В 2022 году Израиль принял рекордное за 23 года число репатриантов – 70 тысяч человек, 37 тысяч из них – россияне, свидетельствуют данные агентства "Сохнут". В 2023 году Израиль ожидает еще 55-60 тысяч россиян.
Проект Сибирь.Реалии публикует истории репатриантов, покинувших Россию после того, как она напала на Украину. Они рассказали, почему остаются в Израиле и даже не думают об отъезде.
"Даже во время войны здесь не так тревожно"
Анна Каправчук репатриировалась в Израиль из Бурятии 4 месяца назад.
– У меня не было ресурсов на экстренную репатриацию, поэтому я шла медленным путем, через "Сохнут", и этот путь растянулся почти на год. Я приняла решение о репатриации в апреле 2022 года, прошла консульскую проверку в ноябре, а уехала только в мае.
– Война сыграла роль в решении об отъезде?
– Непосредственную. Я журналист, но работала в системе образования, а трудиться там, регулярно топчась по собственной совести, очень тяжело.
Понимание, что что-то в стране идет не так, у меня было давно, но я была обременена тремя детьми и мужем-инвалидом. Когда муж скончался, я приняла решение о внутренней эмиграции и поехала сеять разумное, доброе, вечное на берега Байкала. Работала в журналистике в провинциальном городе Ангарске Иркутской области.
Понимание, что что-то в стране идет не так, у меня было давно
Когда поняла, что там тоже уже регулярно приходится топтаться по своей совести, сначала ушла в коммерческий копирайтинг, непосредственно не касающийся политики и экономики. А когда осознала, что все равно тяжко, уехала на восточный берег Байкала, чтобы вроде как делать нечто благородное – заниматься охраной природы, популяризацией Байкала и прочее, но в глуши.
Я работала в школе и параллельно гидом по визит-центру Байкальского заповедника. Помимо основной работы по профориентации детей на железнодорожные профессии, занималась экологическим и историческим просвещением.
Когда началась война, я сильно призадумалась, что дальше. Я наполовину украинка, у меня папа из Каменец-Подольского района Хмельницкой области, и это для меня вторая родина. Третья родина – Беларусь, где я родилась и выросла, но там политическая обстановка стала напряженной еще раньше, чем в России. Поэтому я решила репатриироваться в Израиль.
– Чем сейчас занимаетесь в Израиле?
– Полдня я учусь в ульпане (школа по изучению иврита для новых репатриантов – СР) и 6 дней в неделю работаю метапелет (работницей по уходу за пожилыми людьми – СР). Один мой ребенок сейчас учится в школе-интернате, а второй проходит обследование в Нагарии, и я каждый день мотаюсь туда-сюда, навещая сына. Нужно помочь ему справиться с эмоциями, ведь детям очень сложно понять, почему их принудительно загоняют в защищенную палату с бронированными ставнями и дверьми, с принудительной вентиляцией, зачем нужно сидеть там и ждать разрешения выйти. Сейчас моя главная задача – сберечь эмоциональное здоровье своих детей.
Сейчас моя главная задача – сберечь эмоциональное здоровье своих детей
Из-за каждодневных поездок в больницу и работы у меня рваный день и нет возможности волонтерить. Поэтому я не работаю на упаковке передач солдатам, а в силу своей небольшой жилплощади и отсутствия защищенной комнаты в квартире не могу позвать к себе жить беженцев из опасных районов. Но я каждый день гуляю с дедушкой, за которым ухаживаю в рамках своей работы, готовлю ему еду, помогаю купаться, одеваться и раздеваться, развлекаю его разговорами.
