В Москве 10 июля продолжится суд по делу "Нового величия". Адвокат Каринна Москаленко – юрист-международник, она защищает права россиян в Европейском суде по правам человека. В Москву Москаленко прилетела из Страсбурга и присоединилась к защите обвиняемых по делу "Нового величия" – восьми человек, которых обвиняют в создании экстремистского сообщества. Каринна Москаленко представляет интересы Марии Дубовик.
Кроме того, адвокат собирает материалы для дальнейшей борьбы за права обвиняемых молодых людей в ЕСПЧ. Москаленко обратила внимание, что судья, председательствующий в процессе, пытается четко следовать букве закона, не мешает защите предъявлять доказательства невиновности.
Как проходят слушания и могут ли обвиняемые надеяться на оправдательный приговор – Каринна Москаленко рассказала в интервью Настоящему Времени.
— Накануне мы слышали показания на деле "Нового величия" одного из ключевых свидетелей обвинения – Павла Ребровского, который на суде объясняет, что показания он дал под давлением, следователь ему угрожал более тяжкой статьей. На самом деле в российских судах как будто бы в первый раз такое слышим. Слышали, и не раз, и куда более страшные показания людей обвиняемых, на основе которых потом всем остальным, группе лиц, предъявляют обвинения. Но заявление Ребровского почему-то вызвало, не побоюсь этого слова, ажиотаж, как будто именно его признание сейчас что-то может поменять в деле "Нового величия". Почему вдруг это важно?
— Это очень важные показания. Я не согласна, что оговорщики так часто отказываются от данных ими показаний. Я полагаю, что его показания были абсолютно правдивыми. Он очень плохо себя чувствовал морально. Мы в некоторые моменты просто боялись, что он упадет в обморок. Он был бледен, очень переживал. Он говорил очень искренне, он объяснял причины, по которым оговорил своих товарищей.
Ведь они с товарищами не занимались никакой преступной деятельностью, они с товарищами не собирались совершать никаких преступлений. Другое дело, что они высказывали недовольство существующим режимом, властью, отдельными должностными лицами, они придерживались довольно критических взглядов.
Но в какой-то момент в эту организацию внедрился – я позволю себе так сказать – человек, которого мы вправе называть провокатором, который, по сути дела, вложил свою идею, внес что-то очень принципиально новое в эту организацию (обвинение в отношении арестованных молодых людей строится на показаниях сотрудника ФСБ, который внедрился в их группу, придумал название "Новое величие" и написал устав, идеально подходящий под статью уголовного кодекса об экстремистских организациях. По закону такие методы могут быть оценены как провокация преступления – НВ). Он заорганизовал все то, чем они в порядке свободного обмена мнениями занимались. И вот этот человек-провокатор еще не допрошен, он вообще освобожден от какой-либо ответственности.
А что касается нашего ключевого свидетеля обвинения, который не стал таковым, не стал обвинять, – [он] рассказал правду, рассказал о том, как его вынудили посулами, угрозами и откровенной слабой юридической поддержкой признать то, чего он не совершал. Усугубить данные о деятельности этой организации, у которой, в общем, была одна-единственная идея изначально: встречаться, обмениваться мнениями, постараться сделать так, чтобы в России были справедливые и свободные выборы. И в этом не было ничего предосудительного.
Внедрившийся человек подсказал им много идей организационного порядка: нужен принтер, нужны листовки, нужно помещение, офис. У ребят денег не было даже на самые необходимые вещи. Это такие обыкновенные, простые, хорошие ребята, студенты, молодежь. Они могли скинуться, как они говорят, по 100-200 рублей. Тысячи давал этот подсадной человек, этот внедренный человек, как его называют, агент, работающий под прикрытием. В общем, мы вполне обоснованно считаем его провокатором.
— А есть шанс, что он появится в суде?
— Мы будем настаивать на том, чтобы он предстал перед нами, перед судом, чтобы он суду давал показания, отвечал на наши вопросы по поводу его деятельности. Боюсь, что обвинение попробует сделать все для того, чтобы скрыть этого человека. Видимо, будут прибегать к альтернативным формам допроса. Мы будем категорически возражать против этого, тем более, что вчерашние показания свидетеля обвинения показали то, что в период следствия следственные действия проводились ненадлежащим образом, и есть уже серьезные претензии.
— То есть уже есть основания для жалоб?
— Вы понимаете, почему я в этом деле. Если люди свободно обсуждают в критическом плане действия современной власти, осуждают коррупцию, ищут возможность добиться сменяемости власти в государстве, то они действуют в соответствии с нашей российской Конституцией. Поэтому их действия не могут быть неправомерными. А вот приглашать их в виде развлечения пострелять, побросать какие-то бутылки – вот это уже целенаправленные действия тех людей, которые внедрились в этот коллектив. Там есть две фамилии, я не собираюсь на этом этапе ничего вам говорить, возможно и скорее всего, это был один и тот же человек. Но, во всяком случае, этот человек преследовал определенную цель.
