Актер из Москвы Георгий Шахет стал первым человеком, который добился права прочитать в архиве МВД дело своего нереабилитированного родственника. Павла Заботина, деда Шахета, расстреляли в 1933 году за растрату – по сталинскому указу, известному как "указ о трех колосках". Поскольку дело было уголовным, а не политическим, МВД России отказывалось открыть его материалы даже для прямого потомка, не говоря уже об историках
Все изменилось 5 июля 2019 года: Верховный суд удовлетворил жалобу актера Шахета и разрешил ему ознакомиться с материалами уголовного дела деда, доступа к которым он добивался два года. Спустя два месяца и после соблюдения всех формальностей Георгий Осипович и его адвокат Марина Агальцова впервые увидели это дело и смогли его прочитать.
Они рассказали Настоящему Времени, что узнали из рассекреченных документов.
"На всех уровнях был отказ со словами, что он был осужден по уголовной статье, а значит никаких сведений не даем", – Георгий Шахет рассказывает, как бился за право доступа к делу. Ему помогали адвокат "Мемориала" Марина Агальцова и юрист "Команды 29″ Анна Фомина.
"МВД ссылалось на закон "О реабилитации жертв политических репрессий", говоря о том, что материалы уголовного дела предоставляются родственникам реабилитированного лица. Но этот закон ни слова не говорит о нереабилитированных. Поэтому здесь действует закон "Об архивном деле". Если в деле есть личная, семейная тайна, то доступ возможен только через 75 лет. Но документы могут быть выданы третьим лицам раньше с согласия родственников, наследников. В нашем случае Шахет – родственник Заботина, поэтому он мог уже давно получить доступ. Мы настаивали, что архивные фонды МВД должны выдавать документы, руководствуясь только этим законом", – поясняет юрист Анна Фомина.
"Второе, на что ссылались суды, – это положение тройственного указа от 2006 года МВД, ФСБ и Минкульта. Там сказано, что при запросе на выдачу документов нереабилитированных выдается только справка. Но в 2016 году по иску историка Прудовского Верховный суд решил, что этот приказ не имеет отношения к вопросу доступа к документам нереабилитированных", – рассказывает адвокат Марина Агальцова.
Она признается, что надежды на решение Верховного суда почти не было, готовились жаловаться в Конституционный. Но на заседании сам представитель МВД вдруг признал, что его коллеги неправильно трактовали закон. Учитывая такое единодушное согласие, Верховный суд постановил дать доступ к делу немедленно.
Георгий Осипович родился в Москве в 1945 году. В семье, помимо него, было еще двое детей. Жили трудно, вспоминает Шахет: "У нас было много старинных вещей, отец привозил из Питера. Красное дерево, шикарная библиотека, но все это уплывало, чтобы можно было как-то кормиться и выживать". После седьмого класса Георгий ушел в вечернюю школу, чтобы работать и помогать семье. Сначала подрабатывал в цирковом училище, потом стал осветителем, трудился во ВГИКе и на "Мосфильме".
"Отец был артистом довольно известным, но рано умер, в 45 лет. У нас была театральная семья, мы всегда концерты устраивали, разыгрывали миниатюры, ходили на спектакли вместе с мамой. Поэтому после вечерней школы я пытался поступить во МХАТ и во все училища театральные, но два года подряд не брали. На третий год я был по блату "засунут" в театр Советской армии, где отец работал. Там ощутил почву и утвердился в том, что могу быть актером".
Во ВГИК Шахет поступил уже "пожилым", усмехается он: в 24 года. После окончания работал в московских и областных театрах. В кино снимался в эпизодах, а в 60 лет получил роль в сериале "Зона" из 50 серий, где играл заключенного дядю Гришу. Сейчас Георгий Шахет служит в московском театре "Практика".
"О дедушке в семье не говорили. Он же мог дожить до моего рождения. Я родился в 1945 году, ему было бы 54 года. Я мог бы увидеть своего деда", – рассуждает Георгий Шахет.
"Рву на себе остатки последних волос", – говорит он об упущенном шансе поговорить про деда с теми, кто его знал, – с матерью и с тетей, которая жила в Ленинграде. Но в семье такие разговоры "гасились". Особенно был напуган дядя Шахета. Когда в семье начинали говорить о репрессиях и пострадавшем от них родственнике, хотя и без подробностей, он затыкал уши, рот и пытался пресечь любые разговоры: "Почему боялся – непонятно, он же на фронте был... Но все замолкали. Еще в семье была привычка, которая до сих пор у меня в крови, – документы рвать".
О семейной истории Георгий Шахет стал задумываться уже в зрелом возрасте, но попыток отыскать документы сперва не предпринимал. "Все решил случай. Два года назад я был в Боткинской больнице у заведующего отделения. Он поделился, что нашел своего родственника через сайт "Мемориала" и узнал, что тот был расстрелян. Я его попросил посмотреть деда, Заботина Павла. Смотрит: расстрелян, похоронен на Ваганьковском кладбище. Это была такая ошеломляющая новость!"
