Новые рассекреченные документы КГБ о Чернобыле: спецоперации, пропаганда и подмена образцов

«Какова цена лжи?» — с этого вопроса начинается сериал HBO «Чернобыль». Спустя 33 года после аварии мир знает, что произошло на Чернобыльской АЭС, но до сих пор полностью не раскрыто, как партийное руководство и спецслужбы пытались скрыть правду о произошедшем.

В четверг, 6 июня, в Киеве состоялась презентация сборника «Чернобыльское досье КГБ. Общественные настроения. ЧАЭС в поставарийный период», подготовленный архивом СБУ и Украинским институтом национальной памяти. В него вошли 200 с лишним рассекреченных документов, большинство из них публикуется впервые. Эти материалы — из рассекреченного архива украинского КГБ. Многие документы, хранящиеся в Москве, по-прежнему остаются секретными.

Из тысячи страниц сборника Настоящее Время выбрало несколько цитат, дополняющих картину Чернобыльской катастрофы.

Внимание, спойлеры: в статье пересказываются некоторые сцены из сериала «Чернобыль».

Радиоактивные костюмы и принуждение к экскурсии

Один из самых страшных эпизодов Чернобыльской аварии был в первоначальной версии сценария, но не вошел в сериал. Продюсер шоу Крейг Мейзин в специальном подкасте рассказывал о производстве сериала — в том числе и о неснятых сценах. В одной из них планировалось рассказать о первомайской демонстрации, которая прошла в Киеве и других городах СССР, отравленных радиоактивными выбросами с ЧАЭС. В документах КГБ демонстрации в Киеве посвящен такой фрагмент:

«На период подготовки демонстрации 1 Мая учащимся школ были выданы тренировочные костюмы, в которых они репетировали программу 27, 28, 29 [апреля]. С 5 по 8 мая эти костюмы были сданы в школы. Одежда имеет довольно высокий уровень фона. Школы намерены сдать костюмы во дворец пионеров. Необходима дезактивация».

Из справки 6 отдела УКГБ по Киеву и Киевской области об оперативной ситуации в столице Украины и в местах размещения эвакуированных лиц, 8 мая 1986 г.

Но подобное отношение к людям — ничего не говорить, делать вид, что все нормально, не поднимать паники — распространялось не только на советских граждан. Случайными жертвами ЧАЭС стали не только жители Киева, но и туристы из США.

«Туристы группы СШA (31 человек), извещение І-4812, проживающие в гостинице "Русь", утром 29.04.86 г. пытались приобрести авиабилеты в Ленинград для досрочного выезда из г. Киева, оказывали давление на администрацию гостиницы. Принятыми мерами через ОДР [офицер действующего резерва] и агентуру обстановка нормализована, группа выехала на экскурсию».

Из справки 2 отдела УКГБ УССР по Киеву и Киевской области об обстановке среди иностранцев, находящихся в Киеве, 29 апреля 1986 г.

В отчетах КГБ приводятся еще десятки случаев, когда иностранцы пытались срочно покинуть Киев. В основном речь идет о студентах: учащиеся из Ирака, Сьерра-Леоне, Кении, Того и Гвинеи-Бисау ждали помощи от дипломатов своих стран, а агентура КГБ пыталась убедить их остаться в городе.

Секретная радиация, тайная лучевая болезнь

Настоящее Время уже публиковало документ из 26 пунктов, где были перечислены все сведения, подлежащие засекречиванию. Вот как выглядел документ КГБ от 10 мая с реальными показателями радиации — и в том же отчете для справки приводились данные, оглашенные на пресс-конференции:

РАДИАЦИОННАЯ ОБСТАНОВКА

Секретно

город Киев

— радиоактивность в воздухе по различным точкам от 500 до 1050 микрорентген в час, в помещении до 100 микрорентген в час.

<…>

На пресс-конференции в г. Москве 9 мая с. г. было сообщено, что на границе 30 километровой зоны уровень радиации в момент аварии составлял 10–15 миллирентген в час, 5 мая 2–3 миллирентгена в час, а 8 мая до 0,15 миллирентгена в час.

Один миллирентген в час — это тысяча микрорентген в час. То есть реальные показатели заражения в Киеве 9-10 мая в 3-6 раз превышали официальные значения, «замеренные» в 30 километрах от ЧАЭС одним-двумя днями ранее.