— Сделать уголовное дело.
— Да. Вчера эта цель была вскрыта.
— Сейчас в деле появились вы, человек с именем, адвокат известный и умеющий работать, в том числе в ЕСПЧ. И другие адвокаты в этом деле – тоже люди довольно известные, хорошие, качественные адвокаты.
— Очень хорошая команда.
— Совсем "на дурачка" вести процесс невозможно. Люди, которые сидят на стороне защиты, все понимают. У вас есть ощущение, что сейчас идет процесс с состязательностью сторон? Или не вполне?
— Я вам так скажу. То, как председательствующий вел процесс, очень обнадеживает, что нам хотя бы дадут высказаться. Что я заметила в последнее время по делам, куда я вхожу как юрист-международник? Моя команда, и не только по защите Маши Дубовик, но и, в общем-то, вся команда, – мы уже встречались вместе, у нас абсолютно общая позиция, мы хорошо друг друга понимаем. Они дают возможность мне отслеживать процесс с точки зрения соблюдения конвенции и права на справедливое судебное разбирательство.
Что стало символом последнего времени? Судьи соблюдают все права, скрупулезно выполняются требования УПК, дают возможность нам работать. Это хорошо, потому что у нас есть публика в зале, у этого процесса есть серьезное воспитательное значение, и мы очень рады, что защите дают высказаться. А потом выносится то решение, которое власти считают необходимым вынести, и судьи в этом им в значительной степени способствуют.
В этом деле изначально важно иметь доступ к возможностям защищать свою позицию. Почему? Потому что даже если будут соблюдены все права защиты, и у нас не будет формальных претензий к судебному разбирательству, тот факт, что людей привлекли к уголовной ответственности, молодых людей, с активной жизненной позицией, которые бурно обсуждали актуальные вопросы современности, критиковали кого бы то ни было, пусть это будете какое угодно должностное лицо… Я даже вчера сделала маленькую копию кусочка из обвинительного заключения – и получила очень большой, серьезный отклик на это. Все понимают, что сегодня начинают наказывать людей за выражение критики, критического отношения к действиям власти, к коррупции, к несменяемости власти. Это уже само по себе неправомерно. За это нельзя осуждать людей.
Моя подзащитная – вообще человек очень дружелюбный. Она встречалась со своими друзьями, знакомыми по чатам, по фейсбуку, по различным средствам такой связи. Она с ними встречалась и до внедрения провокатора, и после внедрения. И абсолютно не имела никаких намерений какого бы то ни было неправомерного плана.
— Может такое быть, что судьи в этом процессе и в похожих действуют по такой логике: мы вам дадим возможность представить все доказательства, потом, вы нас не обессудьте, мы напишем такой приговор, который нам по телефону позвонили и спустили. А дальше вы уж как-нибудь сами в Верховном суде, в ЕСПЧ докажете свою правду – и все будет хорошо с вашими подзащитными. Но, пожалуйста, [пусть] это не мы сделаем, а другие люди?
— Это вполне возможный вариант. Поэтому я иногда переживаю, когда судьи, как принято говорить, мягко стелют, потом жестко спать нашим подзащитным, есть такое образное выражение. Я переживаю, что это следование требованиям процессуальных норм бывает таким нарочитым и скрупулезным. А потом выносится решение, которое, как вы сказали, будет отвечать чаяниям власти. Это возможно.
Но в этом деле – именно конкретно в этом деле – меня это не так беспокоит. Наоборот: пусть дадут нам высказаться, пусть широкая публика, пусть наши сограждане узнают полностью нашу позицию. Если ее суд не разделит – все равно этих людей нельзя осуждать за те действия, которые сегодня им вменяются. И по формальным основаниям… мы ведь не заявляем никаких процессуальных требований, что на сегодняшний день обвинение вообще несостоятельно, его надо было бы по-другому сформулировать. Нам не надо его формулировать по-другому, обвинение об этом не просит, а уж защита и вовсе не должна об этом просить. Раз обвинение – скажем по-простому – неправильное, то оправдывайте.
В этом деле важно самое главное: те действия, которые совершали эти ребята, не являются уголовно наказуемыми по нашему глубокому убеждению. Можно было бы – и пытаются, собственно, подвести под это – какие-то определенные моменты, которые имели место по инициативе провокатора, расценить как попытку какого-то экстремального действия. Но поскольку это вызвано действиями провокатора, то согласно практике Европейского суда, если действия провокатора столь активные, что без его активного участия не могло быть совершенно деяние неправомерное, то в этом случае такие показания не могут быть положены в основу обвинения.
Поэтому как бы ни было, в самом начале процесса я готова заявить о том, что моя подзащитная абсолютно невиновна и она должна быть оправдана, как бы ни решил это суд. Конечно, лучше бы, если суд первой инстанции услышал наши доводы и уже на этой стадии процесса осознал невозможность осуждения этих ребят по предъявленному обвинению. Если это будет позже – ну, мы к этому готовы. Мы подготовили к этому и наших подзащитных.
