Лефортовский суд Москвы арестовал гражданина США, журналиста The Wall Street Journal Эвана Гершковича. Российская ФСБ обвинила собкора американской газеты в шпионаже. Дело Гершковича проходит под грифом "совершенно секретно".
Пресс-секретарь российского президента Дмитрий Песков заявил, что журналиста The Wall Street Journal "взяли с поличным", а официальный представитель российского МИД Мария Захарова – что Гершкович был шпионом под прикрытием.
Задержание журналиста прокомментировали в Белом доме. "Эти обвинения в шпионаже смехотворны. Преследование американских граждан российским правительством неприемлемо. Задержание американцев – это тактика, которую Россия использовала в течение длительного времени. В этом нет ничего нового. Когда вы думаете о Поле Уилане, о Треворе Риде – они были задержаны в России еще при предыдущих администрациях США", – сказала пресс-секретарь Белого дома Карин Жан-Пьер. Там вновь призвали граждан США срочно покинуть Россию.
Задержание журналиста прокомментировал Настоящему Времени адвокат Илья Новиков. Ранее он защищал норвежца Фруде Берга, которого российская ФСБ также обвинила в шпионаже.
– Вы в принципе можете объяснить эти слова Пескова, что значит "Гершковича взяли с поличным"? Что Песков имеет в виду?
– Совершенно не важно, что Песков имеет в виду, и совершенно не важно, что он говорил в конкретном случае. Собственно те, кого это касается, кто за это отвечает по работе типа американского Госдепа, уже давно понимают, что ситуация, когда кого-то из их граждан или граждан стран, которых они считают своими союзниками, арестовывают в Москве, ситуация, которая дает понять, что его не отпустят в ближайшие годы, иначе как по какой-то сделке, они понимают, что это ситуация заложника.
То есть совершенно не важен контекст, не важно, что у российского ФСБ действительно есть, что они придумали, что они инсценировали, что они могут придумать в дальнейшем. Есть заложник, и за этого заложника придется торговаться или смириться с тем, что он останется на неопределенно долгое время в России.
В частности, ситуация с американским гражданином, которого в предыдущий раз обвиняли в шпионаже, это был, по-моему, 2017 или 2018 год, она не решилась – он до сих пор сидит в российской колонии. То есть Россия была готова рассматривать варианты его обмена, но не срослось. И сейчас таких вариантов вроде бы и нет.
Вот такой разговор будет возникать в каждом случае, когда в России будут арестовывать кого-то за шпионаж из граждан Америки или других стран, которых Россия считает союзниками Америки. Например, моего подзащитного, подданного Норвегии. У России с Норвегией на тот момент были довольно гладкие отношения, нельзя сказать, что в них были какие-то острые моменты, но его на тот момент российские власти рассматривали как потенциального участника обмена при участии американцев.
Когда еще Америка не выдала России Виктора Бута, которого обменяли в прошлом году, у России была такая концепция, что норвежские власти должны пойти к своим союзникам американцам и попросить американцев, чтобы за норвежца американцы отдали русского. А что будет в этом случае – посмотрим. Очевидно, тоже будет какой-то торг. Либо российская сторона будет молчать, просто так искусственно повышая ставки, как известно, если вы молчите и ничего не предлагаете – вы этим самым даете понять, что к вам должны прийти и предложить что-то в свою очередь. Это вопрос не юридический, не правовой, не вопрос фактов и конкретной истории, это вопрос чистого торга и понимания, с кем вы имеете дело. Вы имеете дело с людьми, которые в заложниках.
– В целом вы можете сказать, какие есть сходства и различия между делом Фруде Берга, где вы были защитником, и теперь?
– Не могу. Мы ровно ничего не знаем об этой новой истории. Причем если дело Фруде Берга развивалось в 2018 и 2019 году, когда это закручивание гаек в смысле возможностей адвокатов, в том числе возможности говорить вслух о деле своего клиента, только еще начиналось, хотя у меня была подписка о неразглашении, но очень много всего я мог говорить, даже формально не нарушая подписку. А если бы я решился ее нарушить, я мог бы сказать, наверное, еще больше, не особенно рискуя при этом. А у адвокатов, которые будут работать в этой новой ситуации, в ситуации России 2023 года, и риски будут существенно выше, и возможностей, честно, меньше.