С первых дней после аварии в КГБ регулярно констатировали: часть людей не верит официальным сообщениям. Поначалу власть вообще замалчивала катастрофу, а последующие заявления были неконкретными и часто противоречили друг другу. Более надежными источниками информации многие считали западные радиостанции или слухи. В особенности если речь шла о масштабах бедствия и последствиях для здоровья жителей страны.

В справке УКГБ 3 июля 1986 года приводилась цитата киевлянки, проходившей по делу оперативной разработки, та саркастически замечала: «...в городе уровень радиации в норме, хотя никто конкретно еще ни разу не назвал эту норму. Со временем привыкнут и никакие атомные бомбы тогда не будут страшны».

Врачи ставили пострадавшим от радиации ложные диагнозы — и в то же время другие медики возражали против этой практики, указывая на будущие проблемы:

«По данным Шевченковского РО УКГБ администрация Киевской областной и 25 больниц, ссылаясь на указание Минздрава УССР (якобы Приказ № 24с от 11.05.86 г.) в историях болезни больных с признаками "лучевая болезнь" указывает диагноз "вегетососудистая дистония". По мнению главврача областной больницы Клименко А.М., подобная постановка вопроса может в последующем привести к путанице при назначении лечения, диагностике, а также решении вопроса о инвалидности и установлении пенсии».

Из справки 6 отдела УКГБ УССР по Киеву и Киевской области, 11 мая 1986 года

Ликвидаторы зачастую не знали об уровне радиации. В том числе из-за плохих дозиметров.

«По сообщению агента "Моквичев" используемые штабами ГО дозиметрические приборы не отъюстированы, что приводит к разнице в показаниях. Имеют место акты выдачи для работы неисправных приборов».

Из справки 6 отдела УКГБ УССР по Киеву и Киевской области, 11 мая 1986 года

Как правильно рассказывать об аварии на ЧАЭС

В Киев из Москвы поступила методичка для КГБ — как нужно говорить об аварии в «частных беседах» с иностранцами и какие аргументы использовать.

Эта методичка — прекрасный образец так называемого «вотэбаутизма». Например, следовало говорить, что «суммарные аварии в таких странах, как США и Англия, превосходят то, что случилось в Чернобыле», — и ссылаться на аварии на АЭС «Три-Майл-Айленд» и на ядерном комплексе Великобритании в Селлафилде (последняя случилась в 1957 году через две недели после Кыштымской аварии в СССР и долгое время считалась самым серьезным инцидентом с выбросом радиации, поскольку утечка под Челябинском была засекречена — НВ).

«Причиной аварии на Чернобыльской АЭС является человеческий фактор, а не технологические погрешности», — говорится в методичке, а «пропагандистская шумиха Запада» вокруг аварии «имеет явно антисоветскую направленность».

Утверждая, что в аварии виноват человеческий фактор, собеседник из спецслужб в то же время должен был подчеркнуть, что СССР «провел огромную работу» после аварии — как в Чернобыле, так и на других станциях, чтобы «на порядок выше обеспечить безопасность своих АЭС».

При этом в СССР должны были быть готовыми к возможной утечке на Запад «невыгодных сведений»:

«Распространенные среди персонала ЧАЭС и других организаций сведения и загрязненности г. Славутича и его окрестностей цезием-137 могут стать достоянием спецслужб противника, в связи с чем полагали бы целесообразным информировать Инстанции (так в документе — НВ) о вероятных акциях со стороны антисоветских зарубежных организаций для заблаговременной подготовки контрпропагандистских мероприятий по данному вопросу».

Из сообщения начальника отдела по ЧАЭС УКГБ УССР по Киеву и Киевской области А. Миргородского начальнику УКГБ УССР по Киеву и Киевской области Ю. Шрамко, 5 января 1988 г.

Все эти меры, как утверждали в КГБ, принесли результат: с 1987 года публикации в западных изданиях о Чернобыльской катастрофе стали куда более «просоветскими».

