"Нас вынуждают врать – и мы врем". Как гей-семьи с детьми живут в российской провинции

10 июня 2019 года
Алла Константинова

Согласно недавнему опросу "Левада-Центра", почти половина россиян (47%) высказывается за равные права ЛГБТ-людей в России. Это самый высокий показатель поддержки геев за последние 15 лет. Но чувствуют ли "потепление" сами представители ЛГБТ? Надеются ли, что когда-нибудь в России признают их права?

Корреспондент Настоящего Времени поговорила с тремя гей-семьями, которые живут, а точнее, прячутся в провинции.

Свадьба для прикрытия

33-летняя Дина (здесь и далее имена изменены – НВ) работает в одном из вологодских театров. В Вологду она приехала, когда ей было 19 лет: на тот момент она закончила одно из театральных училищ Казахстана. Работать решила подальше от дома, хотя ее приглашали в театры из более близких регионов. Через год после переезда встретила свою нынешнюю партнершу: Оксана старше Дины на 10 лет. У пары есть сын Давид, ему девять.

Иллюстрация: Настоящее Время
Иллюстрация: Настоящее Время

"С детства было острое ощущение, что я не такая, как другие, – рассказывает Дина. – У меня мать – чистокровная еврейка, и впервые я ощутила свою инаковость в школе, когда девочка, с которой я нормально общалась, вдруг стала рисовать свастику в тетрадях, приговаривая, что "всех евреев нужно сжечь". Я тогда подумала: боже, неужели это возможно в наше время? Оказалось, возможно. И не только это. И да – тогда я впервые осознала, что лучше никому не говорить, кто ты – по национальности, другим "важным" признакам. Проще обходить эти темы стороной".

Когда у всех были первые подростковые романы, Дину интересовал лишь театр. Но в училище за ней стала ухаживать однокурсница. Девушки начали встречаться, и у Дины случился первый в жизни секс.

"Я долго сопротивлялась своим мыслям. Даже когда ехала в Вологду, рассчитывала "начать нормальную жизнь". И, думаю, всё вполне могло бы повернуться так, что я вступила бы в гетеросексуальные отношения или даже брак – другое дело, как бы я себя тогда чувствовала".

Давид родился от друга Дины. Он тоже гей и довольно известный сейчас в Москве актер. С Диной они давно дружат: учились вместе, работали, потом решили сыграть "постановочную" свадьбу. В Вологду съехались радостные родственники. Приглашенные на торжество друзья пары еле сдерживали смех, впрочем как и регистратор в ЗАГСе: она оказалась родственницей коллеги Дины по театру и знала, кого связывает узами брака. Отгуляв свадьбу, молодожены разошлись по разным постелям: Дина уже была на тот момент с Оксаной.

"Думаю, моя мама сейчас уже догадывается, что я замужем только формально, – говорит Дина. – Но его родственники до сих пор уверены, что у нас с ним большая любовь. Отчасти это правда: у нас прекрасные дружеские отношения. Алименты он не платит, но только потому, что я не прошу. Иногда покупает нужные Давиду вещи, одежду. Но я не настаиваю".

Давид ходит в школу и на все вопросы сверстников привык отвечать: одна – мама, другая – крестная, папа живет в Москве. В детском саду некоторые малыши устраивали истерику, узнав, что у кого-то может быть две мамы. Взрослые, услышав эти разговоры, прятали глаза. Дина уверена: мужчинам-геям было бы гораздо сложнее.

"Все всё понимают, но вопросов не задают, – уверена Дина. – На школьные собрания хожу я, в поликлинику если нужно попасть – там Давида не спрашивают, с кем он пришел. Мы и путешествуем втроем, но только один раз у нас уточнили – на израильской границе – кем мы друг другу приходимся. В таких случаях я говорю: подруга. Давида наше объяснение тоже вполне устраивает. Он же вырос в этой системе, он не знает, как это – по-другому. Возможно, трудности наступят потом, когда он станет постарше и начнет нас стесняться".

Две машины и дом женщин оформлены на Оксану. Все потому, что пара подумывает о втором ребенке и, если за Диной будет числиться недвижимость, возникнут проблемы с получением материнского капитала. Случись что с Оксаной – всё перейдет к ее родственникам, а не к Дине.

