Главный редактор "Новой газеты" продал свою нобелевскую медаль на аукционе дома Heritage за $103,5 миллиона. Это рекордная цена за историю подобных аукционов. Имя победителя торгов держат в секрете. Муратов объявил, что всю сумму передаст на помощь украинским детям-беженцам и их семьям. Журналист жертвует деньги фонду ЮНИСЕФ.
Дмитрий Муратов получил Нобелевскую премию мира в декабре 2021 года вместе с филиппинской журналисткой Марией Ресса. Во время церемонии награждения главред "Новой газеты" предупреждал об опасности надвигающейся войны и говорил о том, что происходит в России с независимой журналистикой. Тогда неподконтрольные Кремлю издания одно за другим вносили в список "иностранных агентов". В том числе такой статус присвоили десяткам отдельных журналистов. Многие из них были вынуждены уехать из РФ, а 4 марта приостановила свою работу и "Новая газета". Еще через месяц неизвестные напали на Дмитрия Муратова и облили его масляной краской с ацетоном.
Покинувшие Россию журналисты "НГ" запустили за границей издание "Новая газета. Европа". Она в РФ заблокирована, как и Настоящее Время. Блокировки или попытки блокировать контент предприняты в России против большинства медиа, где ситуацию в Украине называют войной, а не "специальной военной операцией". В нашем эфире главный редактор "Новой газеты. Европа" Кирилл Мартынов рассказал, что поступок Дмитрия Муратова означает для Кремля и читателей издания.
– Дмитрий Муратов после продажи Нобелевской медали сказал: "Я точно знаю, что независимые медиа, работающие по высоким профессиональным стандартам, – одно из условий того, чтобы не было войн. Поэтому сколько бы ни хотелось каждому из нас подать заявление об уходе и уйти с нашей работы, придется на ней оставаться". Как работать в текущих условиях, когда в России фактически действует военная цензура?
– Муратов в своей речи не говорил, что надо всем оставаться в России. Он сам остается там, и значительная часть "Новой газеты" остается в РФ. Они стараются развивать какие-то формы профессиональной деятельности, которые в России еще допустимы, понимая, что это временная мера и нужно взять большую паузу. Однако мне представляется, что месседж Муратова был совершенно другой. Он говорил: "Да, мы остаемся, вы уезжаете и работаете из-за границы, но самое важное, что есть настоящая миссия у журналистики в этом мире, в это время, особенно во время войны, и что у каждого из нас есть персональная ответственность".
Вообще, Муратов всегда был известен как такой мастер того, что называется solution journalism. Его многие за это критиковали за то, что он не просто описывает что-то, но еще и вмешивается. Продажа медали, конечно, – образец такого solution journalism. Я думаю, что долго еще никто не сможет это переплюнуть. За аналогичные деньги на аукционах за последние 10 лет продавались только самые дорогие образцы искусства. Картина Мунка была продана примерно за такие деньги, картина Пикассо – за чуть большие, одна из самых известных. Нобелевская медаль – это, в общем, достаточно маленький артефакт. С одной стороны, уникальный, а, с другой стороны, она все-таки есть у нескольких людей. И конечно, в этом смысле слова это такой выдающийся выбор момента, когда эту продажу можно было осуществить. Я знаю, что он объявил об этом еще в марте, то есть достаточно много времени прошло. И он очень тщательно готовил, что говорить, как продавать, через какие фонды помогать украинцам. Не было сомнений в том, что надо это продать, что нужно как бы вернуть свой долг миру и Украине.
Мне кажется, для российских властей очень болезненная здесь вещь, что украинцы не только те, кто оказался беженцами на Западе, но и фактически депортированные семьи на востоке, то есть в Российской Федерации. Что ты после этого сделаешь, если ты Дмитрий Песков? Они сегодня публично это проглотили.
Что касается журналистики, Муратов показал этим жестом, что даже в самой безнадежной ситуации, когда казалось, что все проиграно и ты просто абсолютно скован по рукам этой военной цензурой и тем, что твоих коллег постоянно готовы взять в заложники, как это в Беларуси происходило, как это сейчас, в принципе, происходит и в России. Даже в этой ситуации человек, который хочет оставаться свободным, может найти какой-то выход и дать пощечину тем, кто развязал войну. Мне кажется, это самое сильное антивоенное высказывание. Оно громко очень прозвучало, конечно, из-за рекордной суммы, из-за статуса Муратова. Да, он выбирал слова, когда он произносил эту речь. Но все, кто слышал то, что он говорит, видели, что это было предельно ясно. Предельно ясно, что люди страдают и что мы знаем, кто, в общем, эти страдания этим людям причинил. Это пример личного мужества и личного ума, когда в самой тяжелой ситуации все равно важно оставаться свободным и делать свое дело, даже когда, казалось бы, тебя полностью спеленали, взяли в заложники, а твою профессию уничтожили. Он их всех переиграл и уничтожил, мне кажется, по крайней мере, на сегодняшний день.
– Как будет работать "Новая газета" в России сейчас?