«Создание видимости свободы»

Авария на советской атомной электростанции быстро стала мировой топ-новостью. Журналисты, дипломаты, ученые и простые туристы из разных стран, находящиеся в СССР, пытались узнать больше о произошедшем. Но местная власть ограничивалась лишь скупыми официальными комментариями, которые, как потом выяснилось, часто были далеки от истины. В любом проявлении заинтересованности со стороны иностранцев КГБ был склонен видеть происки западных спецслужб.

Понимая, что иностранные корреспонденты и должностные лица все равно захотят раздобыть неофициальную информацию о катастрофе, в КГБ решили подсовывать им «правильные» сведения.

Этот фрагмент о спецоперации спецслужб был рассекречен ранее, но отлично иллюстрирует принципы работы КГБ после аварии в Чернобыле:

«В г. Киеве находится 16 инокорреспондентов. Предотвращены попытки корреспондентов из Англии, Франции и Швеции собрать тенденциозную информацию на железнодорожном вокзале г. Киева, путем подвода членов спецдружины УКГБ с нейтральных позиций, которые замкнули иностранцев на себя».

Агенты и сотрудники спецслужбы играли роль «простых киевлян» или работников станции, радушно соглашаясь ответить на вопросы зарубежных гостей.

«В связи с тем, что сразу после аварии на ЧАЭС у иностранных корреспондентов проявлялось определенное недоверие к официальным сообщениям, в 1987 году при посещении ими зоны акцент был сделан на создание видимости свободы передвижений, действий, контактов, обстановки полного доверия».

Из сообщения начальника УКГБ УССР по Киеву и Киевской области Ю. Шрамко первому секретарю Киевского обкома КПУ Г. Ревенко о результатах работы по предоставлению положительного влияния на иностранцев, посещающих зону ЧАЭС, 18 февраля 1988 г.

Среди хитростей, к которым прибегали чекисты, — подмена проб:

«В октябре 1987 г. корреспондент французской газеты "Юманите" Жан Пьер Водон с ухищрениями взял пробы почвы и воды в районе объекта "Укрытие" и в г. Припяти, а также в пути следования в районе с. Приборск (50 км от ЧАЭС). В ходе проведения мероприятия "Д" (негласный обыск — НВ) взятые иностранцем образцы проб обнаружены и негласно заменены на радиоактивно чистые».

Из ориентировки заместителя Председателя КГБ УССР Ю. Петрова начальнику 6 отдела УКГБ УССР по Киеву и Киевской области С. Нагибе о выявленных устремлениях противника к проблемам ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС, 8 июля 1988 г.

Что примечательно — Жан-Пьер Водон был активным французским коммунистом, а газета L’Humanité, официальный орган печати Компартии Франции, в те годы получала финансовую помощь от СССР.

Машина с водкой

Критики сериала HBO называют типичным образцом западной «клюквы» сцену с ящиками водки, которую привезли солдатам-ликвидаторам. Один из главных аргументов: действие происходит во времена горбачевского сухого закона, когда спиртное было не достать.

Тем не менее в документах чекистов есть упоминания о массовой продаже водки — но не солдатам, а эвакуированным и жителям входящего в зону бедствия Полесского района.

«Имеют место проявления недовольства в связи с тем, что эвакуированные обеспечиваются лучше, чем местные.

Сотрудниками КГБ предотвращены предпосылки к негативным проявлениям, 8.05 в 19.00 на центральную площадь города прибыла грузовая машина с водкой и началась ее распродажа. Образовалась толпа около 1000 чел., давка, скандалы. Машина была отправлена за пределы города (5 км), что позволило рассеять толпу и нормализовать положение. В городе и районе скопилось много неприобщенных к труду лиц, хулиганствующих элементов, берут по 10–15 бутылок водки, необходимо усиление работы милиции».

Из справки 6 отдела УКГБ УССР по Киеву и Киевской области, май 1986 года.

А вот в Иванковском районе (соседний с Чернобыльским, позже в него включили и Припять, и Чернобыль) запрет продажи водки вызвал несколько инцидентов — и среди недовольных были в том числе солдаты:

«9 мая зам. председателя облисполкома т. Фурсов запретил продажу водки, в связи с чем 10 и 11 [мая] группы военных, сотрудников милиции, эвакуированных (по 2–3 чел.) устраивали скандалы в райпотребсоюзе. На базе райпотребсоюза выставлен пост милиции».