"Вот это бесправие действительно сильно беспокоит, – говорит Дина. – Что касается всего остального, не думаю, что в России в гей-вопросе все стоит на мертвой точке. Знакомая работает в школе, и они не так давно проводили анонимные опросы о сексе среди детей. Так вот 90% школьников до 15 лет пробуют и гетеросексуальные, и однополые отношения. И не боятся об этом говорить, пускай и анонимно. Поэтому что-то тихонько меняется, хочется верить. Проблема ведь не в том, что в России запрещены однополые браки, а в том, что наши люди к ним не готовы. Если бы случилось чудо, и гей-отношения вдруг разрешили – это бы только навредило, мне кажется. Мы живем в провинции, где не принято открыто высказывать геям свою неприязнь. И пока нас не трогают, меня все устраивает, я не планирую эмигрировать. Хотя возможность такую всегда держу в голове. Потому что если Давида вдруг из-за наших отношений начнут травить, это будет и моя вина тоже".

Родители-гомофобы

Татьяна и Алиса вместе 9 лет, живут в Петрозаводске. Одна – медик, другая – юрист. У пары подрастают долгожданные двойняшки, рожденные с помощью ЭКО. Им по три года, они ходят в частный детский сад, где не задают лишних вопросов. Границы пришлось обозначить сразу: обеих женщин дети называют мамами, и было бы странно вдруг просить звать одну из них по имени. Вскоре малыши перейдут в государственный детский сад, и пара решила перестраховаться: "основной" мамой будет Татьяна, а Алиса – крёстной. Причем последней лучше пореже появляться в детском саду, чтобы не привлекать к себе внимания.

Иллюстрация: Настоящее Время
Иллюстрация: Настоящее Время

Для государства этой семьи не существует: двойняшек официально воспитывает мать-одиночка Татьяна. Впрочем, об ощутимой материальной поддержке речи не идет. До полутора лет детей Татьяна получала пособие – 80% от средней заработной платы, после – раз в год брала материальную помощь в размере двух окладов на работе. Также ей выплачивают 3700 рублей на ребенка за не предоставленные в детском саду места. Если бы Алиса не работала – пришлось бы туго.

Татьяна осознала свою гомосексуальность лишь в 31 год, уже с Алисой, своей второй девушкой. Знакомство с собой далось нелегко.

"Несмотря на то, что в подростковом возрасте и позже я ощущала влечение к девушкам, все равно думала, что это некое преходящее состояние, которому не стоит придавать значения, – делится Татьяна. Сейчас ей сорок. – Информации о гомосексуалах тогда не было вообще, хотя я училась на медицинском факультете. Слово "лесбиянка" было каким-то противным, постыдным: в голове сразу всплывали образы обнимающихся блондинок из "Плэйбоя". Поэтому я упорно пыталась встречаться с мужчинами и планировала, как все, рано или поздно выйти замуж. Однажды чуть не вышла, но с тем мужчиной мы, к счастью, в итоге расстались".

Алиса, наоборот, уже в 12 лет осознала, что к противоположному полу ее не тянет. В начале 2000-х о бисексуалах или геях свободно писали подростковые журналы – так что теории было достаточно. В старших классах школы Алиса узнала о "Пушке" – месте в центре города, где собирались гомосексуалы.

"Тогда каждый день там было по 20-30 человек, – вспоминает она. – Кто-то выпивал, кто-то просто общался, громко играла музыка. Периодически случались стычки с какими-нибудь гопниками, но ничего критичного. В общем, культовое место было. Сейчас такие тусовки сложно представить".

И Татьяна, и Алиса говорят, что самыми непримиримыми гомофобами оказались их близкие. У Татьяны – семья старшего брата, у Алисы – мать с отцом. Родители Алисы выгнали дочь из дома, узнав, что она лесбиянка.