– Тут ничего от нас не зависит в том смысле, что "Новая газета" не может не писать про войну, а про войну писать нельзя. Следовательно, пока действует вот эта военная варварская цензура, "Новая газета" под угрозами уголовных дел, причем, как мы понимаем, не только для журналистов, редакторов, но и просто для людей, которые в редакции банковские счета, например, обслуживают, для бухгалтеров. Для них это все очень опасно. Поэтому что происходит сейчас с краудфандингом: мы всех призываем помогать "Новой газете" по-прежнему, тем людям, которые остались в России. Они будут стараться эту затянувшуюся паузу заполнить хорошим контентом, который пока не регулируется цензурой. Это не может называться "Новой газетой", потому что "Новая газета" не избегает острых тем. Но Муратов уже заявил о том, что будет новый журнал, новый проект группы журналистов "Новой газеты" под названием "Но" и одноименный ютуб-канал. И сейчас важно поддержать людей, которые остаются в России и ходят по этому тонкому краю.
– В Совбезе ООН обсудили роль российской пропаганды в разжигании войны в Украине. Можно сказать, что разрушительную силу этого инструмента все недооценили?
– Да, мы все ее недооценивали, причем мне кажется, расчет был в том, что пропаганда создается не для тех людей, которые принимают решение. Да, есть какие-то озлобленные, оболваненные маргиналы, которые готовы верить пропаганде, но они в конечном итоге не те прагматичные политики, которые заняты постройкой яхт, воровством или продлением своих полномочий. Здесь, с одной стороны, много всего смешалось. Тут в какой-то момент времени пропаганда стала серьезным источником политических решений, в частности решения о начале войны. Кажется, нужно было очень долго по телевизору смотреть о том, что все украинцы – плохие люди и нацисты для того, чтобы всерьез предпринимать такое решение, на что-то еще рассчитывать, что так все оно на самом деле. Эти все смехотворные заявления российских властей в первые недели войны, типа "генералы ВСУ, сдайте своего президента-наркомана".
Никаким трезвым расчетом, никакой прагматикой, рациональностью это объяснить нельзя, кроме того, что это такая параноидальная рациональность, источником которой стала пропаганда. В этом смысле слова, да, мы ее определенно недооценили. То, что в России случилось с пропагандой, это не только безостановочная ненависть и пресловутое промывание мозгов, но еще и полное уничтожение любых политических институтов. Ненависть лилась в уши президенту напрямую, минуя парламент, любые совещательные хотя бы органы. Никто ему не возражал. И вот он сам себя накормил этой ненавистью, они сами себя все изрядно ею накачали. Говорят, что лучший друг президента Ковальчук контролирует как раз основные источники ненависти в стране или ряд ключевых источников этой ненависти. Вот они сами себя кормили. Если бы был кто-то, кто их может сдерживать, сеть каких-то советников, которые, как в случае с позднесоветским опытом, в брежневские времена, могли бы собираться на Политбюро и открыто говорить, что они думают. То даже в этой ситуации, мне кажется, пропаганда не пробила бы всем там крышечки в Кремле. А тут именно это и получилось. Еще придется много изучать то, как именно это случилось. Но я по-прежнему думаю, что дело не только в магии пропаганды. Дело не только в том, что если врать, лгать и ненавидеть всех десять лет, то как бы любой поверит. Мне кажется, ситуация все-таки чуть более сложная.
– Сколько людей в России сегодня хотят и могут получать объективную информацию и не попадают под влияние пропаганды, особенно ток-шоу? Какая часть аудитории, на ваш взгляд, хочет потреблять только государственную пропаганду?
– Мне кажется, у нас есть разные задачи. Самая первая наша задача сложная, но достаточно посильная: мы должны сохранить тех людей, которые боятся остаться в одиночестве и просто тихо сходить с ума. Их, на самом деле, очень много, за ними вряд ли есть какие-то серьезные социальные структуры, их, возможно, не понимают ни их близкие, ни их друзья. И они сидят на ютубе, смотрят какой-нибудь стрим Максима Каца или читают репортаж Ильи Азара, для них это очень важно, потому что они понимают, что не одни такие на этой планете.
В данном случае в масштабах России речь идет про несколько миллионов людей. Это очень ценный ресурс, его нужно точно сохранить. Дальше речь идет про людей, которые сомневаются, как-то пассивно сомневаются. Это аудитория, за которую сейчас идет борьба, это люди, которые решили уйти во что-то вроде внутренней эмиграции, то есть не быть гражданами, как будто добровольно сдать паспорт гражданина Российской Федерации. Единственное, зачем тебе нужен этот паспорт, чтобы тебя полиция на улице проверяла, а других функций у него в принципе в России не осталось. Ты добровольно говоришь: "Мне не нужны никакие права, просто не трогайте меня, я просто хочу делать какую-то свою работу, получать за это деньги, содержать свою семью и, пожалуйста, не думать про военные преступления, Украину, Путина и так далее".
Этих людей ждет так или иначе много неприятных открытий на пути того, что дальше с Россией будет происходить, на фоне всей этой растущей фашизации, хамства и экономических проблем – первых предвестников распада. И нам бы стоит за них побороться.
Когда западные наблюдатели и иногда украинцы начинают говорить про Россию, они ее представляют как нечто очень монолитное. Это не так по культурным причинам, по географическим и психологическим. Поэтому свою аудиторию мы так или иначе найдем, ее даже Радио Свобода в 1983 году нашло, когда там были глушилки.
В 1990-х провели исследование: Голос Америки и Радио Свобода слушало от 10 до 12 миллионов человек во всем большом Советском Союзе из примерно 250 миллионов населения. Но в некотором смысле слова этого хватило.