Из справки 6 отдела УКГБ УССР по Киеву и Киевской области, май 1986 года.

Редиска и «корочки»

Не обходилось после аварии и без коррупции: одни за деньги становились «ликвидаторами», другие получали разрешение на торговлю зараженными овощами.

В январе 1988 года КГБ получило сообщение, что командиры одного из воинских подразделений выдают удостоверения ликвидаторов. Это стоило всего 40 рублей. В другом сообщении говорилось, что за взятку можно было избежать радиационного контроля при продаже овощей.

«[Агент] считает, что со стороны отдельных должностных лиц, осуществляющих контроль за поступающими на Центральный рынок сельскохозяйственными продуктами имеет место преступное отношение к своим служебным обязанностям. В частности, источник был свидетелем разговора между двумя продавцами овощей, которые реализовывали на этом рынке редиску с повышенным уровнем радиоактивной зараженности, пройдя дозиметрический контроль за взятку».

Из справки УКГБ УССР по Киеву и Киевской области, 8 июля 1986 г.

В архиве хранится и перехваченное чекистами письмо ликвидатора по имени Сергей, написанное осенью 1987 года. Он утверждал, что к тому времени, когда самые опасные моменты были уже позади, работа на ЧАЭС стала привлекать любителей легкой наживы:

«Бюрократический аппарат довольно многочисленен (число, собственно работающих уменьшается, а количество руководителей и работников всяких служб не падает). Естественно всем — и маленьким начальникам и большим, и особам к ним приравненным по тем или иным причинам — зарплата оформляется так, как будто они постоянно работают на станции. Дело в том, что здесь введен зонный коэффициент, на который умножается оклад: на самой станции 5−7, в Чернобыле 2. На самом деле немногие из них вообще бывают на станции, а кто бывает, то конечно не 6 часов в день. Этим ребятам, я думаю, очень не хочется, чтобы эта благодать кончалась. Тем более, что халтурить и бездельничать под крышей "особого режима" (как это не парадоксально) по крайней мере, сейчас, весьма удобно».

В то же время, как замечает автор письма, в Чернобыле само собой отмерло другое характерное для советского времени явление — воровство продуктов работниками общепита:

«Кормят здесь очень хорошо. Бесплатно, практически без ограничений в количестве и весьма качественно. Желудок мой, по крайней мере, принимает местную пищу благосклонно. Объясняется это, как мне кажется, тем, что воровать здесь продукты (я имею ввиду работников столовых) совершенно бессмысленно. В зоне не сбудешь, так как никому не нужно, а за пределы зоны не вывезешь. Как бы так организовать общепит в обычных условиях?»

Из письма ликвидатора последствий аварии, 10 октября 1987 года.

Стукачи в радиоактивной зоне

В июле 1987 года начался процесс над бывшими работниками станции, которых следствие признало виновниками аварии. Заседания суда проводились в Доме культуры в эвакуированном Чернобыле. Подробно о процессе писала «Медиазона».

Обвиняемых, согласно документам, держали в следственном изоляторе Иванковского РОВД — то есть в районном центре. Сейчас в Иванкове нет СИЗО — город слишком мал для такого учреждения. По УПК обвиняемых по одному делу не могли держать в одной камере.

Судя по рассекреченным документам, в камерах каждого из основных обвиняемых — бывшего директора станции Виктора Брюханова, главного инженера Николая Фомина и его заместителя Анатолия Дятлова — была «наседка», то есть агент КГБ, который запоминал все, что говорили фигуранты, и склонял подсудимых к правильному, с точки зрения советской власти, поведению во время процесса. Имена агентов в архивах, судя по всему, не сохранились.

«Брюханов В.П. по возвращению в изолятор заявил, что больше всего он переживает встречу с потерпевшими. Свидетелей он не боится, а эти встречи будут для него самыми тяжелыми. Считает, что в аварии виноват главный инженер. Ему будет тяжелее всех, т. к. первого допрашивают его. Опасается заболеть и тем самым затянуть сроки суда. На амнистию не надеется. Самочувствие нормальное.

Фомин Н.М. чувствует себя нормально. Считает, что вина Брюханова невелика и он всю ее будет валить на него. Не согласен с Дятловым по поводу того, что тот не признал себя виновным. Не спал до 4 часов утра. По его мнению суд поставлен очень серьезно.

