Акции протеста в России 31 января закончились разгонами митингующих и массовыми задержаниями. По данным "ОВД-Инфо" по состоянию на 18:30 по московскому времени, в России задержано уже больше 4 тысяч человек. Полиция действовала еще жестче, чем на предыдущей акции в поддержку политика Алексея Навального 23 января, – в этот раз, например, в ход шли электрошокеры. А накануне акции перекрыли центральные улицы Москвы и Санкт-Петербурга, в Москве, в частности, внутри Бульварного кольца было ограничено движение пешеходов, закрыты выходы из метро и не работали магазины и кафе.
Является ли последняя акция протеста демонстрацией особой жестокости силовиков и повлияют ли кадры с задержаниями на отношение общества к власти и к протестам, Настоящему Времени рассказал политолог Александр Кынев.
– Казалось, что какое-то время назад власть пыталась очень сильно бороться за присутствие той или иной картинки в медиапространстве и старалась, например, на прошлой неделе не совершать каких-то жестких правовых действий для того, чтобы это не тиражировалось. То, что мы видим сегодня, даже в своем эфире, – это совсем другой уровень насилия. Кажется ли вам, что это так? Если кажется, что это может значить?
– На мой взгляд, все-таки и на прошлые выходные тоже стеснялись не очень сильно, но с некоей оглядкой. Делали, но как-то боролись за то, как это комментируется. Показательная история с Маргаритой Юдиной, которую пнул омоновец в Петербурге. Поэтому сегодня стеснения было намного меньше, было большое количество задержаний и запугиваний накануне. У нас всегда, когда проходят такие акции, пытаются распространять всякие страшилки. Хочу напомнить, в 2019 году, когда были московские протесты, рассказывали, что выйдут футбольные фанаты. По-моему, Валерий Соловей публиковал страшилки, что, по точным данным, будут с арматурой, будут жестко бить, арестовывать и так далее. Вчера рассказывали, что всех повезут в СИЗО по соседним областям, поскольку в Москве мест нет. И потом вытаскивали людей из других регионов. Это, конечно, были страшилки с точки зрения запугивания.
Плюс демонстративные обыски, аресты в течение последних полутора дней, задержание Сергея Смирнова – главного редактора "Медиазоны". Я думаю, что это все была превентивная работа с целью запугать и максимально уменьшить количество тех, кто собирался сегодня прийти на акции.
Сегодня мы видим максимально жесткую демонстративную жестокость, причем и по количеству силовиков, и то, что беспрецедентны перекрытия не только центра Москвы – такое сопоставимо только с похоронами Брежнева, – но нечто похожее мы видим по всей стране, где никаких подобных акций вообще в истории никогда не было. Это не только Самара, это не только Санкт-Петербург, но то же самое творится в Красноярске, даже в городе Орле. Такое ощущение, что у нас в стране какое-то осадное военное положение и ничего другого, как вводить войска в центры городов, власти не остается. Полное ощущение, что мы смотрим какой-то детектив про аргентинскую хунту или времена Пиночета. Аллюзия абсолютно такая. Конечно, ни о какой поддержке власти в таких условиях речи быть не может. Эта картинка адресована стране и миру, и все это увидят. И после этого рассказывать про рейтинги Путина абсолютно бессмысленно. Этот акт десакрализации еще более чудовищный, чем фильм про дворец, который посмотрели уже больше 100 миллионов [человек].
Главный вопрос: "А зачем это, что это такое, кому это надо?" Власть сумасшедшая? Она что, не понимает, что подобными действиями она, во-первых, резко расширяет информированность, она резко повышает симпатию к протестующим? В нашей стране никогда не было такого, чтобы люди не симпатизировали тем, кто арестовывает, разгоняет, дубасит и так далее. В этом смысле все-таки Россия – страна, где пострадавшие от власти всегда вызывали симпатию, особенно сейчас, когда даже официальные данные социологии показывают, что социальное одобрение протеста достаточно высоко и люди поддерживают, одобряют и сами готовы участвовать.
Поэтому в таких условиях такая демонстрация – себе дороже, это удар по рейтингу, по тому, что от него осталось после кризисов. Возникает вопрос: "Зачем и почему?"
– Те процессы, которые вы описываете, тектонические и очень медленные или сейчас события могут начать развиваться с более высокой скоростью?
– Я подозреваю, что то, что сейчас происходит, – это катализатор. [Тут действует] все в совокупности. И грубые действия в отношении Навального, который моментально стал символической фигурой, он теперь, мне кажется, сам уже не в состоянии влиять на процесс, потому что власть все сделала за него. Это абсолютная десакрализация власти, которая произошла благодаря фильму, потому что это как раз работа не на традиционную протестную публику – ей это все давно ясно, – а это как раз удар по обывателю, который никогда особо интернетом не интересовался, может быть, что-то слышал втихаря, но без подробностей. Люди, может быть, не очень образованные, достаточно возрастные, с небольшим доходом, – то самое бывшее путинское большинство, которое всегда поддерживало власть. Мне кажется, как раз для них это главное откровение. Откуда взялись эти десятки миллионов? Если посчитать, что из 104 миллионов 60% – это жители России, а у нас избирателей 110 миллионов – это люди, которые старше 18 лет, – это не меньше половины населения посмотрели этот фильм. Мне кажется, большего ужаса для власти представить нельзя.
