Ответственность за смерть Алексея Навального на Владимира Путина возложил российский оппозиционер Владимир Кара-Мурза. "Этот человек несет с собой смерть все 25 лет своей власти. Чечня, "Норд-Ост", Беслан, Грузия, Сирия, Украина. Убитая, подарком ко дню рождения, в своем подъезде Анна Политковская; расстрелянный в спину рядом с Кремлем Борис Немцов; "потерявший сознание после прогулки" в тюрьме Алексей Навальный", – такой комментарий Владимира Кара-Мурзы был опубликован 20 февраля в его телеграм-канале.
Самому Владимиру Кара-Мурзе в апреле 2023 года суд назначил 25 лет тюрьмы, обвинив в государственной измене, "фейках" и сотрудничестве с "нежелательной организацией".
О том, в каких условиях находится сейчас Владимир Кара-Мурза и как он отреагировал на известие о смерти Алексея Навального – в интервью Настоящему Времени рассказала жена Владимира Евгения Кара-Мурза.
– Есть ли у вас связь с Владимиром? Была ли она в течение последних дней? Как он отреагировал на известие о смерти Алексея Навального?
– Володя об этом знает. Адвокат у него только-только был. По словам адвоката, Володя в бешенстве. Я очень хорошо понимаю эти чувства. У меня это тоже в первую очередь вызывает ярость, потому что уже не в первый раз этот режим лишает нас яркого политического деятеля, человека, который обладал прекрасными лидерскими способностями, который умел убеждать, умел говорить с людьми, объяснять то, что далеко не всем понятно.
Я не считаю, что, убив Алексея, Владимир Путин лишил Россию будущего. Я считаю, что будущее в наших руках. Мы не можем позволить себе ждать, когда придет кто-то и за нас все сделает, будь то Борис Немцов, или Алексей Навальный, или кто-либо еще. Мы должны научиться бороться со злом сами. Мы должны понять наконец, что будущее будет таким, каким его сделаем мы. Собственно, это именно то, к чему Алексей и призывал. Но ярость я испытываю безграничную.
– Где сейчас Владимир Кара-Мурза, в какой колонии? Как с ним там обращаются?
– Володя находится в исправительной колонии номер семь особого режима в Омске. Его туда перевезли в конце января как злостного нарушителя правил отбывания наказаний. Осужден он был на 25 лет строгого режима, но недавно его перевели в колонию особого режима.
Существенно мало что в его жизни поменялось. Он находится в одиночке типа ШИЗО с прошлого сентября (2023 года – НВ). И в ИК-6, в предыдущей колонии, он находился в одиночке и колонии-то, собственно, не видел. И сейчас, в ИК-7, он находится тоже в той же самой одиночке с той же самой пристегивающейся к стене кроватью, табуреткой. Собственно, в тех условиях, в которых сидят политзаключенные, которые отказываются молчать даже за решеткой, которые продолжают пытаться убеждать людей вокруг, где бы они ни находились.
– То есть и Владимира тоже снова и снова отправляют в ШИЗО?
– Он просто не выходит из него. В предыдущей колонии, когда его привезли, его сразу отправили в ШИЗО. Но поскольку по российскому законодательству в ШИЗО нельзя находиться больше 15 суток, то они пару раз написали ему "ШИЗО", а потом переименовали эту камеру и сказали, что теперь это ПКТ (помещение камерного типа – НВ). Дали, правда, вторую книжку. У него была одна книжка – стало две.
Вот так он просидел еще пару месяцев, а теперь он находится в ЕПКТ, то есть едином помещении камерного типа. Все те же самые условия: доступа к библиотеке нет, ручка с бумагой полтора часа в день. Ему не позволяют даже сохранить фотографии детей. То есть такие условия, которые, к сожалению, в нынешней России стали достаточно распространенными для содержания политзаключенных.
– Адвокат может его посещать?
