Никита Лаврецкий – кинокритик и независимый кинорежиссер. Cам он себя называет основателем нового движения "Белорусское конченое кино". Его фильмы не показывают в белорусских кинотеатрах, но они участвуют на мировых кинофестиваля. Большая часть его картин доступна на ютуб-канале Лаврецкого.
Полнометражный дебют Лаврецкого "Белорусский психопат" одержал победу на минском кинофестивале "Лiстапад" и был показан в Висбадене на кинофестивале GoEast. Фильм "Любовь и партнерство" также участвовал в "Лiстападе", а затем на фестивале в Коттбусе. Картина "Сашин ад" была показана на Московском кинофестивале в 2019 году во внеконкурсной программе "Фильмы, которых здесь не было". В 2021 году премьера его "Детского фильма" состоялась на фестивале документального кино Doclisboa.
В этом году Лаврецкий вернулся в Лиссабон сразу с двумя картинами. Фильм "Шутки про войну" попал в программу экспериментального кино New Visions, а "Свидание в Минске" получил главный приз фестиваля.
"Свидание в Минске" – фильм, снятый с одного дубля на айфон без монтажных склеек. Режиссер фильма и его девушка идут на свидание, но делают вид, что встретились впервые. Действие фильма состоит из двух частей: игра в бильярд и прогулка по ночному Минску, который становится третьим главным героем картины. Никита и Оля говорят о насилии, политике, эмиграции и тревогах современной молодежи в Беларуси.
"Шутки про войну" – первый фильм, который Никита снял после полномасштабного вторжения России в Украину. Главный герой картины – соавтор Никиты, белорусский стендап-комик Алексей Суханок. Его "психопатический перформанс", баловство, истерики и размышления на камеру для TikTok Никита соединил с изображениями разрушенных от бомбежек украинских городов, новостных сводок и видеороликов с пленными российскими солдатами. Используя грубый черный юмор, главный герой пытается защитить себя от войны, но безуспешно.
Мы встретились с Никитой до объявления результатов в Лиссабоне и поговорили про его кино, Беларусь и войну.
– Здесь, в Лиссабоне, у тебя два фильма: один был снят до войны, другой – после. Возможно ли кино и шутки во время войны?
– Оно не то что возможно, оно нужно. Я считаю, что лучший фильм про Вторую мировую войну – это "Жизнь и смерть полковника Бримпа" 1943 года британских режиссеров Прессбургера и Пауэлла. Их еще называли "лучники". И "Великий диктатор" был снят во время войны. Поэтому я не вижу проблему.
– Как соблюдать дистанцию в разговорах о войне?
– Я в своем творчестве предпочитаю работать без дистанции. Ее и так многовато. Нужно быть ближе. Леша Суханок – мой соавтор, он основная креативная сила, он стендап-комик, у него вопрос про дистанцию не стоит. Если построить какую-то схему, как искусство реагирует на события, то стендап-комики – это первая линия реагирования. Так всегда было, мне кажется, юмор – это такая вещь, которая сразу помогает прорабатывать травму. Ведь на поминках люди тоже шутят.
– Это такой способ самозащиты?
– Самозащита – это какой-то психоаналитический термин. Мне не нравится искусство низводить до этого. Можно сказать, что искусство – это способ осмысления. Я не думаю, что я сделал что-то особенное.
– Фильм "Свидание в Минске" снимала твоя коллега, режиссер Юлия Шатун, одним кадром и одним дублем на телефон. Как ты с ней коммуницировал в процессе съемок, ведь ты же был в кадре?
– Задача была такая: в той части, где мы в бильярде, нужно было снимать нас поближе, а на улице – подальше. В целом я доверился Юле. Так как актеры импровизировали, и оператор должен быть импровизировать. В титрах, кстати, не уточняется ни моя, ни Юлина роль. Просто написано: мой фильм, ее камера. Ей принадлежит айфон, на который снимали.
– Оба фильма сняты на телефон. Насколько это принципиально для тебя?
– Я обычно не снимаю на телефон. Это совпадение. Мне казалось, что в бильярде камера сольется с окружающим пространством, а еще мне показалось, что проще на телефон снять одним дублем. А с Лешей я работал с готовым материалом, который он сделал на телефон. У меня не было выбора.
– В обоих фильмах качество картинки не принципиально. Важна ли эстетика для твоего кино?
– Зависит от того, что я снимаю, чью точку зрения я пытаюсь передать. Если я снимаю о себе, то я человек маленький, живу в грязных пикселях, и я так вижу свою жизнь. А кто-то видит свою жизнь по-другому. Например, какая-то условная драг-дива заслуживает другой камеры, ее жизнь унизительно снимать на телефон.
– В фильме ты открыто заявляешь, что у тебя с твоей девушкой абьюзивные отношения, над которыми ты как раз с помощью "Свидания в Минске" пытаешься работать. Многие связывают абьюзивные отношения с институциональным насилием. Особенно в свете белорусских протестов начиная с 2020 года.
– Начиная с 1795 года, восстание Костюшки, аннексия Беларуси Россией, оттуда можно начать. Но я не историк. Я не уверен, что насилие – важная часть белорусского контекста с 2020 года. Еще в конце прошлого века были таинственные исчезновения, а до этого – репрессии сталинские. Мне кажется, проводить параллель между полицейским насилием и семейным ведет к логическим ошибкам. В одном случае человек действует согласно должностной инструкции, а в другом – согласно морали. Работают разные механизмы и разные способы противодействия.
– Но за каждой конкретной институцией, которая совершает насилие, стоят конкретные люди.
– Я думаю, что злые люди, которые совершают насилие, будут всегда, во всех странах. Это у человека на уровне инстинкта. Наверное, это полностью нельзя искоренить. А искоренить институцию, которая практикует насилие, можно. Есть механические инструменты, которые позволяют с этим бороться.
– Твой фильм – пример этой внутренней борьбы с насилием. Своеобразная терапия. Ты говорил, что снимал фильм, чтобы хотя бы на полтора часа перестать находиться в этих абьюзивных отношениях.
– Да, я в своих отношениях переступал какие-то черты, но путь к какому-то спасению идет через признание своих грехов, а не в том, чтобы выпячивать добродетели.
– Это интересный и действенный, как мне кажется, способ. Как ты думаешь, Беларусь сможет провести с собой такую терапию?
– Да. Я думаю, что может. Страны делали такую терапию. Нацистская Германия, например.
– Возможно ли снимать кино в Беларуси сейчас?
– Конечно, возможно. Так или иначе, кто-то будет это делать. Это неминуемо. В Беларуси живет несколько миллионов людей. Если даже я с этого фронта полягу, то вот есть Витя Лебедев. Он держит оборону. Вопрос должен стоять таким образом. Кино в Беларуси неминуемо, какое оно будет? Есть же технический прогресс. Даже в самых стесненных обстоятельствах можно снять фильм. До тех пор, пока ты на свободе. Конечно, может быть, нас могут посадить. Но в то же время всех же не посадят? Есть несколько миллионов людей. Кто-то все равно останется.
