Заур Куразов – бельгийский документалист чеченского происхождения. Когда ему было пять лет, вся семья сбежала от войны в Европу, где остается до сих пор. Заур изучал кинопроизводство и аудиовизуальное искусство в Королевской академии изящных искусств Гента. Его фильмы концентрируются на вопросах памяти, культурной идентификации, беженцах и гуманитарных кризисах.
"Хан ю" ("Время – это" – Чеч.) – первая работа режиссера, снятая в Чечне. Она повествует о двух женщинах – матери и дочери, живущих в деревне. В тихом и заснеженном доме они ждут возвращении Зары, их родственницы, которая уехала отсюда 20 лет назад, вероятно из-за войны. За окнами весь мир заволокло густым белым туманом, и грядущий визит становится для женщин ожидаемым и светлым событием в их череде долгих монотонных дней.
"Хан ю" участвовал в конкурсе фестиваля "Артдокфест" и Ji.hlava в Чехии.
Фильм доступен на сайте Настоящего Времени до 29 ноября.
– Расскажите о своем фильме, как и когда вы его сняли, как вы пришли к его идее?
– Вернувшись в Чечню впервые за 18 лет после войны, я хотел снять фильм, который будет связан с моими воспоминаниями. После нескольких попыток воссоздания каких-то конкретных сцен, присутствующих в моей памяти, я понял, что фетишизирую следы прошлого.
То, что я в конце концов обнаружил, оказалось живой, дышащей тканью в сопровождении постоянной тоски по тому, что когда-то было. Коллективная память, которая присутствует в пространствах, привычках, предметах и людях, перекликалась, но вместе с тем и отличалась от моей собственной. Между мной – режиссером – и персонажами начало разворачиваться полувымышленное повествование. Реальность и вымысел, воспоминания и желания оказались размыты.
– Кого мы видим на экране? Кто эти женщины?
– Асет и Марха – мать и дочь, мы познакомились на свадьбе. Как только мы поздоровались, я тут же заразился их энергией. У них был хороший, честный настрой, и они были очень внимательны во время нашего общения. Мы улыбнулись друг другу, перекинулись парой слов и какими-то воспоминаниями. Асет знала мою мать с детства, ее сын (даль геш дойл – "да упокоится он с миром") был хорошим другом нашей семьи. Фотография маленького мальчика на стене на кухне – это его детский портрет.
– Где происходит действие, как вы связаны с этим местом?
– Действие фильма происходит в селе Элистанжи, недалеко от горных районов Чечни. Я лично никак не связан с этим местом, там живут Асет и Мархи. Это их дом, где они проводят большую часть своего времени. Эти пространства пронизаны их собственной поэзией жизни, особенно их дом. Вершина холма – любимое место Мархи.
– В вашем фильме довольно много деталей выглядят как напоминание о Советском Союзе – интерьер, воспроизведение советской кинокартины "Мимино". Думали ли вы об этом, когда снимали и готовили ваш фильм? Какую роль играет тема советского наследия в вашей картине?
– У меня в планах не было как-то особенно подчеркнуть тему "советского". Просто это оказалось еще одним признаком того, что время в каком-то смысле остановилось. Прямо как взорванное здание в самом начале фильма, как пережиток войны.
Почему время застыло, почему мы его так воспринимаем? Может быть, из-за ностальгии по прошлому, из-за страха отпустить или из-за отказа от определенного будущего. Это все широкий спектр вещей, которые сосуществуют одновременно друг с другом. Думать, чувствовать, видеть, двигаться вокруг этого вопроса – это для меня важнее, чем дать на него определенный ответ.
"Мимино" стал частью того, на чем я построил свой фильм. После того, как я задумался, как же снять картину на такие сложные и достаточно эфемерные темы, как память, ностальгия, я по-разному пробовал определить, какие же вещи трогают меня. Затем я вспомнил, что все это очень коррелирует с потрясающей сценой из фильма Данелии, где Мимино (Вахтанг Кикабидзе) пытается дозвониться домой в Телави и случайно попадает на грузина, живущего в Тель-Авиве. Я воспринял ее как пример тепла и грусти, которые я бы хотел видеть и в своей картине. Надеюсь, однажды Вахтанг увидит мой фильм.
– Действие на экране происходит в заснеженное время года, так что создается атмосфера сна и остановки времени. При этом в одной из сцен девушка стоит и смотрит на вид гор, который перед ней открывается, камера рисует панораму гор, окутанных снежной пеленой, и поверх всего этого мы слышим звуки из фильма "Мимино" – для чего это наложение? Создается ощущение наложения времен, прошлого и настоящего, и остановки времени – можно ли так сказать?
– Для меня эта сцена – слияние всех времен. Не знаю, останавливается ли время, но определенно происходит какое-то его перемешивание. Голос из телевизора резонирует эхом в горах, виртуальное становится неосязаемым. Марха остается там, тоска остается там… Это похоже на чувство, когда вы ждете, что вот-вот что-то изменится, зная, что этого не произойдет, и все же оставляя для себя какой-то проблеск надежды.
– Вы родились в Чеченской республике, но уехали оттуда, когда вам было пять. Расскажите, что вы помните о родине, какие у вас остались воспоминания.
– Воспоминания связаны с большим количеством чувственных ощущений, а как иначе – далеко не каждый осознает это в полной мере. Мои воспоминания включают в себя текстуры сломанных стен, запах гари, необходимость выключать свет ночью и то, как моя семья задергивает шторы. Я чувствую себя в безопасности, когда нахожусь в темноте, а еще я люблю снимать окна – в моих работах всегда есть что-то связанное с окном или занавеской. И когда я начал жить рядом с Асет и Мархи, наблюдая за ними, я стал замечать некоторые параллели. Их повседневные привычки, текстуры, которые их окружают. Стараясь не навязывать им что-то свое, я находил общее.
У меня не осталось конкретных воспоминаний о войне, в детстве я ее не осознавал. То, что я тоскую по Чечне с разбомбленными стенами и запахом гари, в каком-то смысле кажется мне сомнительной романтизацией, в то время как моя семья и другие тоскуют по Чечне до войны (по Грозному, в частности). В конце концов никто из нас не сможет вернуть ее в том виде, в каком она живет внутри нас.
– Часто ли вы ездите на родину, следите за новостями оттуда?
– Я там не был с тех пор, как закончил работу над фильмом, но я планирую вернуться. Определенно, это то место, с которым я чувствую внутреннюю связь.
– Что вы думаете о том, что происходит в чеченском обществе и политике сегодня? Есть ли в вашем фильме что-то от вашего взгляда на политику и социальное положение дел на вашей родине?
– В моем фильме отсутствуют реальные мужчины. Я считаю, что женщины оказываются теми, кто несет на себе серьезные последствия определенных травм – они самоотверженно взваливают на свои плечи всю эту тяжесть.