– Вы живете в Акко – городе, где очень высокая доля арабского населения…
– Меня очень радует, что я живу в смешанном регионе и своими глазами вижу, что напряжение между арабами-израильтянами и евреями-израильтянами не растет. Эскалации конфликта среди местных жителей нет. Как люди ходили другу к другу в магазины по соседству, так и ходят. Как работали в одних больницах, так и работают. В большом медицинском комплексе в Нагарии, где сейчас лежит сын, очень много арабских врачей, обслуживающего персонала и пациентов, но все спокойно и конструктивно. Арабы и евреи работают в одних палатах, отдыхают в больничном парке на соседних лавочках и никакого взаимного напряжения между ними не чувствуется. К счастью, израильтяне понимают, что террористы – это одно, а арабы – другое.
Израильтяне понимают, что террористы – это одно, а арабы – другое
Акко на севере, у нас пока была лишь парочка тревог, поэтому, несмотря на военное положение, в городе все очень спокойно. Уровень тревожности у людей меньше, чем в российских городах в девяностые или в российской провинции после начала войны. Конечно, здесь нет левантийской безмятежности – все под ружьем, на въездах в города посты, на улицах множество вооруженных людей. Но уровень ощущения, что ты под защитой, что тебе всегда помогут, совершенно иной, нежели в России. Даже сейчас, во время войны, здесь не так тревожно. И, в принципе, народ здесь менее озлобленный, менее напряженный. Да, сейчас все следят за новостями, стало меньше улыбок на улицах, но все по-прежнему очень мирно и конструктивно, и это не может не радовать.
А еще ощущение общей защищенности есть, потому что очень хорошо отлажен процесс информирования населения о действиях, которые необходимо предпринимать в случае опасности. Вся информация доходит и дублируется на всех языках. Видно, что и государство, и местные власти очень беспокоятся о том, чтобы все было подготовлено на высшем уровне. Вот уже несколько дней в Акко в любое время суток открыты все бомбоубежища, в каждом горит свет, рядом с каждым сидит дежурный. А соседи показывают друг другу, куда идти в случае чего, инструктируют, чем отличается мамад от миклата (разные типы бомбоубежищ – СР).
Готовность оберегать жизнь каждого очень подкупает
Вот показательный пример: я выгуливаю своего дедушку, а сосед ему объясняет, что если вдруг тревога, то ты, дедуля, бежишь вот туда. Он говорит: "Я не побегу". Сосед: "Ты должен". Он: "Я не дойду". Сосед: "Я тебя донесу".
Понятно, что подобной необходимости пока не возникало, но вот эта готовность оберегать жизнь каждого, она очень подкупает. Любую жизнь любого соотечественника.
– Значит, вы не пожалели о своем решении репатриироваться?
– Нет. Я вижу и свое будущее, и будущее моих детей в этой стране. При этом и у меня, и у моих детей сохраняется российское гражданство, мы не разорвали полностью связь с Россией. Паспорта не сжигали, о желании отказаться от гражданства не заявляли.
Знаете, я сейчас часто вспоминаю о жизни в Бурятии. Это один из депрессивных регионов с очень большой безработицей, где армия стала социальным лифтом раньше, чем где-либо в России. Там очень много мальчишек из бедных семей поступали в военные училища просто потому, что их родителям было не под силу учить их в других городах и оплачивать им общежития или съемное жилье. А военные училища – это гарантированная хорошая стипендия, обмундирование, еда и бесплатное общежитие.
Помню, как мальчик из соседнего села рассказывал, как хорошо учиться в артиллерийской академии в Санкт-Петербурге, где целая диаспора бурятских курсантов. Он рассказывал, а за окном шли танки по Транссибу на запад. Это было за месяц до начала войны в Украине. Я тогда спросила: "Насколько реально, что вам действительно придется воевать?" И он ответил, что да, в Украине очень реально. То есть их готовили к войне. Но при этом этот мальчик понимал: на войне есть надежда выжить и заработать, а в Бурятии совсем безнадега.
Сектор Газа во многом – такая же Бурятия. Это тоже регион с очень высокой безработицей
Сейчас я понимаю, что сектор Газа во многом – такая же Бурятия. Это тоже регион с очень высокой безработицей. Там тоже множество людей, не имеющих возможности выбиться из нищеты и обеспечить своей семье лучшую жизнь. Поэтому я очень сочувствую женщинам и детям из сектора Газа. Они в безвыходной ситуации: Египет их не принял, деваться им некуда.
