Решение о дальнейшей судьбе Спасо-Андроникова монастыря в Москве могут принять уже 13 июня, сообщили Настоящему Времени в пресс-службе Музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублева. Вопрос рассматривает согласительная комиссия по взаимодействию РПЦ с музейным сообществом при Министерстве культуры РФ, которая сегодня заседает в Москве.
Сейчас архитектурным комплексом управляет именно этот музей, но в марте 2019 года Русская православная церковь попросила передать все здания монастыря ей, в том числе музейное. С соответствующей просьбой в Росимущество обратился лично патриарх Кирилл. В письме он сослался на ФЗ-327 "О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения, находящегося в государственной или муниципальной собственности" (его еще называют законом о реституции, хотя церковь с такой формулировкой не согласна) и попросил для РПЦ весь ансамбль монастыря, в том числе старейшую церковь Михаила Архангела 1691 года постройки, усыпальницы бояр, сохранившиеся стены и башни.
Реституция на бумаге и в действии
ФЗ-327 приняли в 2010 году, но обсуждать начали задолго до этого, вспоминает отец Всеволод Чаплин (до 2015 года он руководил Синодальным отделом по взаимоотношению церкви и общества): "Работа над над законом, который решал бы [вопрос о] возвращении церковной собственности, шла уже давно. Еще в девяностые выдвигались разные его версии, я участвовал в обработке всех этих версий. Проекты предлагались в Думе, при поддержке церкви, и блокировались они ведомствами экономического блока".
Многие специалисты-музейщики тоже высказывались против. Директор музея Андрея Рублева Михаил Миндлин в 2007 году называл проект закона "провокационным".
Соглашение, к которому пришли в 2010-м, в той или иной степени не устраивало всех участников диалога. Закон подписал тогдашний президент России Дмитрий Медведев. "В странах Балтии принимались законы именно о реституции, то есть о полном возвращении церковной собственности и земельных владений, в том числе и престижных построек в центре столиц. У нас же речи о реституции нет", – говорит Чаплин.
Спустя почти десять лет после вступления закона его противники рассуждают о потерях: "Список погибших объектов составляет уже несколько сотен, – говорит профессор искусствоведения Алексей Лебедев. – Закон безумный, он ведет к гибели культурного наследия. Мы много раз предлагали внести поправки, вывести из-под действия [закона] некоторые объекты. Но это полумеры. Здравый смысл требует совершенно обратного – не пытаться подстроиться, а отменить ФЗ-327″.
В списке "безвозвратных потерь" колокольня Новодевичьего монастыря и уникальная церковь Успения в Кондопоге, церкви в Новом Иерусалиме и в Костроме, перечисляет искусствовед. И добавляет, что не обвиняет церковь и прихожан в сознательном варварстве: "Есть совершенно разные профессии – есть хранители, а есть те, кто пользуется. Вот, собственно говоря, и все".
Как договариваться с РПЦ
В Государственном историческом музее, от которого в 2010 году перешел РПЦ Новодевичий монастырь, рассказывают, что их опыт сотрудничества – удачный.
Филиал ГИМа существовал в Новодевичьем с 1930-х годов. Музей здесь был создан в первые годы советской власти, что отличает ситуацию, например, от Крутицкого подворья, которым исторический музей пользовался как временным хранилищем. В 2010-м РПЦ получила в собственность архитектурный ансамбль Новодевичьего и ряд артефактов, ранее выставлявшихся в стенах обители. Крутицкое подворье музей тоже передал церкви.
"Музей [в Новодевичьем] был образован в 1922 году, а с 1934-го стал филиалом Государственного исторического музея. Когда в 2010-м мы уезжали оттуда, то оставили там пять иконостасов, паникадила, иконы и прочее и прочее. Все эти артефакты включены в музейный фонд РФ, это все в наших учетных книгах, – рассказывает замдиректора ГИМа по научно-фондовой работе, главный хранитель музея Марина Чистякова. – И если из Крутицкого подворья мы уехали с благодарностью, поскольку это было временно, то с Новодевичьим, естественно, продолжаются отношения".
Музейные сотрудники контролируют сохранность артефактов, оставшихся на попечении монастырских властей. "У нас подписан договор, в котором прописана ответственность каждой из сторон. В договоре зафиксировано, что минимум два раза в год мы проводим реставрационные советы по осмотру состояния сохранности всех музейных предметов, которые там оставлены. Дважды в год, потому что это связано с отопительным сезоном: в холодное время года отопление работает, в теплое – нет. Но на самом деле – гораздо чаще, иногда – по звонку", – поясняет Марина Чистякова.
С ее точки зрения, отношения сложились "очень хорошие" – прежде всего потому, что люди по ту сторону монастырских стен понимают, какова ценность вещей, оказавшихся у них в руках, и насколько высока степень ответственности.
