Администрация колонии № 2 в Покрове, где находится российский оппозиционный политик Алексей Навальный, угрожает начать принудительное кормление. 31 марта Навальный объявил голодовку с требованием исполнить закон и пустить к нему приглашенного врача. С тех пор он похудел на 8 кг, а с момента приезда в колонию – на 15 кг, сообщается в его твиттере. Сейчас Алексея Навального перевели из санчасти в отряд, врача все еще к нему не пустили.
Конвенция по защите прав человека приравнивает принудительное кормление к пыткам. Российское законодательство и даже Европейский суд по правам человека допускают такую практику. Прописана ли сама процедура принудительного кормления, можно ли ей противостоять, в эфире Настоящего Времени рассказал Леонид Абгаджава, адвокат, юрист организации "Русь сидящая".
– В российских законах указано, что принудительное питание допускается, но есть там и две оговорки: если есть медицинские показания, письменное заключение врача и то, что это может быть сделано лишь в присутствии медицинского работника. Но больше нигде не прописано, я, по крайней мере, не нашла, возможно, вы меня исправите, как человека могут кормить насильно: через зонд, в вену вводить, ректально вводить какие-то питательные вещества? Прописана ли как-то эта процедура?
– Я уточню, что в законе еще есть важный критерий: должна существовать угроза жизни, никак иначе. Сперва нужно прийти к этому выводу. Что касается того, как это может быть сделано, действительно, это не урегулировано. Возможно, существуют какие-то инструкции для служебного пользования, о которых мы не знаем и не можем знать, к сожалению, где прописано, как это может делаться. Все перечисленные вами виды могут иметь место, плюс внутривенно также могут вводиться различные растворы. Предсказать, как именно это будет делаться с технической точки зрения, к сожалению, невозможно.
– А можно ли юридически противостоять принудительному кормлению? Я имею в виду предпринять в юридическом плане некие шаги, чтобы не допустить этого? Например, написать публичное заявление или заявление на имя администрации колонии, руководителя колонии о том, что "я требую, чтобы ко мне не применялось это". Или нет таких юридических шагов?
– Во-первых, как вы сами сказали, юридическое основание и вообще в принципе такая возможность законом предусмотрена.
Во-вторых, даже Европейский суд [по правам человека] допускает такую практику, говорит, что так делать можно, он делает много оговорок: что действительно должно быть решение врачей, действительно эта процедура должна осуществляться максимально не унижающим человеческое достоинство способом. Но и наша правовая система, и правовая система Европейского суда по правам человека позволяет это делать.
Что касается жалоб, то на самом деле жалобы здесь, я боюсь, что не могут возыметь эффекта, по крайней мере оперативного, потому что, опять же, по закону все – на усмотрение врачей. Если врачи считают, что это нужно сделать, чтобы устранить угрозу жизни, то это будет сделано.
Да, можно обращаться через суд в рамках административного судопроизводства на незаконные действия. Но это очень большое время, оперативно повлиять на эту ситуацию, на мой взгляд, невозможно.
– Леонид, я хочу уточнить: врачи должны дать заключение – те, которые находятся в структуре ФСИН, тоже?
– Опять же, это в законе не уточняется, в том-то и проблема. Европейский суд говорит, что это все-таки должно быть коллегиальное решение, и желательно, чтобы первый врач – пусть будет представитель или тот, кто работает в учреждении или связан так или иначе, второй – желательно, чтобы все-таки был более независимым. Но, опять же, это Европейский суд так считает.
– Вы уже упомянули о том, что ЕСПЧ (Европейский суд по правам человека) не считает само по себе принудительное кормление ради спасения жизни чем-то недопустимым. Но в ЕСПЧ подчеркивают, что эта процедура должна проводиться максимально гуманно – так, чтобы кормление не становилось пыткой, не унижало достоинства человека. Известны ли вам примеры, как это все-таки проводится в России? Мы в самом начале разговора упомянули, что это может быть по-разному, но, возможно, есть какие-то конкретные случаи, примеры? И вообще насколько применяется такая практика?