С другой стороны, я понимаю и то, что Израиль не может не отреагировать на жестокое нападение, почему здесь сейчас так сильна эмоция мести. Когда рядом с благополучным регионом оказывается резко неблагополучный, стычки между ними неизбежны. Как родителю и педагогу мне кажется, что сейчас самое важное – это понять, каким образом воспитывать мальчиков в секторе Газа, чтобы они понимали, что их задача – получить мирную профессию и обеспечить мир и покой своим семьям, а не погибнуть. Но как этого добиться, я не знаю.
– Как вам кажется, многие в Израиле разделяют ваши мысли?
– У меня довольно узкий круг общения, в основном среди новых русскоязычных репатриантов. Могу лишь сказать, что многие из них понимают: чем жестче меры в секторе Газа, тем больше будет озлобленность и желание отыграться у тех, кто там останется.
– Можно ли сказать, что Израиль сплотился с началом войны?
Впечатлила новость о дедушке 95 лет – самом старом резервисте Израиля
– Да, безусловно, как в помощи армии, так и тем, кто оказался в беде. Я вижу очень много сообщений такого плана: "К нам приехали три человека с юга, негде их разместить. У кого есть раскладушка или матрас поделитесь, пожалуйста". Очень много гуманитарных инициатив, начиная от онлайн-развивашек для детей и заканчивая сеансами психологической разгрузки. Для осиротевших младенцев на юге страны сдают грудное молоко.
Многие помогают армии продуктами и вещами, причем привозят не что попало, а под нужды конкретных боевых подразделений. Одному солдату случайно пришла посылка с печеньем, испеченным родной сестрой. Очень впечатлила новость о дедушке 95 лет – самом старом резервисте Израиля, который участвовал во всех израильских войнах и сейчас тоже призвался в армию.
А еще Израиль очень чтит всех погибших. Уже пошли массово некрологи в городских группах, соболезнования родным. Среди некрологов с фотографиями молодых ребят встречаются сообщения, смысл которых в России не поняли бы. Например, что вот такой-то лейтенант погиб, но уже после своей гибели спас пять жизней. Описывается, что он участвовал в программе донорства, подписал необходимые документы. И дальше подробно рассказывается, кто именно и в какой больнице получил его органы. Человек погиб, но пять жизней продолжились. Безусловно, подобное невозможно представить там, где я жила раньше.
"Вся их жизнь – это ненависть и попытки убить"
Павел Кац репатриировался в Израиль в 2016 году, периодически жил в Москве, а окончательно переехал в Израиль после начала войны в Украине.
– В Израиле сейчас я вижу абсолютное единение. Все те распри, что были, полностью забыты и оставлены на потом. Израиль умеет сплачиваться, когда приходит беда, и в очередной раз именно это и произошло.
– Почему война не расколола Израиль, как Россию?
Израиль умеет сплачиваться, когда приходит беда, и в очередной раз именно это и произошло
– Наверное, потому, что на Израиль напали, а Россия напала сама. А еще потому, что ХАМАС не вчера начал обстреливать Израиль. Здесь всегда есть внешний враг, и все прекрасно знают, что есть люди, желающие тебе смерти просто потому, что ты еврей. Пропаганде не нужно придумывать врага – вот он, это ХАМАС и "Хезболла". Когда ты лично знаешь людей, которые пострадали от этого врага, нет другого сценария, кроме как сплотиться.
В основе устава ХАМАС лежит просто уничтожение евреев, больше ничего. Глобальная цель, которую они декларируют, – это избавиться от Израиля, но мы же понимаем, что этого они добиться не смогут. Поэтому их задача – нанести максимальный ущерб. Если ты умер шахидом и при этом еще убил еврея, твоя семья получит деньги от Ирана. Вся их жизнь – это ненависть и попытки убить, как у любых террористов.