К архитектурному комплексу монастыря музей с 2010 года не имеет отношения и не отвечает за его сохранение. По договору за музеем закреплено только движимое имущество. Так от музея "ушли", например, фрески. Но когда зашла речь о необходимости комплексной реставрации стен и строений монастыря, РПЦ обратилась к сотрудникам музея за советом, какие крупные реставрационные организации нужно пригласить. Распределение средств на реставрацию ведется напрямую через Минкульт, на конкурсной основе.
"Надо договариваться. И договариваться аргументировано. Все можно регулировать, в том числе и богослужения, и допуск в храмы. Искать компромиссы и помнить главную цель – сохранение", – говорит главный хранитель ГИМа.
Чего может лишиться музей Рублева
"Если выселяют музей, то ему должны дать другое равноценное здание. Главным объектом музейного показа является храм с фресками, и никакого равноценного здания быть в принципе не может, – говорит профессор Лебедев. – Все это противоречит логике. Все равно что прийти в Саяно-Шушенский [заповедник] и сказать: "Вы теперь будете в Лужниках".
Когда стало известно о намерении РПЦ получить здания Спасо-Андроникова монастыря, директор музея Михаил Миндлин высказался однозначно: "Мы против. Тогда музей надо будет выкинуть на улицу". Телеканал "Настоящее Время" показывал, как выглядит здание, которое предложили музею взамен, – оно явно непригодно для переезда и нуждается в ремонте.
"Прогнозировать решение, которое вынесет согласительная комиссия, я не берусь. Однако сам факт того, что РПЦ заявила своего представителя на мероприятии, говорит о многом. Прежде всего о том, что они готовы договариваться и готовы идти на диалог", – сказал Михаил Миндлин Настоящему Времени накануне заседания комиссии.
Директор Музея архитектуры имени Щусева Елизавета Лихачева говорит, что из-за передачи зданий церкви музей лишится части посетителей – и, соответственно, прибыли: есть люди, которые посетили бы музей, но не пойдут в действующий православный храм.
"Люди, которые ходят в музеи, не всегда ходят в церковь. Мы делаем для пропаганды христианства иногда даже больше, чем некоторые священники. С моей точки зрения, если мы запрем эти доски в храме, будет только хуже. Оказавшись в музее, икона, статуя Будды, распятие продолжают работать. Не обязательно отправлять культ, – считает Лихачева. – Католики, кстати, достаточно быстро поняли, что Рафаэль в музее про Бога рассказывает больше, чем любой священник".
Искусствовед Лебедев говорит и о возможном физическом ущербе для фресок и росписей: "Современная церковь продолжает пользоваться свечами, но дело в том, что свечи в основном стеариновые и парафиновые. Восковая копоть покрывает поверхность фрески как пленка, а стеариновая копоть, как кислота, разъедает. По этой причине уже почти погибли росписи Андрея Рублева в Звенигороде, очень пострадали росписи Рублева во Владимире".
Есть примеры и сознательных действий, которые с точки зрения искусствоведов и историков могут быть рассмотрены как варварство – хотя служители церкви их таковым не считают, говорит Лебедев. И приводит в пример часовню-маяк на Секирной горе на Соловецких островах. Во времена существования СЛОНа (Соловецкого лагеря особого назначения – НВ) лагерные власти использовали это здание как штрафной изолятор, и заключенные оставляли на стенах надписи. После возвращения монастыря РПЦ граффити зэков уничтожили, чтобы они не мешали молитвенному уединению верующих.
"Культура общества определяется тем, насколько широк круг объектов, которые определяют как памятники. А у нас идет демузеификация, когда мы изымаем объекты из хранения и начинаем пить из фарфора XVIII века, стрелять из Царь-пушки и коптить фрески. Зачем это государству? Скорее всего, поиск национальной идеи. Но это уже вопрос не ко мне, а к политологу", – рассуждает искусствовед Лебедев.
Могут ли отклонить просьбу патриарха
Спасо-Андроников монастырь – последний из сохранившихся московских монастырей, которым все еще управляет светская структура, говорит Всеволод Чаплин. Кроме того, о передаче монастыря церкви просил лично патриарх.
По закону № 327 РПЦ возвращает себе не только православные храмы и монастыри, но и, например, получает кирхи и замки в Калининградской области, которые в прошлом принадлежали лютеранской или католической церквям. Это возможно благодаря тому, что в законе речь идет только о передаче имущества "религиозного назначения", но не уточняется его конфессиональная принадлежность в прошлом.
Случаи, когда передачу удается если не отменить, то отсрочить, известны. Наиболее громкий – Исаакиевский собор в Санкт-Петербурге. Распоряжение о его передаче РПЦ было выпущено в 2016 году, но вызвало протесты горожан и научного сообщества. В 2018 году оно утратило силу. Сейчас собор остается музеем, но в нем регулярно проводятся службы.