И совершенно не факт, что действительно будет позволено в деле участвовать тому адвокату, которого выбрала семья, близкие или сотрудники этого человека, а не будет с ним работать адвокат, назначенный от государства, который может иметь совершенно иной взгляд на то, как это делается. То есть момент этой адвокатской работы, который заключается в коммуникации, поддержании контакта заключенного с внешним миром, чтобы он знал, что происходит, знал, что предпринимается по его поводу, кто помогает ему, кто собирается что делать по его поводу, – вот это сейчас в новых условиях может фактически быть отрезанным. И поэтому говорить о сходстве этого дела с предыдущим можно очень условно.
– Тем не менее Эван Гершкович работал в России несколько лет. Можно ли сейчас предположить, почему его задержали именно сейчас и обвиняют в шпионаже именно сейчас? Возможно, появился какой-то россиянин в США, которого нужно срочно менять?
– Я об этом ничего не слышал. Если такая история есть за этим, то, скорее всего, она в ближайшее время всплывет, то есть кто-то, кто знает, что-то скажет. Я думаю, что на текущую минуту никто за пределами людей, которые это решение принимали, тоже могут только гадать и высказывать такие предположительные версии.
– А тот факт, что с 1991 года, даже с 1986 года, в России вообще не задерживали и не арестовывали в принципе иностранного журналиста, да еще у которого есть аккредитация в российском МИДе. Что значит этот факт теперь?
– Вы знаете, у нас с прошлого года идет война. И пытаться сравнивать то, что происходит во время войны, с тем, что происходило в более травоядное время, это, по-моему, просто бесполезно, потому что раньше были одни условия, сейчас они другие, что здесь вообще можно в принципе сопоставлять? Вот сейчас все будет более жестко, чем оно было раньше. И это не какая-то новость, не какой-то сюрприз, что мы сегодня проснулись – и вау! – как-то российский МИД или российское ФСБ себя ведет как-то иначе. Мы уже год живем в состоянии войны.
– Илья, тем не менее можно ли сейчас предположить, если будет в будущем какой-либо обмен, сколько вообще в принципе может это занять времени для таких переговоров с США, для организационных моментов?
– В случае с моим норвежским подзащитным это заняло два года. Притом что там были элементы, которые эту ситуацию осложняли, там не было прямого, явного кандидата на обмен и там в общем было понятно, что эти переговоры будут идти по сложной структуре. Там в итоге его обменяли на двух граждан Литвы, которых Литва согласилась отдать России, это были их граждане, но задержанные за шпионаж в пользу России.
Это действительно в первую очередь зависит от того, есть ли явные кандидаты и являются ли эти кандидаты в принципе пригодными для обмена. Виктор Бут в свое время, очень долгое время, был таким человеком, которого Россия всегда называла как свой первый приоритет для этого обмена, и американцы всегда говорили "нет". И как только происходил этот первый диалог "Вот за такого-то отдайте нам Бута" – "Нет, не отдадим", тогда уже переходили к обсуждению других кандидатур. От этого зависит в первую очередь.
Эта ситуация совершенно не регулируется никакими правилами. То есть в принципе обмен, если о нем договорятся, может состояться завтра, мы можем не узнать, в чем он заключался, это не обязан быть обмен человека на человека, это может быть обмен человека на что-то. Хотя обычно все-таки человека на человека. Я не знаю истории, где бы такого рода вещи происходили до приговора, то есть это некий ориентир. Понятно, что мы живем в условиях войны и, как я уже сказал, все может меняться, но обычно ФСБ не выпускает никого из своих цепких лап, не доведя его до обвинительного приговора, а темпы следствия у ФСБ, по крайней мере до нового времени, были, как правило, год с лишним.
– То есть до приговора еще два года переговоров? То есть два-три года – это в лучшем случае?
– Нет, переговоры будут идти параллельно, это ни к чему не обязывает, тем более что переговорами занимаются не те люди, которые занимаются уголовным делом, это не их уровень компетенции. И мы даже в свое время никогда не пытались у эфэсбэшников узнать, что они думают по поводу обмена. Но это ориентир. То есть если принцип работы такой же, то год можете смело класть.