– Как в Израиле воспринимают заявления ООН, что нельзя блокировать сектор Газа, подвергать опасности жизни невинных людей?
– Резолюции ООН всегда были антиизраильскими, и это тоже началось не сегодня. На этот раз в ООН полтора дня пытались собраться, чтобы выразить какую-то реакцию на атаки ХАМАС, а в итоге так ничего и не смогли сказать. О чем после этого можно говорить?
– Не удивлены, что Россия выступила на стороне ХАМАС?
Обидно, что война в Израиле на руку России, а так в целом совершенно не интересно, что они говорят
– Нет, ХАМАС не раз приезжал в Россию еще до начала войны в Украине. И теперь, когда я вижу ракеты, летящие из Газы, а потом Лавров заявляет, что мы не считаем ХАМАС террористической организацией. Что тут можно добавить? Молодцы. Как мы видим, это развязывает вам руки, чтобы совершать такое же в Украине. Видимо, у вас очень близкая идеология. Путин тоже что-то такое заявил, что, мол, нельзя убивать детей в Газе и так далее. А себе ты это попробовал сказать? Поэтому обидно, что война в Израиле им на руку, а так в целом совершенно не интересно, что они говорят.
– Что израильское общество примет как конец войны?
– Думаю, только окончательное решение проблемы с ХАМАС. А значит, 100% будет наземная операция, потому что без нее не справиться. Израильтяне готовы к любому развитию событий. Сейчас основные проблемы возникли из-за того, что за 48 часов призвали 300 тысяч резервистов – это слишком быстро, и армия просто не успевает справляться с логистикой. Вот эти бреши и пытаются заполнить волонтеры, закупая необходимые продукты. Армия не голодает, у нее все есть, но 300 тысяч резервистов – это миллион порций еды в день, которую нужно достать со складов, распределить, довезти. Чтобы скомпенсировать эти сложности, волонтеры организовали пункты приема гуманитарной помощи. Люди приносят еду, все, что нужно для военных, а дальше волонтеры распределяют это по армии.
Сейчас основные проблемы возникли из-за того, что за 48 часов призвали 300 тысяч резервистов – это слишком быстро
Каждый делает, что может. Одни мои знакомые готовят горячие обеды у себя в ресторане и развозят по военным частым. Другие записались в информационные войска. Третьи вывозят на машинах людей из горячих точек на юге в центр страны. Четвертые просто собирают деньги и скупают повербанки, которые требуются для связи военным. А кто-то просто переводит деньги. Это не то что необходимость, армия и без этого отлично справится, но людям это помогает как-то реализовать свою потребность в помощи.
– Среди волонтеров много новых репатриантов?
– Очень много, и никто из них не собирается уезжать. Из России ведь они бежали не от самого факта войны, а от тех, кто начинает захватнические и кровопролитные войны, убивает мирных соседей. А здесь, в Израиле, мы понимаем, что не мы агрессоры, это на нас напали, и надо бороться с врагом. К тому же мы видим, что никто вокруг не опускает руки. Да, был первый шок, но потом он прошел, все быстро самоорганизовались и начали что-то делать, помогать. Люди не бегут из страны, а, наоборот, приезжают. Резервисты, оказавшиеся за границей, пытаются купить билеты, чтобы вернуться и служить. И очень расстраиваются, когда их разворачивают и отправляют домой на призывных пунктах, говоря, что нам не надо столько людей. Когда ты все это видишь, становится понятно, что такое национальное единение, и это фантастическое чувство.
– Вы переехали в Израиль с женой и ребенком. Не думаете сейчас, что для ребенка было бы безопаснее оставаться в России?
Мне все равно пришлось бы либо уехать из России, либо сесть в тюрьму
– Я считаю, что в России ему было бы не безопаснее даже при том, что происходит сейчас в Израиле. Я уж молчу про пропаганду, про все эти "учебники истории". Я не хочу, чтобы мой ребенок сидел в школе рядом с ребенком, отец которого ходил на войну и убивал украинцев, а потом вернулся и рассказывает своему сыну, какой он герой.
