Хирург-онколог Руслан Абсалямов – потомственный врач. Долгое время он лечил раковых больных, подбирая им химиотерапию. Но с началом эпидемии коронавируса решил сменить специальность и пойти работать "на передовую", где его помощь нужнее, – в отделение Первой городской больницы для больных с COVID-19.
Как устроена работа в такой больнице, как изменилась жизнь Руслана и как на это решение отреагировали его родные. Обо всем этом он рассказал Настоящему Времени.
– Расскажите, пожалуйста, о вашей работе врача-онколога, химиотерапевта, хирурга. Что лично в вашей жизни изменилось с момента, когда эпидемия пришла в Россию?
– Изменилось очень многое, а в моей работе – практически все. Когда я был врачом-онкологом, я работал в частной клинике, занимался, как обычно, амбулаторным ведением пациентов: диагностикой, проведением химиотерапии, небольших хирургических манипуляций.
После того как к нам в страну пришел коронавирус и стал развиваться здесь достаточно бурно, работа в частной клинике по направлению онкологии стала постепенно сокращаться. Я начал размышлять и понял, что не могу себе позволить в этот момент сидеть дома. Поэтому я принял решение пойти работать в ковидный госпиталь – в клинику, которая была переориентирована для лечения пациентов с коронавирусной инфекцией.
Моя работа полностью изменилась. Как спектр больных, их патологии, так и сам по себе формат работы. И работа и даже моя жизнь тоже изменились кардинально: в настоящий момент я живу в отеле, езжу на работу и с работы обратно.
– Вы можете рассказать про вашу последнюю смену, вспомнить ее детально: во сколько вы проснулись, во сколько началась рабочая смена, что было во время этой смены самого тяжелого? Как вообще ваши коллеги себя чувствуют и как вы поддерживаете боевой дух среди врачей?
– Начну с конца. По поводу боевого духа, конечно же, мы все как коллектив очень сплочены. Беда, в принципе, всегда сплачивает людей, а на профессиональной почве у нас есть дополнительная предпосылка для этого. Поэтому мы, конечно, друг за друга: помогаем, подсказываем, поддерживаем друг друга.
Конечно же, мы не можем пойти куда-то вместе после работы, к сожалению. Но что касается взаимной поддержки, она чувствуется очень хорошо.
Что касается моего распорядка. Встаю я где-то в 5:30, небольшая зарядка, завтрак, душ, и я выдвигаюсь на работу. Где-то в полвосьмого я уже начинаю переодеваться и захожу в отделение к восьми часам утра.
Я работаю в дневной бригаде, в отделении непосредственно пациентов с подозрением или подтверждением на коронавирус. Мы не всегда это можем подтвердить лабораторно, мы в большей степени ориентируемся на данные компьютерной томографии.
У меня восьмичасовая рабочая смена. Наши бригады друг друга сменяют по мере окончания смены. В сутки в отделении работают три бригады. Что касается самой работы, то, конечно же, нужно очень быстро реагировать на изменяющуюся ситуацию с пациентом, поскольку течение этого заболевания таково, что состояние пациентов может достаточно быстро ухудшаться – по мере того, как усугубляется дыхательная недостаточность.
Поэтому нужно быстро реагировать. Как правило, мы используем различные методы для того, чтобы улучшить состояние пациента. Это в первую очередь кислород, это поворот пациента на живот. В тех случаях, когда нам не удается справиться с нарастающей дыхательной недостаточностью, мы переводим пациента в отделение реанимации.
В этом смысле наша работа – она заключается в постоянной готовности. Нужно своих пациентов, конечно, наблюдать чаще, чем это происходит в обычной жизни в онкологическом отделении или даже в хирургическом.
– В какой больнице вы сейчас трудитесь, ведете ли вы какую-то личную статистику? Вам больше скорая помощь доставляет пациентов на этой неделе в сравнении с прошлой неделей? Больше ли новых поступлений, в каком состоянии люди?
