решили меня поздравить: "Будем ли мы объявлены "иноагентами", получив Нобелевскую премию?" Мне ничего пока толком не ответили, но тогда будет так: "Это сообщение создано иностранным агентом – лауреатом Нобелевской премии".
— Вас поздравили в Кремле?
— Мне сейчас сказали – у меня было коротенькое интервью наверху – мне сказали, что в Кремле поздравили устами Дмитрия Пескова. Я пока не видел сам, извините.
— Это поздравление важно для вас?
— Вы знаете, я просто обомлел. Я счастлив.
— Как вы оцениваете [вероятность] поездки в Норвегию, чтобы получить премию?
— А у вас же пандемия. Я пока не знаю, где будет вручение этой премии, но редакция непременно поедет получать эту премию. Будет это в Москве или в Осло – как получится. Но нет того фрака, в который я влезу.
— Вы говорили о том, что эта премия означает лично для вас. Что она означает для российской прессы, в первую очередь независимой?
— Я, правда, не знаю, что она означает для российской прессы. Я знаю, что большинство профессионалов, большинство моих коллег выразили прямо восхищение тем, что эта газета существует. Я очень благодарен профессионалам.
Ведь что такое медиа в России? Для меня это очень важно. Видите ли, у нас парламент не представляет многих людей, а медиа представляет интересы меньшинства. И я рад, что мои коллеги нас поддержали. Никакого троллинга, нет.
— У вас есть послание новому поколению журналистов?
— Вы имеете в виду, что я должен взять капсулу, написать в ней разные добрые слова и куда-то ее закопать? Мое послание новому поколению журналистов ходит там, на третьем этаже, [в редакции "Новой газеты"]. Заходите и посмотрите. Посмотрите на наш дата-отдел, посмотрите, как потрясающе делается TikTok, как делается новый продюсерский центр с визуализацией данных, какие потрясающие новые специальные корреспонденты – вот мое послание. Мое послание – это бухгалтерия "Новой газеты".
— Вы можете пару слов на английском сказать?
— Я не хочу.
— Почему российские власти взяли на прицел прессу?
— Я, кстати говоря, на этот вопрос искренне ответил. Потому что парламент не представляет весь народ, не представляет меньшинство с альтернативной точкой зрения в башках. Поэтому их представляет медиа. Вот именно поэтому, на мой взгляд, обусловлены нападки на российскую прессу и на российские стартапы, в первую очередь расследовательские.
— Как вы узнали про это решение?
— Я ругался со специальным корреспондентом Еленой Милашиной.
— По поводу?
— Вы хотите, чтобы я сказал про чеченских геев? Ну хорошо, допустим, так. Мы обсуждали с Милашиной различные ее новые материалы, мы с ней были в перебранке. И в это время мне три раза звонили из города Осло. Но кто из вас оборвет разговор с Милашиной, чтобы ответить Осло? Ну и я тоже не идиот.
— Вы собираетесь идти в политику после получения премии?
— Какую политику, вы что? У меня самая прекрасная работа на свете.
— Насколько сейчас опасно работать журналистом в России?
— Это странная ситуация, которая [сложилась] у нас в стране. С одной стороны, вы видите, что по средам и пятницам объявляются "иноагенты", журналисты становятся "иноагентами" – физическими лицами. А с другой стороны – гигантский конкурс на факультеты журналистики и к нам на стажировку. Я не понимаю пока, как это соотносится, почему люди готовы рисковать, ради чего? Но у меня есть друг Юра Козырев – выдающийся военный фотокорреспондент. У нас с ним есть любимая цитата Роберта Капы – первого в мире фронтового репортера. Он сказал: "Если тебе не нравится твой снимок, значит, ты не был достаточно близко". И вот люди, которые идут, мне кажется, что они хотят быть достаточно близко к тому, чтобы жизнь менялась к лучшему.