– К сожалению, в целом голодовки довольно распространены. Не могу сказать, что это происходит каждый день в каждой колонии. Но поскольку права заключенных нарушаются повсеместно, порой они нарушаются до такой степени, что человек находится в такой форме отчаяния, что готов прибегнуть даже к такому способу протеста против нарушения его прав. Поэтому, к сожалению, это довольно распространено.
Да, технически это может быть трубка, да, там будут присутствовать сотрудники ФСИН, которые попытаются сделать так, чтобы трубку было возможно ввести орально. Да, это может быть и внутривенно, и ректально это может быть. К сожалению, любой способ возможен.
– Человека при этом как-то обездвиживают?
– В принципе, они имеют возможность действительно человека обездвижить. Но мы изучаем практику Европейского суда, и он сам не может сформулировать вот такой критерий, такой способ, инструкцию, как бы это было бы правильно, потому что ситуации разные, человек может вести себя по-разному.
С одной стороны, это даже в нормальной пенитенциарной системе сложный казус, в котором сложно разобраться, как правильно себя вести. И, в принципе, Европейский суд исходит из того, что нужно принять максимум мер, исходя из тех обстоятельств, которые имеются на данный момент, чтобы сделать это минимально опасно для человека и минимально унижающим его достоинство. То есть если человек не сопротивляется, конечно, его не должны держать и так далее.
– В случае с Алексеем Навальным могу предположить, что он все-таки будет сопротивляться. Известно ли вам, как это происходит? В какой-то отдельной комнате в местной больнице, увозят в больницу гражданскую, условно, или это происходит прямо в камере?
– Нет, это, к сожалению, может быть сделано в колонии. То есть присутствие врача может быть и для нашей системы обязательным, то есть врач там будет присутствовать, будет присутствовать фельдшер. Но в целом это может быть сделано и в колонии, да.
– Леонид, если процедура вполне законна, согласно российскому законодательству, но не прописано как, после с ней можно прийти в ЕСПЧ и сказать, что она применялась, унижая мою честь, достоинство, ограничивая меня в правах? Были ли такие случаи, когда Европейский суд по правам человека становился на сторону заключенного?
– Да, конечно. После этого уже можно обратиться в суд именно в рамках Кодекса административного судопроизводства о признании действий сотрудников системы исполнения наказаний незаконными, пройти этот этап в России вплоть до Верховного суда и потом уже обратиться в ЕСПЧ. Безусловно, это можно будет сделать, может быть, даже нужно будет это сделать, рассказав суду все обстоятельства и факты того, как это происходило.
Но, опять же, в Европейском суде есть практика, когда подобные действия все-таки признавались унижающими человеческое достоинство именно исходя из того, что можно было прибегнуть к другим способам.
Здесь слишком много зависит от конкретных обстоятельств, и не так уж много практики, к сожалению, такой, когда это обжаловалось, когда это доходило до Европейского суда. Практика Европейского суда довольно разрозненна, то есть одно дело из Украины, одно дело из Молдовы, одно дело из России, одно дело из Эстонии – не так часто, к сожалению, такие случаи так высоко доходят. Их, в принципе, не так уж и много, как, например, когда нарушается право на справедливый суд – таких дел сотни, практики много. Здесь – нет, к сожалению.
– Довольно часто возникали подобные темы о возможном принудительном кормлении, особенно когда голодал кто-то из украинских политзаключенных, содержащихся в России: Олег Сенцов, Надежда Савченко и так далее. Каждый раз говорилось о том, что, возможно, будет применено принудительное кормление. Но ни разу такого не было на моей памяти.
– Сами голодовки не то чтобы настолько распространены. На мой взгляд, то, что сейчас происходит с Алексеем, что мы знаем, по крайней мере, – что он уже потерял 8 килограммов только во время голодовки, – это настораживает и заставляет беспокоиться о его здоровье. Мы не знаем, каково его медицинское состояние. Возможно, действительно, через какое-то время это будет единственным способом пресечь какие-то серьезные последствия для его здоровья.