Шахет пришел в "Мемориал", где ему согласились помочь с поисками. Через архивы Георгий Осипович доказывал родство с Заботиным, а потом начались обращения в МВД и ФСБ, отказы, суды. Доступа к документам он добивался с 2017 года, с 2018-го – реабилитации деда. Этого пока не произошло: Павел Заботин еще не реабилитирован.
Павел Федорович Заботин, дед Шахета, родился в 1888 году в украинском городе Херсоне. Имел среднее образование, работал инженером-строителем. "У него было свое общество строителей, у меня и визитка его осталась. В 1914 году он работал на железнодорожном объекте, прислал фотографию в военной форме с посланием. Видимо, после того, как разогнали их контору, его лишили избирательных прав, но я всю эту предысторию плохо знаю. В 1932 году он работал заведующим строительного отделения Ленинского общественного питания", – рассказывает внук Заботина.
В конце декабря 1932 года заведующего строительством арестовали. В семье Шахета позже говорили, что тогда конфисковали все, вплоть до детских вещей. Павла Заботина обвинили в краже 20 тысяч кирпичей и 20 ящиков стекла. Через две недели, 31 января 1933 года, его расстреляли по решению "тройки".
Адвокат Марина Агальцова говорит, что расстрел Заботина – незаконный даже по советскому законодательству. По Уголовному кодексу СССР от 1926 года кража в крупном размере наказывалась сроком лишения свободы до 5 лет. А пожизненные сроки и расстрелы были введены незаконным путем – через сталинский указ "о трех колосках".
Адвокат "Мемориала" рассказывает, что удалось узнать о деле из прежде закрытых материалов: "Нам с Шахетом предоставили два тома. По этому делу проходило 23 человека, пятеро из них приговорены к расстрелу. Я еще не занималась детальным изучением, но вот что привлекло мое внимание. При аресте и обыске Заботина допросили, и он указывал в допросе, что сознается. Но потом всё отрицал при очных ставках".
В деле много бухгалтерских документов и актов комиссии, которая расследовала растрату. Также есть обвинительное заключение, оно краткое и описывает позицию обвинения, и выписка из протокола решения "тройки" ОГПУ. Это управление не было судебным органом и не выносило приговоров, а просто "клепало решения", отмечает Агальцова. Нет информации о месте расстрела, но есть незаполненная личная карточка Заботина из Бутырки, где он, видимо, содержался. У других фигурантов дела – но не у Заботина – есть список конфискованных вещей.
"У меня сложилось впечатление, что какие-то бумаги пропали. Мне говорили, что могут быть письма, апелляции, личные вещи – но ничего не было. Я не верю, что он не пытался писать оттуда. Я был ошарашен каракулями. Выцветшие чернила, рваные листы, ничего не разберешь. Только когда видел фамилию Заботин, пытался вникнуть. Я ещё в "Мемориале" говорил, что буду копать до конца и даже если окажется, что действительно уголовщина была, это, конечно, будет очень больно и горько, – но я приму. В итоге на вопрос, который меня мучил, не получил ответа. Я не понял, было ли преступление", – делится впечатлениями от увиденного в архиве сам Шахет.
Марина Агальцова рассчитывала найти в материалах дела объяснение, почему из 23 человек именно Заботина и еще четверых приговорили к расстрелу. И почему решение выносила "тройка", а не обычный советский суд. Но ответов она не нашла: "Из архивной справки, которую нам до этого присылали, следовало, что он был лишенцем, то есть был лишен избирательных прав. У нас была теория, что его из-за этого расстреляли. Но обвинительное заключение крайне краткое, там не расписывались причины. Для такого огромного дела в целом два томика очень мало. В отношении Заботина все строится на основании того, что против него дали показания другие люди и он сам в начале на допросе признался. Других доказательств его вины я не увидела".
По данным правозащитной "Команды 29″, с 1992 года в России отказали в реабилитации почти миллиону человек – а значит, их дела закрыты для близких и для исследователей.
То, чего уже добились "Мемориал", "Команда 29″ и Георгий Шахет, прямо сейчас дает право семьям других нереабилитированных обращаться в архивы. А в дальнейшем, возможно, и добиться реабилитации, говорят юристы.
Реабилитировать Павла Заботина Анна Фомина и Марина Агальцова требуют через суд, документы уже поданы. "После изучения и расшифровки этих двух томов мы сможем дополнить наше требование, основываясь на материалах. Потому что до этого мы руководствовались только информацией от МВД и крохами документов, которые они представляли в суд", – говорит Фомина.
Позиция юристов такова: люди, расстрелянные "тройками", имеют право на реабилитацию. У Агальцовой и Фоминой есть ряд аналогичных дел, которые прямо сейчас находятся в судах первой инстанции.
"Это первый случай, который может помочь всем остальным. Меня очень много посторонних людей благодарили, но надо благодарить девочек, – говорит Георгий Шахет. – Мой дед был семьянином, работягой, понимал, что за его спиной жена и дети. На фотографии в его деле он мне напомнил ученого Вавилова из тюрьмы: вид такой усталый и печальный, все понимает человек, понимает, чем закончится. Представляете, что он думал?"