Дятлов A.C. заявил, что своей вины в аварии не видит. Виновато устаревшее оборудование. Если ему дадут возможность высказаться, то он докажет свою невиновность. Строители в аварии не виноваты».

Из сообщения УКГБ УССР по Киеву и Киевской области начальнику 6 Управления КГБ УССР В. Слободенюку об обеспечении безопасности судебного процесса в г. Чернобыле, 8 июля 1987 г.

«Продолжался контроль за поведением и внутрикамерная разработка подсудимых, находящихся в СИЗО Иванковского РОВД.

Брюханов В.П. в беседе с агентом заявил, что на суде задаются только провокационные вопросы. Показания свидетелей, которые могут быть истолкованы в пользу обвиняемых, перебиваются, не дослушиваются до конца. В качестве свидетелей вызваны лица, с которыми ему как руководителю станции практически не приходилось общаться.

Фомин Н.М. считает, что оправдываться на суде бесполезно. Все уже расписано кому сколько. Разыгрывается спектакль. Эксперты из "мухи сделали слона", а само заключение написано неквалифицированно. Продолжает интересоваться вопросами жизни в лагерях.

Дятлов A.C. считает, что к ответственности должен быть привлечен зам. главного инженера по науке. Его вина самая большая, в т. ч. в том, что сотрудники вовремя не эвакуировались со станции и многие облучились».

Из сообщения УКГБ УССР по Киеву и Киевской области начальнику 6 Управления КГБ УССР В. Слободенюку об обеспечении безопасности судебного процесса в г. Чернобыле, 14 июля 1987 г.

«Брюханов В.П. считает, что экспертиза некомпетентна, поэтому не сможет сделать правильных выводов о причине аварии, хотя оспаривать ее выводов не собирается. Рассчитывает на наказание на срок 7−8 лет, надеется попасть под амнистию.

Фомин Н.М. высказал мнение о том, что причиной аварии явился эксперимент, программа которого была подготовлена слабо, кроме того, Дятлов нарушил и эту программу. Недоумевает по поводу поведения Дятлова, который старается свалить вину на несовершенство реактора.

Дятлов A.C. недоволен тем, что якобы суд игнорирует его вопросы к экспертам. Настаивает на том, что даже судом признано, что реактор не соответствует основным требованиям безопасности. Намерен в последнем слове высказать все, что думает о суде, экспертах, аварии и т. п., мотивируя это тем, что 10 лет, которые ему дадут он, не проживет, но его волнует его репутация, единственное, что он должен спасти. Считает, что общественное мнение находится на его стороне. Вновь высказал мысль о том, что выводы об истинных причинах можно опубликовать только за границей».

Из сообщения УКГБ УССР по Киеву и Киевской области начальнику 6 Управления КГБ УССР В. Слободенюку об обеспечении безопасности судебного процесса в г. Чернобыле, 20 июля 1987 г.

«Брюханов В.П. заявил, что каким бы ни был приговор, обжаловать не собирается, т. к. это ни к чему хорошему не приведет. Последнее слово хочет использовать для того, чтобы "понравиться" суду, говорить намерен не более 3 минут. Опасается, что Дятлов своим выступлением может повредить ему и Фомину. Отрицательно относится к возможному присутствию на последнем заседании советских и иностранных корреспондентов.

Фомин Н.М. удовлетворен тем, что суд скоро закончится. Считает, что проходящее судебное разбирательство не повлияет на сроки наказания, которые уже определены заранее. [...] Дятлов A.C. высказал мнение о том, что ему очень нужна свобода, доброе инженерное имя. В глазах свидетелей он себя уже реабилитировал. В последнем слове постарается выступить так, чтобы не навредить своей семье. Продолжает активную подготовку к выступлению, в котором намерен отстоять свою мысль о том, что основной причиной аварии явилось несовершенство реактора. Намерен по окончанию процесса подать заявление о пересмотре дела. Решать этот вопрос будет через свои связи в министерстве».

В этот раз и тюремный агент по заданию куратора должен был позаботиться о том, чтобы Дятлов в суде не сказал лишнего:

«Нами через агента "Вова" принимаются меры по склонению Дятлова к отказу использовать в своем выступлении данные, порочащие атомную энергетическую программу нашей страны».