А еще в России гораздо опаснее, потому что само государство как враг представляет серьезную угрозу. Я никогда не молчал, выходил на все митинги, и мне все равно пришлось бы либо уехать из страны, либо сесть в тюрьму. Здесь я чувствую защиту со стороны государства. Да, оно где-то не справилось с точки зрения охраны рубежей, это вызывает большие вопросы. Но мы все эти вопросы зададим потом, и я точно знаю, что получу на них ответы.
"В любом случае не останемся одни, о нас позаботятся"
Юлия Нагид из Калининграда репатриировалась в Израиль с мужем и ребенком в апреле 2022-го.
– Решение об отъезде было связано с началом войны в Украине?
– Конечно, непосредственно. У нас не было других причин уезжать. У нас была прекрасная жизнь, мы вообще не планировали таких зигзагов судьбы. Но когда началась война, стало примерно понятно, что будет происходить дальше. Нашему ребенку на тот момент было 8 лет, и я не хотела, чтобы он рос в атмосфере абсолютной несвободы и двоемыслия, когда дома мы будем говорить одно, а в школе он будет слышать другое. Было ощущение, что Россия так сильно соскочила с рельсов нормальной жизни, что оставаться в стране небезопасно.
Мы вообще не планировали таких зигзагов судьбы. Но когда началась война, стало примерно понятно, что будет происходить дальше
– Сейчас многие Z-патриоты в соцсетях злорадствуют, что тех, кто бежал от войны в Израиль, война все равно настигла и там…
– Да, я знаю. Что на это ответить? Мне было куда страшнее в России в первые дни войны, потому что я понимала, что сейчас будет делать руководство страны. А еще потому, что я обнаружила, какой неоднозначной оказалась реакция "дорогих россиян". Это лишило меня доверия к власти, обществу и ближайшим соседям.
Здесь, в Израиле, у нас сейчас, конечно, есть ощущение физической небезопасности. Но, во-первых, мы знали, в какую страну едем. Во-вторых, здесь мы чувствуем, что в любом случае не останемся одни, о нас позаботятся. Конечно, чудовищная атака на Израиль отчасти подрывает веру в институты власти, но реакция общества вселяет надежду на позитивный сценарий.
Израильтянам не свойственна излишняя рефлексия. Они, конечно, скорбят, горюют, многие в гневе, даже в ярости, но они умеют продолжать жить. Власти отчасти по-прежнему заняты внутриполитическими процессами и распрями, но это никак не отражается на ситуации в стране. Люди самоорганизуются, сами ставят себе задачи и все так или иначе заняты помощью армии.
Сегодня я попыталась сдать кровь. Это оказалось сложно, потому что желающих слишком много. Когда я приехала, выяснилось, что талончиков просто нет. Живая очередь стоит и ждет, пока откроется окошко на запись.
Нас никто не заставлял, не было никаких рассылок и обязательства, но все приезжают помогать, многие с мужьями, с детьми
В нашем городе Реховоте открылись несколько точек сбора помощи, где работают только волонтеры, нет никаких госслужащих. В нашей школе тоже открылся такой пункт, где волонтерят сотрудники школы. Нас никто не заставлял, не было никаких рассылок и обязательства, но все приезжают помогать, многие с мужьями, с детьми. Мы связываемся непосредственно с армейскими командирами, и они присылают нам списки необходимого. Родители школьников приносят нужные вещи и продукты, а мы их сортируем. Если знаем, что эта коробка для женщины, то кладем туда гигиенические прокладки, шампунь и женский дезодорант, не мужской. А потом родители на машинах развозят эти коробки адресно по военным базам. Это продлится столько, сколько будет необходимо.
