В рамках обмена 29 декабря домой вернулись 76 украинских граждан. Среди них журналист и блогер Станислав Асеев. Сепаратисты удерживали его почти тысячу дней. Станислав Асеев был внештатным автором проекта украинской службы Радио Свобода – "Донбасс.Реалии".
— Расскажи, как ты попал в плен?
— Я делал репортаж для [украинской службы] Радио Свобода. Я уже переходил площадь Ленина (это в центре Донецка, для не дончан, которые не знают город), и меня окликнул патруль, обычные пэпээсники, обычный патруль. Они забрали мой рюкзак, проверили карманы, что-то там смотрели в паспорте, куда-то стали звонить. Я говорю: "Куда вы звоните?" Они говорят: "Сейчас мы проверим ваш паспорт по базе. Если никаких проблем нет, то вы пойдете дальше". Я стою жду, и буквально в течение, наверное, пяти минут подбегают люди в штатском, мне заламывают руки, надевают наручники.
С 11 мая 2017 года мой аккаунт мной не контролировался. Но люди продолжали писать. То есть задача была поставлена следующая: я должен выкладывать информацию в фейсбуке, делать репортажи, звонить матери, звонить друзьям, говорить, что все прекрасно, что все нормально, при этом находясь в подвале. Формально уголовных статей у меня семь. Первая – это "Шпионаж", ее не берем вообще во внимание. А вот все остальные шесть как раз связаны исключительно с моей публицистической журналистской деятельностью.
Например, написал слово "ДНР" (в кавычках) – статья. То есть они отправляют все это на лингвистическую экспертизу, это называется таким вот образом. Дальше эксперт дает оценку этим текстам и находит, что, например, кавычки в слове "ДНР" означают, что я отрицаю государственный суверенитет "Донецкой народной республики", публично призываю делать это остальных людей. И три: собственно, все, кто со мной связан каким-то образом по журналистской линии, это журналистское сообщество одновременно становится экстремистским.
— По факту шпионажа они открыли так называемое уголовное производство. Что имелось в виду?
— Имелось в виду ровно то, что дают подписывать, – и все. Здесь нужно вернуться к вопросу о пытках. Это целый комплекс мер, он не сводится только лишь к физическому воздействию, больше давит даже психологически. В основном они используют, конечно, электричество: привязываются провода к разным частям тела. Как мне потом сказали, меня пытали в самом простом варианте, это действительно так: привязываются провода к пальцам и на уши бросаются. Это конкретно в моем случае.
Людям приходилось проходить через более жестокие вещи, то есть провода бросались и на гениталии, и в задний проход вставлялись. Иногда делалась так называемое стерео: то есть четыре провода, а не два – два на пальцы, а два к вискам, обматываются мокрой тряпкой. Ощущения совсем другие.
Ну и все в таком духе происходило. В дальнейшем я просто в конечном итоге подписал бумаги, которые от меня требовалось подписать, с целой программой моей псевдодеятельности. И потом меня уже под вечер повели в подвал.
— Что-то наподобие суда было? У тебя было семь статей, значит, должен был быть суд.
— Суд – это тоже отдельная история. Суд проходил буквально за один день, у меня два приговора, я не знаю, знают ли в журналистском сообществе об этом или нет. Первый приговор был вынесен 5 августа, а второй, если не ошибаюсь, 27 или 28-го. Оба приговора по 15 лет. Причем они сами не знают, это 30 лет или 15.
Я напрямую задал этот вопрос судье. Говорю: "Скажите, сколько мне в итоге дали? Это 30 или 15?" Она ответила что-то в духе: "Если будут расхождения в вопросе реализации приговора, будем смотреть". И ушла.