Из сообщения УКГБ УССР по Киеву и Киевской области начальнику 6 Управления КГБ УССР В. Слободенюку об обеспечении безопасности судебного процесса в г. Чернобыле, 21 июля 1987 г.

«Брюханов В.П. очень взволнован выступлением прокурора, т. к. не ожидал такого срока наказания (10 лет — НВ). Высказал надежду, что через некоторое время будет направлен на стройки народного хозяйства. Намеревался отказаться от последнего слова, но адвокат его отговорил.

Фомин Н.М. удовлетворен тем, что после выступления прокурора все стало на свои места. Опасался, что ему еще будет предъявлен иск за нанесенный ущерб. По его мнению, Рогожкин и Лаушкин (другие подсудимые — НВ) не виновны. В последнем слове намерен признать свою вину и просить о смягчении приговора.

Дятлов A.C. возвратился с суда в очень возбужденном состоянии. Озлоблен выступлением прокурора. Считает, что Рогожкин и Лаушкин виноваты и требование прокурора об их наказании справедливо. Опасается, что в местах отбытия наказания придется много работать физически».

Из сообщения УКГБ УССР по Киеву и Киевской области начальнику 6 Управления КГБ УССР В. Слободенюку об обеспечении безопасности судебного процесса в г. Чернобыле, 24 июля 1987 г.

Излишний оптимизм пропаганды

«Не секрет, что современный американский кинематограф, это средство доставки каких-то идей и установок прямо в расслабленный мозг глобального зрителя», — пишет сотрудник «Комсомольской правды» Дмитрий Стешин. Далее он объясняет читателям, что сериал создан в интересах конкурентов «Росатома»: «Ничего личного, только бизнес».

В специальном подготовленном для КГБ засекреченном обзоре прессы составители документа — сотрудники созданного на атомной электростанции ПО «Комбинат» — жалуются на то, что и в мае 1986 года журналистов «Комсомольской правды» подводило стремление писать «покрасивее»:

«Цитируем материал "Шагнули первыми" тех же авторов [Н. Долгополов, П. Положевец]: "Пробуждалась нерадостная заря, а с ней — тяжеленные заботы. В горкоме партии попросили: комсомольцы, придется засыпать реактор. Необходим песок. Найдите добровольцев. Нужно было много песка. Высоченные горы песка. Необъятное море песка. Уговаривать никого не пришлось". В материале не нашлось места по меньшей мере пояснить, что в развал реактора мешки с песком сбрасывались с вертолетов, и у читателей, естественно, создалось впечатление, будто комсомольцы лопатами сбрасывали песок прямо в реактор».

Многие газеты продолжали писать откровенную ложь спустя месяцы после аварии. 2 июня в заметке «Здоровье Чернобыля поправляется» для армянского «Комсомольца» автор цитировал директора Чернобыльской АЭС Михаила Уманца:

«Сказал тихо, со спокойной улыбкой: "Я купался в Припяти. Бассейн реки хорошо дезактивирован" Сказал, пожалуй, слишком тихо, но я сидел от него в двух шагах и слышал это стеснительное (поверят ли?) признание отчетливо"».

Не меньшее раздражение вызывали публикации в главной и самой официальной газете страны — «Правде». В одном случае авторы документа были в целом довольны текстом, но назвали заголовок «не только извращающим его суть, но и наносящим душевные травмы десяткам тысяч людей». Статья от 26 мая — то есть вышедшая через месяц после катастрофы — называлась «Соловьи над Припятью».

В другом случае оптимизм госпропаганды был настолько силен, что приводился как типичный пример плохой работы всех советских журналистов.

«В майских публикациях прошлого (1986 — НВ) года есть один негативный момент, который присущ, пожалуй, всем газетам. Это излишний оптимизм в оценке ближайших перспектив 30-километровой зоны. Не избежала его даже "Правда". В упоминавшемся уже материале "Райком работает круглые сутки" звучит, например, такое предположение: "Потом, когда жители Припяти вернутся домой и станция начнет нормально работать, выездная бригада "Правды" проведет читательскую пресс-конференцию».