– Когда в России собирают посылки на фронт, думаешь прежде всего о том, куда потратило деньги на все это Минобороны РФ…
– Да, а записки "Сыночек, бей украинцев!" не могут вызвать ничего, кроме ужаса и стыда, ведь у всех нас славянская кровь и все понимают, насколько мы близки, насколько абсурден этот псевдоконфликт. Израильтяне от этой рефлексии освобождены, поскольку имеют дело с прямой агрессией ХАМАС. Все понимают, что здесь речь идет о физическом выживании, о прямой угрозе жизни, и поддерживают армию.
Здесь не возникает вопросов, почему армии нужна помощь, потому что масштаб призыва колоссальный. За 24 часа набрано 300 тысяч резервистов без каких-либо дополнительных мер со стороны государства. Никто никого не ловил, наоборот, есть много обиженных, что их по какой-то причине не хотят призвать. И это для Израиля нормально, это часть культуры, менталитета. Так здесь принято действовать в критически важный момент. А угрозы таких масштабов не было с войны Судного дня. Чтобы на территории Израиля живьем сжигали людей, насиловали женщин, обезглавливали детей – это беспрецедентно.
Люди думают только о том, как максимально помочь армии и с минимальными потерями выиграть эту войну
Я не могу сказать, что израильтяне движимы исключительно жаждой мести. Я не слышу кровожадных фраз, люди не торжествуют по поводу того, что сейчас творится в Газе. Они скорее просто пытаются мобилизоваться, консолидироваться и не падать духом. У меня такая реакция поначалу вызвала даже оторопь – ну, как же так, где критическая оценка неспособности правительства и армии защитить людей? А израильтяне все повторяют одно и то же: мы сначала выиграем эту войну, а потом займемся анализом ситуации. Сначала защитим наших людей, а потом уже начнем искать виноватых. Бывшие противники по политическим партиям, религиозные и светские, левые и правые свели всяческие разборки практически к нулю. Люди думают только о том, как максимально помочь армии и с минимальными потерями выиграть эту войну. Это очень сильно отличается от России, конечно.
– На своей странице в фейсбуке вы написали, что на соседних улицах падают осколки, горят машины, в стране остаются террористы, которые могут напасть в любой момент, но уверенность, что вы на правильной стороне, дает чувство своего дома…
– Это интересный эмоциональный момент. В фейсбуке есть группа, где сидит вся наша военная антипутинская алия. Все мы бесконечно жаловались, какие мы несчастные, чего нам не хватает. Но с началом войны люди, приехавшие в Израиль в прошлом году, очень быстро ощутили свою причастность и свое единство. Я вижу это по своим знакомым. Все или уже волонтерят, или жалуются, что им не дают помочь.
С началом войны люди, приехавшие в Израиль в прошлом году, очень быстро ощутили свою причастность и свое единство
Вариантов помощи много: можно стать волонтером в больнице или на пункте сортировки, помогать пожилым людям, принимать беженцев, сдавать донорскую кровь, собирать донорскую кровь для служебных собак и т.д. Но желающих столько, что работы на всех не хватает. Поэтому многие репатрианты предлагают бесплатно вести занятия по йоге, проводить лекции и семинары, даже просто читать сказки детям на русском языке. Все пытаются хоть как-то помочь и, конечно, очень много донатят. Причина, по которой сейчас что-то исчезло магазинах, – люди скупают все подряд, чтобы отнести на пункты сортировки. Так что, я думаю, это довольно странная попытка – заявить, что можно уничтожить Израиль или еврейский народ. Люди проявляют невероятную осознанность и готовность участвовать во всем, хотя никто никого не заставляет.
– Из всего, что вы перечислили, больше все поражает сбор крови для собак…
– Меня это тоже поразило. Эта небольшая деталь говорит о многом. Люди, которые вторглись на территорию Израиля, настолько закоренели в ненависти, что просто походя отстреливали собак в кибуцах. Не то чтобы специально: понятно, что они пришли уничтожить израильтян. Но я видела кадры, как они, не задумываясь, убивают собак, выбегающих навстречу чужакам. У них просто нет милосердия, нет понимания ценности человеческой жизни и тем более ценности жизни животного. А в Израиле и к собакам, и к кошкам относятся так, будто они члены семьи. Сейчас пострадало очень много собак, которые служат в израильской армии. Они в реанимации, за ними ухаживают, пытаются спасти, поэтому и нужна донорская кровь. И на клич о сборе крови для собак люди откликнулись с таким же энтузиазмом, как на сбор крови для людей.