– Я работаю в Первой городской больнице, там под лечение коронавирусной инфекции выделили хирургический корпус. У нас есть определенный коечный фонд, лимит, через который мы не можем перешагнуть. Поэтому с точки зрения количества поступающих пациентов мы не можем наблюдать какой-то динамики, поскольку мы достаточно быстро заполнились.
По мере выписки пациентов, которые улучшаются и вылечиваются или, к сожалению, ухудшаются, мы принимаем новых пациентов. В этом плане мы не можем сказать, что динамика заболеваемости в целом по стране или по Москве как-то отражается на госпитализации непосредственно к нам в стационар.
По тяжести сейчас, конечно, в большей степени стараются госпитализировать тех пациентов, которым эта госпитализация действительно нужна. Стоит отметить, что есть пациенты с легкой степенью течения заболевания или даже среднетяжелой, но при этом не требующие кислородной поддержки и без признаков дыхательной недостаточности. Таких пациентов можно и нужно вести на дому, им не нужно ехать в больницу. Они не нуждаются в госпитализации. Потому что если они госпитализируются – они просто могут не дать возможность госпитализироваться тем, кому действительно нужна кислородная поддержка или какая-то более интенсивная терапия, разумеется, симптоматическая.
В этом смысле сейчас мы стараемся принимать пациентов, которые действительно в госпитализации нуждаются.
– А если говорить про возраст: есть ли тенденция, что госпитализация требуется людям старшего возраста? Есть ли в вашем отделении люди до 25 лет?
– Я такой статистики не веду. У нас в клинике, я уверен, для этого есть специально выделенные люди.
По личным наблюдениям, пациентов младше 25 лет у меня лично не было. Большинство пациентов – мужчины, средний возраст примерно 50-60 лет. Есть и люди вполне молодые – 40-50 лет, их меньше, конечно. И значительно меньше пациентов младше 40 лет.
Но я знаю,что в разных отделениях и других больницах есть очень молодые люди, есть пациенты даже младше 30 лет. К сожалению, в этом плане все подвержены риску, никто не застрахован. Но, конечно же, молодые значительно реже болеют тяжело.
Эта болезнь наиболее опасна для пациентов в возрасте с наличием сопутствующих патологий: сердечно-сосудистых, с хроническими заболеваниями дыхательной системы, сахарным диабетом. Это наиболее подверженные люди, и мы этих пациентов в наших отделениях наблюдаем. Но молодые пациенты без сопутствующих патологий тоже имеются.
– Расскажите, пожалуйста, как у вас в больнице обстоят дела со средствами защиты для врачей. Все ли в порядке в этой части работы?
– У нас в больнице все достаточно хорошо. Я не слышал, чтобы были какие-то ситуации, когда кому-то чего-то не хватало. Мы все носим "тайвеки" – это специальные костюмы из специального материала, респираторы, маски. У меня нет проблем с переносицей, о которых сейчас пестрят все социальные сети (Руслан говорит о пролежнях из-за тесно прилегающих к лицу респираторов – НВ). Хотя сначала были, я из-за этого отказался от обычных респираторов и самостоятельно купил себе полнолицевую маску. Но это, скорее, для собственного комфорта и ни в коем случае не потому, что у нас какой-то дефицит средств индивидуальной защиты.
Так что в этом плане в нашей больнице все необходимое для индивидуальной защиты врачей имеется.
– Вы сказали, что вы сейчас живете в гостинице. Эт чтобы не контактировать со своими близкими людьми лишний раз, правильно я понимаю? Все ли доктора, которые трудятся в больнице, где вы сейчас работаете, тоже приняли решение жить не дома?
– Не все доктора выбирают гостиницу, кто-то живет отдельно, кто-то живет дома. Это больше какой-то, наверное, внутренний выбор всей семьи и каждого отдельно взятого врача.
