Российский политолог Андрей Колесников отрицает, что в протестах в Беларуси есть "рука Кремля" или они были инспирированы какими-то силами на Западе: по его словам, против Лукашенко "восстал народ", которому "надоел диктатор". Однако он прогнозирует, что протесты в Беларуси станут началом "очень серьезной истории и для Лукашенко, и для России, и для всего постсоветского пространства".
На чем основывает свои прогнозы Колесников? Об этом его расспросила корреспондент Настоящего Времени Ирина Ромалийская.
— Я в последнее время очень много читаю конспирологических и не очень конспирологических теорий о роли России в протестах в Беларуси. Какой эту роль видите вы?
— Я думаю, что роли России в этом нет, как нет роли любой другой страны, кроме Беларуси.
Всегда власти такого авторитарного типа – власть российская, власть белорусская – считают, что нет такого субъекта истории, субъекта политики, как народ. Что все должно быть инспирировано, что за всем стоит какой-нибудь абстрактный Сорос (американский филантроп, чьи организации в России были признаны "нежелательными") или не менее абстрактный Макфол (посол США в России в 2012-2014 годах).
Но в данном случае, собственно, мы имеем дело с тем, что диктатор надоел и против него, в общем, восстал народ, как бы пафосно это ни звучало. Так что никакой роли России здесь нет. Россия в Беларуси выступает в роли наблюдателя, который сочувствует Лукашенко эмоционально, как сочувствует диктатор диктатору. Но в то же самое время, в Кремле, конечно же, понимают, что теперь Лукашенко станет не то чтобы ручным, но в гораздо большей степени зависимым от России.
— Почему?
— Потому что Запад Лукашенко теперь уже не примет. Ему уже зигзагообразную политику проводить будет сложно. Я думаю, что Беларусь получит санкции за то, что сейчас творит Лукашенко и его силовой аппарат.
— Западные, вы имеете в виду?
— Да, конечно. И это вынудит его повернуться снова лицом к России. Но боюсь, что новый процесс присоединения Беларуси к России все равно не будет легким. Думаю, что Путин, потерявший Украину, уже потерял Беларусь. Беларусь уже выйдет из этих событий совершенно другой страной.
— Какой?
— Внутренне свободной, несмотря на более жесткий репрессивный режим, который будет вынужден установить Лукашенко, чтобы сохранять свою власть. Сохранение его власти будет гораздо более дорогим, конечно же, для него самого. Очень трудно предсказывать события, но в Беларуси теперь появилось гражданское общество.
— А как это может отразиться вообще в целом на регионе? Или никак не отразится?
— Что вы понимаете под регионом?
— Страны постсоветского пространства.
— Отразится определенным образом, потому что то, что произошло в Беларуси, это в некотором роде ответ на вопрос: "А что, можно было так?" Что, можно было проявить гражданское самосознание, можно было потребовать ухода диктатора?
Конечно, какие-то семена недовольства это может посеять в тех странах, которые в большей или меньшей степени сейчас находятся в стадии становления гражданского общества или в которых гражданское общество еще такое латентное, катакомбное.
Белорусский пример очень серьезный, мы еще не до конца понимаем последствия того, как он может повлиять на события на постсоветском пространстве. Мы видим, что Хабаровск замечает Беларусь, Беларусь замечает Хабаровск. Огромный километраж между этими двумя географическими точками, но на самом деле они как никогда близки – в эмоциональном плане, не в географическом.
Так что здесь наступает в некотором роде такая новая эпоха, когда протест становится очень адресным, очень целевым. И когда протест видит очень конкретного противника. В случае Хабаровска это уже не просто Москва как зажравшийся регион, это Путин. Если это Беларусь, то это не что-нибудь и не кто-нибудь, а именно Лукашенко.
— Как вам видится со стороны: как изменятся или не изменятся протесты, настроения после того, как Беларусь покинула Светлана Тихановская?
— Это довольно сложная ситуация. В том смысле, что если до ее отъезда у этого протеста было лицо, то сейчас такого ярко выраженного лица, вероятно, не будет. Фактически такое изгнание, очевидно, согласно какой-то сделке с властями.
По-человечески это все можно понять и политически это тоже можно понять. Но протест в этом смысле не то чтобы обезглавлен, потому что сейчас протесты, как правило, не имеют лидера, это мы еще заметили давным-давно во время периода фейсбучных революций, во время "арабской весны" и во время "болотных" протестов в Москве в 2011-2012 годах. Но тем не менее это немножечко, наверное, дезорганизует протест.
Это не означает, что протесты в Беларуси остановятся. А даже если остановятся, это не означает, что это конец истории. Это на самом деле начало истории, и очень серьезной: для Лукашенко, и для России, и для постсоветского пространства.
— А почему начало?
— Потому что протест никуда не денется, даже если он не будет выражаться прямым образом в уличном протесте. Уличный протест со временем естественным образом выдыхается, как это было с очень продолжительным "болотным" протестом. Но это как подземный пожар: он вырывается в тех ситуациях, когда создаются условия для того, чтобы этот протест снова проявил себя. И в совершенно неожиданных местах – мы это видим по России.
Ну кто ждал протеста в Хабаровске? И кто ждал, в конце концов, что начались некоторые волнения на улице Маросейка в полутора километрах от Кремля, когда московские белорусы не смогли проголосовать – я так понимаю, все-таки против Лукашенко. И это все происходило прямо вот под носом у российской власти, которая вынуждена была туда стянуть полицию.
— Протесты, которые сейчас в Беларуси проходят, в таком режиме могут быть долгими, затяжными и результативными? Я не вижу каких-то конкретных лидеров, какую-то структуру, организационную структуру в первую очередь. Я не вижу там установленных сцен, сотников, палаток и так далее.
— Вот с результативностью это, конечно, очень интересный момент. Когда была ночь после выборов, у многих была эйфория, что сейчас вот Лукашенко, даже слухи начались, что Лукашенко улетел в Турцию, что он бежит, что сейчас вот все будет, как на Майдане. Но, судя по всему, в Беларуси был очень мощный силовой аппарат построен за эти годы диктатуры. Это гораздо более сложная ситуация, чем в Украине с точки зрения физической смены власти.
На Украине все-таки, как мы знаем, в некотором роде демократия и с силовым аппаратом все как-то более сложно, чем в Беларуси. Получается так, что вообще, конечно, протест в какой-то момент может приостановиться. Но, повторюсь, это до поры до времени. Возможно, появится новый лидер. Не Тихановская, а кто-то еще. Тихановская ведь тоже достаточно случайный человек, которого вынесли обстоятельства на самый верх и сделали ее символом антилукашенковского движения. Это скорее не позитивная программа, а это негативная программа – убрать Лукашенко и поставить какого-то другого человека.