"У нас в Израиле никто никуда не бежит"
Борис Космач из Ялты репатриировался в Израиль в начале августа 2022 года.
– Я принял решение об отъезде еще до нападения России на Украину, но война подстегнула быстрее собрать вещи. У меня есть знакомые из Москвы, которые репатриировались, чтобы увезти своих пацанов от мобилизации. Начало войны в Израиле ломает им психику. Что на это сказать? Только одно: извините, вы знали, куда едете. Вы не беженцы, вы сознательно решили стать гражданами Израиля – страны, которая воюет с момента своего создания. Это не курорт.
– А вы сами не пожалели о переезде в Израиль после 7 октября?
– Я реалистично смотрю на ситуацию. Рефлексии нет, нужно просто брать и делать что нужно, чтобы победить. Сейчас по всему Израилю открылись пункты приема крови. Мне, чтобы сдать кровь, пришлось отстоять в длинной очереди. Везде созданы и работают пункты сбора помощи. В израильской армии хватает амуниции. Поэтому в том центре, где я работаю, мы собираем в основном предметы гигиены, еду, напитки.
Наблюдая за тем, что происходит сейчас в Израиле, я убеждаюсь: эту страну не победить
Хайфу пока не бомбят, но сейчас в Израиле нигде не безопасно, и мы активно приводим в порядок общественные бомбоубежища. Я там ремонтирую электричество и водоснабжение, а волонтеры готовят постели, находят людей, которые будут занимать детей – например, преподавать им рисование. Поток волонтеров сейчас такой, что мы уже не можем дать им работу и отправляем в другие города.
Мне кажется, самый большой показатель – это то, как люди ведут себя в экстренных ситуациях. Наблюдая за тем, что происходит сейчас в Израиле, я убеждаюсь: эту страну не победить.
– А что станет для израильтян победой в этой войне?
– Уничтожение ХАМАС и "Хезболлы". Не просто пары командиров и инфраструктурных объектов, а уничтожение этих террористических организаций до того уровня, когда они уже не смогут подняться вновь.
– Как на этом фоне в Израиле воспринимают призывы ООН соблюдать законы войны?
Здесь не Россия, где можно пойти в военкомат, дать взятку и отмазаться от службы в армии
– Негативно. У израильтян много вопросов к ООН как к институту международной гарантии безопасности. Я думаю, уже неуместно говорить о соблюдении законов войны после того, что сотворил ХАМАС. Попробуйте поговорить об этом с теми, чьим детям отрезали голову, с теми, чьих близких изнасиловали и убили. Сейчас у нас стоит вопрос о выживании. Или мы победим, или они нас уничтожат. Если не действовать быстро и решительно, то конфликт превратится в региональный, и даже страшно подумать, во что это может вылиться.
Мы понимаем, что может начаться, и готовы к этому. Здесь не Россия, где можно пойти в военкомат, дать взятку и отмазаться от службы в армии, можно сесть на велосипед и переехать границу, чтобы спрятаться в странах СНГ. У нас в Израиле никто никуда не бежит, да и бежать некуда. Здесь все будут стоять до последнего, и так настроено все общество.
– Что вы почувствовали, когда узнали, что российские власти выступили в поддержку мусульманского мира?
– Это было ожидаемо. Война в Украине показала, что Иран и прочие отверженные страны – союзники РФ. А война в Израиле выгодна России, потому что сейчас и внимание общественности, и ресурсы отвлечены от войны в Украине. Теперь России будет легче действовать на украинском фронте из-за того, что Украина недополучит или не вовремя получит военную помощь. Для меня это и личная беда: мои дети остались в Киеве.