– Адвокат пока имеет возможность его посещать, и это единственное живое человеческое общение, которое у Володи есть. Он получает письма через "ФСИН-письмо", хотя ему их приносят только на полтора часа в день. Что он успел прочитать, на что успел ответить за эти 90 минут, – это все, потом все забирают. Но письма вроде как пока доходят.
Но живое человеческое общение – это только адвокат. И я очень благодарна за то, что эти адвокаты есть, что они готовы продолжать представлять интересы политзаключенных, что они продолжают работать в совершенно нечеловеческих условиях.
Для Володи и других политзаключенных адвокат – это часто просто единственная возможность поговорить с человеком, узнать что-то из новостей внешнего мира, увидеть человеческие глаза, которые не наполнены яростью или ненавистью. И это стоит дорого.
– Вы сказали, что Владимир в ярости и вы эту ярость разделяете. А когда вы прочитали новость про смерть Навального, вы лично что первое испытали?
– Очень не хотелось верить, наверное. Точно так же, как не хотелось верить в убийство Бориса Ефимовича Немцова. Это настолько чудовищно. Хотя это стало частью нашей жизни, но все равно чудовищно. Это не хочется принимать вот так сразу. И я не думаю, что я до сих пор это переварила, я не думаю, что я в последние годы вообще что-то перевариваю.
Мне порой кажется, что я двигаюсь вперед в состоянии берсерка, когда боли просто уже не чувствуешь. Просто прешь вперед, потому что понимаешь, что останавливаться нельзя, поворачиваться назад – это вообще не вариант. Продолжаешь идти вперед, несмотря на все удары.
Наверное, такое же было ощущение. Не хотелось верить, мозг отказывался принимать это. Хотя, казалось бы, что тут удивительного? Политические убийства в нашей стране – это нынешняя часть современной России. Режим пользуется таким инструментом избавления от оппонентов все время, что Владимир Путин находится у власти. Хочу напомнить, что он пришел к власти со взрыва домов. И огромное количество журналистов, политиков, активистов за эти годы стали жертвами политических убийств. И, конечно, власть все это списывает на синдром внезапной смерти, на низкий сахар в крови, на не тот назальный спрей, на плохие суши, на редкие вирусы. Вот какая-то очень высокая смертность у нас среди оппозиционных политиков, активистов, журналистов. Так мы живем. Но все равно каждый раз это удар, чудовищный удар. Видимо, переваривать это я лично буду когда-то потом.
– Вам сейчас страшно за Владимира?
– Мне за Владимира всегда страшно. Он пережил два отравления, и оба раза ему давали пятипроцентный шанс на выживание. Я видела его в коме с синими ногами, похожего на осьминога, потому что отовсюду торчали провода, у него не работал ни один орган. Поэтому я живу с этим чувством каждый день. А сейчас, когда он находится в руках тех же самых людей, которые дважды пытались его убить, естественно, я всегда боюсь за его жизнь.
– Bild уже после смерти Навального написал, что якобы готовился некий обмен Навального, что между Европой, США и Россией идут какие-то разговоры о возможных обменах политзаключенных в России на людей, которые нужны Кремлю прямо сейчас и которые сидят за границей. Назывался Красиков, убийца Хангошвили, и так далее. Вы можете как-то это прокомментировать? Вам известно о каких-то переговорах, которые могли бы касаться Владимира Кара-Мурзы?
– Знаете, о переговорах, которые касаются Володи, мне ничего конкретно не известно. Но если были такие переговоры в отношении Алексея и возможного его обмена, возможно, на Красикова, если это было, то это значит, что смерть Алексея и на руках немецких властей тоже. Потому что если им это было предложено и они этого не сделали, то это банально значит, что они имели возможность спасти Алексею жизнь и не сделали этого.
– Тут важно оговориться, что об этом пишет только Bild.
– Я говорю, что если это было, но у меня нет никаких конкретных подтверждений этому. Но если эти переговоры велись и закончились ничем, то это значит, что шанс спасти Алексея был и он не был использован. И теперь Алексей убит.
– По поводу других людей, по поводу вашего мужа вас никто в известность не ставил о чем-то подобном?
– Нет.