А что она делает теперь? Зачем она все это делает? Если мыслить рационально, я думаю, что объяснений два, и они дополняют друг друга. Первое объяснение заключается в том, что эта жесткость адресована не нам с вами и не миру, она говорит о том, что [есть] внутренняя паранойя, что власть понимает, что разоблачение невозможно без внутренних сливов, что внутри не все гладко. Они параноики – мы это знаем очень хорошо. Достаточно послушать все выступления Путина – там сплошная конспирология. А если мы будем читать Патрушева – там, кроме конспирологии, вообще больше ничего нет. Поэтому, естественно, в таких условиях они сейчас дико озабочены тем, чтобы найти крыс: кто копает изнутри, кто строит заговор, кто пытается разрушить режим таким образом. Поскольку внутри паранойя, соответственно, любой, кто в таких условиях воспринимается как человек слишком лояльный, готовый миндальничать, значит, это потенциальный враг, значит, может, через него это и случилось.
Поэтому сейчас в таких условиях силовики в первую очередь и все остальные заинтересованы демонстрировать максимальную жесткость. Чем более демонстративно жестко они будут себя вести, тем больше они демонстрируют преданность системе. Таким образом эта ситуация внутренней паранойи делает неизбежным поведение представителей вертикали в максимально жестком формате, чтобы их, не дай бог, не обвинили в тайном заговоре или в каких-то симпатиях к протестующим.
Вторая причина заключается в том, что в том же положении находится сам Путин и его ближнее окружение. Поскольку есть понимание, что рейтинг падает, что ситуация в стране тяжелая, есть ощущение того, что могут быть какие-то внутренние заговоры, поэтому эта максимальная жесткость – это еще и санкция сверху, это сигнал всей команде и всем вокруг, что миндальничать ни с кем не будут, что взят курс на жесткую политику и любая попытка хоть как-то попытаться воспользоваться этими протестными настроениями будет жестко пресекаться.
Мы видим, насколько испугана сейчас системная оппозиция. Хочу напомнить ее выступление после прошлой акции, которая была. Что интересно, например, в Хабаровске 23-го числа вышли на протестную акцию депутаты-коммунисты, так их обоих исключили из КПРФ, хотя в этом году в Хабаровске выборы и это просто электоральное самоубийство – самого яркого депутата фракции демонстративно исключать. Был пленум ЦК, где [была] та же самая тема, и там были нападки на тех, кто симпатизирует и поддерживает протестные акции. С электоральной точки зрения это самоубийство. [Действует] тут только одно, что есть страшный испуг и что боятся попасть под раздачу от силовых структур, от нынешней вертикали, – это гораздо страшнее. Выбирая между попытками вести себя более-менее адекватно и хоть немножко сохранять рейтинг среди населения, не позориться перед внешним миром и сплачивать ряды и грозить тем, кто может вдруг совершить измену, – они выбирают последнее. Это означает одно: режим настолько ослаб, он настолько сейчас впал во внутреннюю паранойю, что его интересует только одно – напугать своих, чтобы, не дай бог, они не разбежались. Это главная целевая аудитория.
– Хочется спросить про ту категорию людей, которая явно не свои, но которая подпадает под этот маховик репрессий. Я, конечно, понимаю, что у нас не времена Большого террора, к счастью. Хочется понять, чем максимально рискуют люди. Понятно, что у нас началось "январское дело", "снежное дело", началось "санитарное дело". Вы прогнозируете, что уголовных дел в ближайший зимне-весенний период будет много, это будут реальные сроки? Как будет развиваться эта часть истории?
– Те дела, которые есть, уже существуют, и наша силовая вертикаль не может отыгрывать назад. Она не умеет, для нее это демонстрация слабости, и она на это не пойдет. Значит, те дела, которые заявлены, будут продолжаться, появятся новые. Я сегодня практически два часа просидел на канале RTVI, комментируя включения из регионов. И там в прямом эфире я видел акты задержаний, некоторые совершенно жуткие, особенно в Петербурге, да и в Москве, когда попадали под руку женщины и инвалиды. Все это, конечно, выглядит совершенно ужасно. Это говорит о внутреннем настрое и моральной готовности идти на любые крайние меры. В таких условиях силовых акций уголовные дела неизбежны. Расширение круга репрессий неизбежно приведет к тому, что информация о протестах будет максимально расширяться и уровень симпатий к протестам будет расти. А каждая новая жертва – это новые кампании поддержки, это локальные симпатизанты этим людям. То есть маховик репрессий не снизит протест – он его увеличит. Это сценарий эскалации.