"Я делала попытки честно с ними объясниться, чтобы перестать постоянно врать, – вспоминает она. – Сначала пробовала намекнуть, что как минимум бисексуальна. Реакция была такой, что я быстренько "передумала". Потом у меня даже появился подставной "жених", с которым мы якобы планировали расписаться. Я хотела собраться с мыслями и потом признаться родителям, что мужчины – все-таки не мое. Но в планы вмешалась тетя, которая была в курсе моих секретов. Она просто сдала меня – и меня выгнали из дома. Помню, как родители кричали моей плачущей восьмилетней сестре, что у нее меня "нет и никогда не было". Мол, она у них теперь единственный ребенок. Мама потом мне все-таки позвонила, но только спустя полтора года. Все то время она даже не интересовалась, что со мной. Впрочем, у нас до сих пор напряженные отношения".

Жизнь ЛГБТ-людей в России и так связана с постоянной тревогой, а появление детей усилило это ощущение, признаются молодые мамы.

"Опасения есть, – говорит Алиса. – Мы согласны с тем, что гомофобия в России навязывается, скорее, "сверху". В обществе все гораздо спокойнее: да, бывают неприятные моменты, но в целом, когда никто никого не беспокоит – все молчат. Но это все равно постоянная ложь. Причем не та ложь, которая вообще должна иметь место в цивилизованном мире. Нас вынуждают врать – и мы врем, но не ради себя, а ради безопасности своих детей. Мы не имеем права подвергать их испытаниям, которые к ним никак не относятся. Поэтому вопрос с эмиграцией по-прежнему остается открытым: если дадут команду "фас", и мы почувствуем угрозу, мы уедем. Что может изменить обстановку в стране? Время, распространение информации и смена власти. При нынешнем руководстве в России отношение к геям может измениться только в худшую сторону, увы".

"Почему вы вместе спите?"

Мужские гей-семьи с детьми в России тоже есть. Но поговорить хотя бы с одной из них – задача почти невыполнимая, ведь мужчины чаще подвергаются яростной гомофобии, чем женщины. Владислава и Максима удалось найти благодаря блогу их сына Артема: у 15-летнего мальчика есть группа в соцсети, где он рассказывает о своей жизни с гей-парой. Обоих мужчин Артем называет папами, хотя биологического отца среди них нет. Владислав – дядя Артема, который оформил опеку над ним, когда мальчику было пять лет и его мама умерла. Биологический отец Артема не только не интересовался его судьбой, но даже не знал, как сына зовут.

Настоящее Время
Иллюстрация: Настоящее Время

"У меня не было сомнений насчет усыновления Артема, но мы обсуждали этот вопрос с моей матерью, – рассказывает Владислав. – Мы не были уверены, как сделать лучше. На тот момент мне было 20 лет, а моей маме – за 60, и мы оба были не в самом подходящем возрасте для ребенка. Мама тогда о моей ориентации не знала. Сейчас уже догадывается, думаю, но молчит. В общем, в конце концов, опеку взял я, во многом потому, что такова была личная просьба моей сестры. Она очень хотела, чтобы ребенок остался со мной и моим мужчиной – именно в таком тандеме".

С Артемом поговорили после того, как мальчик увидел мужчин спящими в одной кровати. Он так и спросил их: "Почему вы вместе спите?" После недолгой заминки Владислав признался ему, что они со своим партнером любят друг друга.

"Я помню, что ощутил приступ обиды на них, – рассказывает Артем. – Горячей такой обиды, в груди, от которой слезы закипают. Я говорил, что они врут, что такого нет в фильмах и книгах, что о подобном мне никто раньше не говорил. Влад предложил посмотреть фильм о любви двух мужчин, но я отказался и убежал. До вечера я не выходил из своей комнаты, а когда вышел – увидел, что Влад смотрит телевизор. Мелькали кадры с мужчиной в строгом костюме, он выглядел очень грустным и смотрел на фотографию какого-то парня. Влад объяснил мне, что герой грустит, потому что его любимый человек умер. Я спросил: "Тот парень на фото? Он теперь там же, где моя мама?" – "Наверное", – ответил он мне. Так я стал постепенно свыкаться с мыслью, что у меня не совсем обычная семья".

Владиславу 31 год, он веб-художник, работает в сфере гейм-дизайна. Его 36-летний муж Максим – этой весной пара поженилась в Канаде – работает врачом. Вместе они почти 14 лет. Живут в одном из небольших провинциальных городов ближе к востоку страны. Когда у них появился Артем, мальчику пришлось объяснить, по какому "шаблону" рассказывать людям о своей семье. В ней, по официальной версии, есть только двое: Артем и его дядя.

