Жительница Карелии Татьяна Лорви из-за войны в Украине потеряла сына и племянника – они погибли с разницей в несколько недель.
Татьяна до последнего была уверена, что ее сын Дмитрий – срочник, а не контрактник. После похорон бывший муж Татьяны вдруг дал о себе знать: потребовал миллион рублей из 12,5 млн, положенных матери за гибель сына в Украине, рассказывают Север.Реалии.
Где Деревянное, а где Украина? А бьет как далеко!
Жителя карельского поселка Деревянное Никиту Ерошкина похоронили 11 марта. После срочной службы он остался на контракте, его отправили в Украину, и он был там убит в первый день войны. На похоронах Никиты присутствовала его тетя, Татьяна Лорви. Она еще не знала, что в этот же день в Украине погиб ее сын, 21-летний Дмитрий Ижековский, которого забрали в армию сразу после окончания техникума.
"Когда мы ехали с кладбища из Деревянного, я говорю: где Деревянное, а где Украина? А бьет-то вот как далеко! – воспоминает Татьяна. К тому моменту она уже несколько дней как разыскивала своего сына, чтобы узнать его судьбу, но ей никто ничего не говорил. – Я понимала, что что-то происходит. Ни спать, ни есть не могла. Какое-то шестое чувство. Был список госпиталей, которые мы с подругой каждый день обзванивали. Звонила по телефону, который дали в части. Я же не требовала, чтобы мне его домой привезли, но нужно было понимать, где он и что с ним!"
25 марта к ней приехали военные, чтобы взять образцы для генетического исследования.
"Я спросила: "Для чего это?" Мне сказали: "Ну, сейчас же война, мы же должны как-то убедиться…" Его не было в списках пропавших и погибших. Я говорю: "Так вы не знаете, где ваш боец?" Меня убедили, что все нормально", – рассказывает она.
"Находятся многочисленные родственники: бабушки, дедушки, сестры, отцы"
Первого апреля Татьяна узнала, что ее сын погиб. Получить информацию помог председатель Союза ветеранов локальных войн и военных конфликтов Ленобласти Василий Паньков. На это у него ушло полчаса – все благодаря личным знакомствам в части, где служил Дмитрий Ижековский.
"Мне только скинули, я за полчаса нашел его. Позвонил, связался… Получилось так, что он погиб", – говорит Паньков.
Когда о смерти Дмитрия сообщил глава Карелии Артур Парфенчиков, внезапно объявился биологический отец погибшего солдата. Татьяна утверждает, что он никогда не принимал участия в воспитании сына: его растили ее родители и второй муж, Тимофей, которого Дима называл папой. Алименты биологический отец платил эпизодически, желания общаться с сыном не изъявлял.
Он позвонил моему мужу и потребовал миллион – якобы за алименты, которые когда-то платил
"В 2003 году я подала на развод. И до сих пор мы с ним не виделись. Самое обидное, что мы еще сына не похоронили, а он мне уже звонит: "Дай свидетельство о рождении сына, чтобы я мог подать на пособие". А я спрашиваю: "Ты какое право имеешь это пособие получать?" Потом он позвонил моему мужу и потребовал миллион – якобы за алименты, которые когда-то платил. Тогда он якобы откажется от компенсации", – рассказывает Лорви.
Компенсация за убитого в Украине солдата составляет порядка 12,5 млн рублей. Татьяна Лорви говорит, что переживает не за деньги, а за справедливость и будет ее отстаивать в суде.
По словам Василия Панькова, этот случай – не единичный. И его организация уже вмешивалась в подобные ситуации.
"Проблема не только у нас встала. В Выборге тот же случай, один в один… Когда сын погиб, [мужчина] побежал в ЗАГС делать запрос [для подтверждения отцовства]. Но в Петербурге и Ленобласти все делается по-другому. Там приехали мои ветераны, – Василий убедительно бьет ладонью по кулаку, – надавили, поговорили с ним, он пришел и написал отказ. Поговорили устно. Пока".
Сотрудник "Комитета солдатских матерей", попросивший не называть его имени, подтвердил, что семейные споры вокруг компенсаций возникают регулярно.
"Вопросов по поводу денег очень много. Находятся многочисленные родственники: бабушки, дедушки, сестры, отцы. Очень много наследников может быть, а суммы-то очень серьезные. Все просто: есть семейный кодекс, который определяет родственные связи. Чтобы лишить человека права на наследство, надо было и права отцовства лишать. Теперь он, скорее всего, имеет право на выплаты, – объясняет юрист. – Это семейные споры, которые должен решать суд".