Мы с моей семьей решили, что так будет лучше, и мне была предоставлена гостиница. Это, конечно, достаточно тяжело. Я уже больше двух недель живу здесь в одном номере, эти четыре стены довольно опостылели.
[Тяжело] не потому что здесь что-то плохо – гостиница хорошая, номер отличный. Просто очень тяжело быть не со своей семьей. Мы регулярно созваниваемся по видео, но это, конечно, не может заменить живого общения.
С точки зрения какого-то распорядка – понятно, что после работы сил остается только на то, чтобы немного отдохнуть, немного почитать. Я себе тут оборудовал зону для занятий, потому что без физических упражнений совсем сложно становится. Я сделал небольшую перепланировку в номере и оборудовал себе небольшую зону для упражнений.
– А с точки зрения логистики гостиница находится недалеко от больницы? Вам до нее быстрее добираться, чем до дома?
– Я бы не сказал, что находится недалеко, но я не испытываю какого-то дискомфорта, поскольку перемещаюсь на своем автомобиле. А в текущих условиях пробок внутри Садового кольца практически не встречается. Пробок как таковых не встречается вообще, даже замедленное движение – редко.
Плюс когда я еду на работу – это достаточно рано, и, в принципе, машин очень мало, я доезжаю за 10-12 минут. По сравнению с тем, как я обычно привык на работу ездить, это сущие пустяки.
– В обычной жизни до пандемии вы работали в частной клинике, сейчас работаете в государственной больнице. Как, по-вашему, труд медработника, который работает в государственном медучреждении, оценен по всей сложности или недооценен? Это касается, в частности, оплаты труда.
– Совершенно точно он недооценен, он никогда не был адекватно оценен в нашей стране, в принципе. Но в Москве как-то с этим ситуация стала улучшаться в последние годы. Я не всю свою жизнь работал в частной клинике, не всю свою профессиональную карьеру, – я работал и в государственных учреждениях. И общаясь со своими коллегами и друзьями из разных регионов России, я знаю, как обстоят дела. Хочется сказать, что условия работы и условия оплаты труда в нашей стране у медицинских работников неприемлемые.
Я, к сожалению, не могу здесь сказать что-то хорошее по этому вопросу. В большинстве случаев врачи в нашей стране живут достаточно бедно. И это большая проблема, которая, к сожалению, практически не решается. В этом плане в Москве еще как-то достаточно неплохо, я бы сказал, грех жаловаться, но опять-таки, если сравнивать с другими регионами России. И совершенно невозможно сравнить это с европейскими странами, с Соединенными Штатами Америки.
– Как вам кажется, почему несмотря на тяжелые условия труда и низкую оплату медики остаютсяв профессии и продолжают лечить людей и в условиях пандемии, и просто в обычной жизни?
– Это довольно сложный вопрос. Каждый руководствуется какими-то своими внутренними причинами. В первую очередь, конечно же, врачи выбрали медицину по какому-то своему внутреннему человеколюбию, желанию и пошли по призванию. В частности, по этому же призванию врачи продолжают трудиться сейчас в условиях пандемии, рискуя своим здоровьем и даже жизнью. Это некоторое чувство долга и внутренняя мотивация.
Но этим не стоит пользоваться. В обычных условиях, в правильном понимании этого вопроса человек, который занимается таким делом, тем более рискует своим здоровьем и жизнью, – его работа должна быть оценена, в том числе в финансовом выражении. Чего, к сожалению, в большинстве случаев не происходит.
Но люди все равно работают, потому что они, наверное, не могут по-другому.
– Как ваши близкие люди отнеслись к вашему решению пойти работать в больницу и помогать людям с подтвержденным COVID+?
– Это было сложное, конечно же, решение. Оно было даже намного сложнее для моей семьи, нежели чем для меня. Но у меня семья врачей, поэтому, наверное, они меня понимают и это решение поддерживают.