"Я переживал, почему мне приходится врать, – вспоминает Артем. – Все время боялся проговориться, не приглашал знакомых домой, потому что там повсюду фото Влада и Максима. Возможно, поэтому я довольно замкнутый человек теперь, особо ни с кем не общаюсь".

Об атмосфере полнейшей конспирации, которая невероятно выматывает, говорит и Владислав. В их жизни постоянно возникают моменты, когда кажется: вот-вот их рассекретят. Здесь стоит сделать важное уточнение: в семье не так давно появился второй ребенок, 12-летний Ваня. Его усыновил Владислав, много лет работавший волонтером в детских домах. Брошенный биологическими родителями мальчик привязался к молодому мужчине, просил его забрать. После долгих переговоров семья решилась. Но это только добавило тревоги в их жизнь.

"Ваня вполне может выдать незнакомым людям: "А я живу с двумя геями", – горько усмехается Владислав. – После чего мы, смеясь, максимально естественно говорим: "Он еще не адаптировался после детского дома, извините" – и быстро уходим. Получается, что в этой ситуации ребёнок выглядит как этакий "дурачок", который склонен нести чушь. Мы его таким выставляем. Мне это не нравится, но ничего другого тут не сделаешь".

С "большим социумом" пара старается взаимодействовать по-минимуму. Вместо районной поликлиники обращаются в платные учреждения. "Скорую" Артему вызывали один или два раза, и роль "отца" перед врачами в этом случае играл Максим, а Владислав просто уходил в другую комнату. В больнице никто из детей не лежал. Оба ребенка ходят в частную школу: меньше бюрократии, больше шансов объясниться, и в конце концов, просто действует закон "Я плачу деньги – я диктую правила".

"Как бы я оценил консервативность нашего общества? – задается вопросом Владислав. – На 7 баллов из 10. Радует, что люди до 30 лет сейчас чаще довольно либерально относятся к ЛГБТ. Для минимального комфорта мне было бы достаточно уверенности в том, что я и моя семья юридически защищены. Что никто не заберет детей, и что мой муж может нести за них равную со мной юридическую ответственность. На данный момент, случись что со мной, они должны будут остаться на воспитание государству, при том, что у них есть второй отец. На этом фоне желание пройтись за руку по улице, чтобы никто не побил, волнует мало. Как и гей-парады. Если бы их разрешили в России, я бы не пошел: мне еще детей на ноги поставить надо, а потом умирать".

При этом Владислав и Максим однажды побывали на заграничном прайде: хотелось посмотреть, что это такое. Но признаются, что если бы жили в стране, где гей-парады проводят регулярно, то не испытывали бы желания на них ходить.

"Иногда я думаю о своей семье, о том, какая она, и мне хочется, чтобы этого не было, – признается их сын Артем. – Именно потому, что устаю от жизни под постоянной нависающей угрозой. Но потом я вспоминаю о том, что это было решением моей мамы, и думаю, что она не могла ошибиться. Она хотела, чтобы я получил этот опыт, потому что он делает меня мудрее, человечней, свободней в своих взглядах. И это правда. Чего бы мне ни случалось думать о своих родителях или даже говорить им это вслух, но когда что-то между нами вдруг не так – это переживается мной как катастрофа".

А конфликты случаются. Например, пара хотела уехать в Канаду. Последние три года готовили документы для заключения брака, узнавали про эмиграцию – но старший сын Артем против, и решение пришлось "заморозить". Так что пока Максим и Владислав настроены продолжать жить на родине. Артем, к слову, охотно согласился ответить на волнующий многих вопрос, влияет ли пример гомосексуальной семьи на его личную ориентацию. Говорит, не влияет.

"Если считать, что ориентация зависит от семьи, в которой растешь, значит, признать, что ориентация – это сугубо социальное, – рассуждает мальчик. – То, что ты видишь вокруг себя – то и перенимаешь. Я же, видя рядом с собой двух геев, социально пытаюсь подавать себя как гетеросексуала, пытаюсь ориентироваться на "шаблон" из общества, а не из семьи. Но внутренне я чувствую, что, на самом деле, как минимум бисексуален. Время покажет".