Сейчас Татьяна Лорви хочет лишить бывшего супруга отцовских прав. Василий Паньков обещает помочь ей – во "внесудебном" порядке.
"Мы придем в суд, коллективно, ветеранами. Все оденутся по форме. Если он не напишет отказ раньше, значит, пойдем туда и будем общаться с ним там. Пускай судья докажет нам, на каком основании ему можно дать деньги", – говорит Паньков.
Судя по всему, "воспитательная работа" ветеранов прошла успешно – биологический отец Дмитрия накануне сообщил корреспонденту, что принял решение отказаться от выплат.
"Я давно уже отказался от всего. Какое-то шоу устраивает… Я сходил в военкомат, я от всего отказался, и она прекрасно это знает. Она еще подала в суд на меня зачем-то", – говорит Александр Ижековский.
"Если бы он не претендовал, он бы втихаря документы не восстанавливал и не писал заявление в военкомате. А он просил дубликаты в ЗАГСе и подавал документы!" – отвечает мать солдата. Она не исключает, что намерения бывшего мужа действительно могли измениться, но она об этом ничего не знает.
"Это полноценная война!"
Василий Паньков присутствует на официальных мероприятиях, проводит патриотические акции, а еще входит в состав консультативного совета при губернаторе Ленинградской области по делам ветеранов войны, труда, Вооруженных сил и правоохранительных органов.
Если бы не мы напали, они бы на нас напали
"Моя задача – точечно позвонить и узнать: где человек, как человек… – говорит Паньков. – В первоначальные месяцы войны не было ничего понятно, руководители воинских частей были в шоке, обратной связи не было ни с кем, мы не знали, где наши солдаты. Я сейчас борюсь с этим".
Спецоперацию Паньков поддерживает. "Если бы не мы напали, 8 марта они бы на нас напали", – рассуждает он о войне в Украине.
– Украина напала бы на Россию? На всю Россию?
– Они пошли бы на Донецк, Луганск и на Крым.
Как Путин при помощи фейковых утверждений о Сирии, Ираке и о том, что Запад якобы замалчивал события, происходившие там, оправдывает собственные военные преступления в Украине и отрицает военные преступления режима Асада:
– Но Донецк и Луганск – это не Россия.
– Нет, но 70% жителей "ЛНР" и "ДНР" – это граждане России. Они паспорта получили. Владимир Путин правильно сделал – стал выдавать паспорта. Мы эту войну ждали. Когда я ездил туда в 2015, 2016 году… Мы встречались с пленными, там люди просто перепрошиты. С официальным визитом был. Ездил туда с депутатом Госдумы. Ну, я человек военный, инструктор по спецоперациям, по зачистке, с ребятами работал. И на участке работал. Моя задача какая: приехал, сделал дело и уехал. Вот такая у меня задача, – говорит Василий Паньков.
Это полноценная война!
Происходящее в Украине он называет войной и ругается на "чиновников", которые используют термин "спецоперация". По его словам, так можно назвать только разовое боевое задание, но никак не многомесячную кампанию, а термин "спецоперация" навязан Путину его подчиненными.
"Необразованный народ, не понимающий словоизрекания. Это полноценная война! Но законы принимаются людьми, не имеющими военного образования, чтобы правильно это назвать", – возмущается Василий.
"Только после похорон пришло письмо, что он подписал контракт"
Татьяна Лорви ждала сына из армии, со срочной, как она была уверена, службы. Устроилась на вторую работу, чтобы взять ипотеку.
"Делалось все для того, чтобы у него был старт в будущее. Он после техникума сразу устроился на работу, почти не отдохнул после экзаменов. И деньги заработанные не успел потратить. Дал мне 20 тысяч: "Мама, купи себе что-нибудь". А я отвечаю: "Придешь – тебе пригодится".
О том, что Дмитрий стал контрактником, Татьяна узнала уже после сообщения о его смерти.
"Я когда на работу пришла, женщины стали спрашивать: "А у тебя сын – контрактник?" Я говорю: "Вы с чего решили?"– "А мы уже прочитали…" Ну, если официальная информация есть, как я могу с ней спорить?" – спрашивает мать.
Во время розысков сына Татьяне никто ни разу не сказал о том, что Дмитрий подписал контракт.
"Меня научили заходить в его личный кабинет по номеру жетона. Я видела, что за январь и февраль он получил зарплату как срочник – чуть более двух тысяч рублей. Только после похорон пришло письмо из Воронежской области, где служил Дима, в котором утверждалось, что он подписал контракт. Никаких деталей, даже даты подписания контракта там нет", – говорит Лорви.
