Ученый совет "Свободного университета" объявил о прекращении его деятельности на территории России. 31 марта Генеральная прокуратура страны признала его "нежелательной" в России организацией.
Продолжит ли университет работу и в каком формате – рассказала соосновательница "Свободного университета", доктор юридических наук Елена Лукьянова.
– Университет приостановил работу или нет? Кирилл Мартынов сначала писал, что университет продолжит работу, но 2 апреля вышло заявление, в котором сказано, что вы приостанавливаете работу на территории России.
– Нет, мы сказали, что приостанавливаем на территории России, но не приостанавливаем на территории университета. А в России-то университета не существует на самом деле – он существует в облаке. Мы живем под открытым небом. Прокуратура пишет: "В стенах университета существует какая-то литература", – но у нас нет стен. Мы абсолютно свободны, это свободный кооператив преподавателей, живущих по всему миру, и наши студенты тоже живут по всему миру. Нас объединяет то, что мы преподаем на русском языке, академическая свобода, то, что мы очень трепетно относимся к высочайшему качеству наших программ и преподавателей.
– Вы можете объяснить, что в принципе представляет собой университет? Это, по сути, лекции по видеосвязи?
– Да, конечно, это онлайн-университет. Он образовался в сентябре 2020 года, когда группу лучших российских профессоров уволили из российских вузов, в первую очередь из Высшей школы экономики. И в первый набор у нас было всего 19 преподавателей. На них пришло шесть с половиной тысяч заявок.
И вот два с половиной года университет работает. Он кратно увеличился, у нас много факультетов, у нас самостоятельные магистерские программы. И очень большой спрос. Университет стал действительно важным, поэтому, видимо, Российская Федерация сочла его опасным для себя.
– Можете рассказать подробнее: вы получили 6,5 тысяч заявок, но студентов в итоге меньше?
– Естественно. Мы же отбираем студентов.
– Какие у вас направления? В контексте того, что университет признали "нежелательной" организацией, наверняка там много есть про политологию?
– Нет, мы – совершенно классический академический университет. У нас есть огромный социально-политический факультет – мы его называем "цехом", – в который входят политологи, психологи, социологи, юристы. Их много. У нас есть цех филологии и науки о культуре, есть философия и религиоведение, историки, творческие мастерские – они у нас называются "свободные курсы Свободного университета". У нас есть школы точных и естественных наук, антикоррупционная школа. То есть это практически полный набор хорошего уровня международного университета.
– Насколько вообще это решение российских властей про "нежелательную" организацию опасно для тех людей, которые учились в вашем университете, находясь в России?
– Сегодня в России, по-моему, опасно все для всех. Логика нашей прокуратуры непредсказуема и не соответствует закону. Даже не с точки зрения объявления университета – это, безусловно, незаконно и антиконституционно, – но сегодня наша прокуратура может кого угодно за что угодно привлечь и объявить весь массив студентов и преподавателей сотрудничающими с "нежелательной" организацией. Поэтому наша главная задача – обезопасить людей. Людей в России у нас осталось совсем немного, особенно после начала войны. Россиян у нас много, но стало меньше студентов, находящихся на территории России. Тем не менее главная наша задача – их обезопасить. Именно поэтому мы объявили о том, что мы прекращаем работу на территории России. А в остальном мире университет будет жить, работать, продолжать научные исследования, писать книги. Россия сама строит стену между собой и современным миром. Это в принципе в логике ее концепции внешней и внутренней политики.
– Получается, что академичная наука, в которой нет пропаганды войны, но есть мировые подходы к образованию, в которой изучаются мировые инновации, на русском языке будет возможна сейчас только за рубежом?
– Что значит "за рубежом"? У нас нет кампуса, у нас нет стационара: парт, ведер, тряпок, досок. Мы живем в открытом мире в интернете, поэтому те, кто до нас дотянется, будут учиться. Сегодня невозможно полностью перекрыть все каналы информации. Посмотрим. Прошло всего пара дней с того момента, как нас объявили "нежелательной" организацией. Если они захотят сделать показательный процесс, они будут его делать.
Но сейчас наша задача – максимально обезопасить тех людей, до которых эта власть может дотянуться. Вообще запрещать или объявлять нежелательной науку и образование – это такой яркий маркер абсолютно невежественной власти, которая отличается варварством, низким уровнем образования и непониманием того, как живет и дышит мир.
– А с точки зрения каких-то документов – вы выдаете дипломы вашим студентам?
– Нет, наши преподаватели выдают рекомендации студентам. Мы, естественно, оцениваем их знания, дифференцируем оценку этих знаний. Но себе сами задаем вопрос: мы не аккредитованы ни в одном государстве, но всякое ли хорошее образование должно иметь какую-то государственную аккредитацию? Есть всемирно признанные вузы, которые имеют собственную репутацию. И к ним притягивает студентов гораздо больше, чем к любым вузам с какой-либо государственной аккредитацией. Поэтому наша репутация, несмотря на то, что мы существуем неполных три года, уже очень высока. Мне кажется, что мы, наверное, пойдем по этому пути.
Но сейчас ведь и Европа думает над тем, каким будет ее образование будущего. Доклад Европейской комиссии об университете будущего, допустим, 2030 года – это ровно про нас. Болонская система с ее распределением, когда можно быть официально прикрепленным к одному вузу, но получать отдельные предметы и отдельные знания в разных вузах, входящих в Болонскую систему, тоже об этом говорит.
Сейчас весь мир находится на переломе ценностей, на каком-то квантовом переходе, и образование тоже. Поэтому мы будем искать свои пути. Нас любят, нас признают – этого совершенно достаточно. То, что работодатели принимают CV с рекомендациями нашим студентам от наших преподавателей, может быть важнее, чем что бы то ни было.