Они уже живут войной
"Я помню по себе. Когда твои товарищи уже воюют… Многие парни делают человеческие поступки, пишут контракты самостоятельно, – говорит Василий Паньков. – Армия – это всегда группа, а во время войны коллектив сжимается, как одно целое. Человек идет и подписывает".
"Все возможно… – говорит Татьяна. – Наверное, он почувствовал самостоятельность. Мне его сослуживцы звонили и говорили: "Дима нам как брат. Мы сейчас поправляемся и едем туда за них мстить". А я что могу сказать? Мальчики, у вас у всех есть мамы… Но они уже живут войной".
– Вы будете пытаться доказывать, что ваш сын был срочником?
– Это очень тяжело. Когда предложили похоронить его на военном кладбище, я не могла принять решения. Позвонила отцу, позвонила крестному… И решили: раз он герой, то… Наверное, это правильно.
"Путин-то не знает, что происходит"
Дедушка Дмитрия Ижековского Павел Чугунков во время разговора постоянно плачет. Никита Ерошкин – его внучатый племянник, Дима – родной внук и самый близкий человек. Оба выросли у него на глазах.
"Дима был мне как сын, как брат, как друг. С трех месяцев у нас на руках. Каждые выходные приезжал. Он самый родной человек", – говорит дедушка.
После окончания техникума Дмитрий собирался поехать к деду – отдохнуть. Но не приехал: вызвали в военкомат. 12 февраля он позвонил последний раз. Говорил, едут на учения.
Моих мальчишек не вернуть, но надо довести до конца
Несмотря на случившуюся в семье трагедию, Павел Чугунков считает, что "спецоперация" была необходима.
– Поздно они начали! Поздно. Там же все россияне. Вот я телевизор смотрел, пока мальчики были живые. Они говорят: мы своих не бросаем. Да как же не бросаете, если восемь лет их бомбили? Теперь моих мальчишек не вернуть, но надо довести до конца. И в плен этих наемников бандеровцев нечего брать, их надо уничтожать до конца. Вот их в свое время Никита Сергеевич выпустил из лагерей, а надо было их всех в лагерях кончить.
– Вы поддерживаете войну?
– Я просто говорю, что этот бардак надо заканчивать. Ни один нормальный человек поддерживать войну не будет. Никакую войну я не поддерживаю. Мне понравилось, когда Кадыров свой батальон отправил… Ты видел, какие там бойцы? Мужики по сорок лет. У них опыт, все. А наши пацаны двадцатилетние… Дима говорил, он и не стрелял толком!
Обстрел уже пустых сгоревших зданий и гаражной двери, фото “из Украины”, сделанные в Беларуси, чеченская гуманитарка с украинскими названиями и “захват Мариуполя”, снятый в сквере на окраине города, – разбираем постановки и проколы в роликах чеченских солдат:
Потерявшая сына Татьяна Лорви не так категорична в суждениях.
"Парни, которые сейчас служат, у них же поломанная психика. Это травма на всю жизнь. Понятно – наверное, за родину… Я столько лет проработала чиновником, и я была за все правила, а сейчас у меня все сломалось, – говорит мать погибшего солдата. – Мне кажется, Путин-то не знает, что происходит. Потому что человеческий фактор всегда есть. Просто не доносят информацию. Мне кажется, если люди качественно выполняют свои трудовые обязанности, тогда порядок будет. А сейчас… Наверное, непорядок. Родину-то должны защищать опытные бойцы. Вот у меня муж – он сам в Чечню поехал добровольцем. Оповестил семью, принял решение и ушел".
После смерти сына Татьяна обратилась за помощью к психологу. Специалист по крайней мере предлагает способы, как разговаривать с детьми – у Дмитрия остались две сестры, девяти и четырнадцати лет.
– Катя приходит из школы, говорит, ее расспрашивали о Диме, она расплакалась. У Пелагеи на уроке читали про войну, и она прямо на уроке заплакала. Это же страшно. Цели-то потеряны. Вот я действительно не понимаю, для чего сейчас, как жить-то, куда стремиться? Дырка в сердце большая. Чтобы не выпасть из реалий, я просто стараюсь существовать.
– У вас нет злости на государство, которое отправило вашего сына на войну?
– Наверное, у меня обида на тех руководителей, которые позволили нашим мальчикам погибнуть. Во мне теперь живет два человека. Один все понимает, ходит на работу, а второй – убит горем.
Оригинал текста – на сайте Север.Реалии
