Доктор наук по военной политологии Вера Миронова записала обращение к российским военным и спецслужбам, где рассказала, что их посылают на войну как "пушечное мясо", и призвала не ехать в Украину. Она решила поехать из Европы в Украину сейчас, чтобы в том числе изучать факты военных преступлений.
Вера Миронова рассказала Настоящему Времени, как продвигаются переговоры в условиях военного конфликта и можно ли ждать серьезных результатов в ближайшее время.
— Насколько распространена такая практика, что прямо посреди военных действий представители Международного уголовного суда, следователи едут в саму страну, где ведутся боевые действия? А, во-вторых, хочу попросить вас объяснить нам, что же такое военные преступления. Я уверена, что вы смотрели видео из Украины. Как вам видится со стороны, что уже претендует на то, чтобы по юридическому закону называться военным преступлением?
— Это очень хороший вопрос. У меня как раз есть опыт работы следователем по этим международным вопросам расследования по военным преступлениям в Ираке и Сирии. И я не помню, чтобы во время конфликта уже начали расследовать. Обычно трибуналы ставятся через энное количество лет после окончания. Я считаю, что это беспрецедентный момент, что сейчас уже выехали.
Я думаю, что в основном будут смотреть на то, что атаковано мирное население. Я, как человек, работающий в этой сфере, это начала смотреть первым – просто на целенаправленные атаки на гражданские объекты. Это очевидный первый шаг.
— Мы все следим за переговорами России и Украины, которые завершились вчера. Мне кажется, весь мир сейчас цепляется за шанс того, что военные действия в Украине могут быть остановлены. По сообщениям Киева, не был достигнут тот результат, который был намечен изначально. Скажите, чем отличаются такие переговоры во время войны от мирного времени? Тяжело назвать то, что было на Донбассе до этого, мирным временем, но все-таки это несравнимые вещи. Не была обстреляна практически вся территория Украины. Чем могут отличаться эти переговоры для обывателя?
— Здесь я бы хотела обострить внимание на то, что обычно, когда переговоры идут во время военного времени, они идут очень медленно, там оговаривается каждый шаг. Не то что мы договариваемся сегодня все заканчивать, а обычно это так: "Сегодня мы не бомбим вот этот город". Или: "Мы не бомбим его с двух до трех". То есть такие переговоры во время военных действий обычно начинаются с таких очень маленьких шажков.
— Насколько я помню, когда был первый раунд переговоров, по Харькову летели авиабомбы, залповые системы огня, вообще ни на секунду не прекращались обстрелы украинских городов. Это означает, что дипломатия зашла на тот момент в тупик?
— Да, абсолютно с вами согласна, что ничего не поменялось. Но лично я ничего и не ожидала. Как по опыту других конфликтов, это занимает встреч 20 для достижения какого-то первого шага. Это чудовищно медленный процесс. Потому что они встречаются, что-то обсуждают, они едут в свои штаб-квартиры, там они обсуждают то, что они обсудили. Это безумно медленно.
— Что сейчас может уступить Украина и что сейчас может уступить Россия?
— Я думаю, первый пункт уже был какой-то оговорен. Вы видели, что уже был первый обмен пленными. Это обычно, в принципе, начало любых переговоров. Я знаю, что уже кого-то на кого-то поменяли. Этот шаг показывает, что какие-то переговоры уже к чему-то привели. Опять же, мы говорим о маленьких шажках.
— Если вас правильно понимаю, вы говорите о сообщениях украинской стороны, что они отдали российских военных в обмен на бойца территориальной обороны. Но эту информацию нам очень сложно проверить, и это все-таки не те обмены, которые могут быть результатами переговоров. Я знаю точно, что вы едете из Варшавы в Киев. Вы записали обращение к российским военным. Могли бы вы тезисно сказать нам ваше решение по поводу поездки в Киев, а, во-вторых, озвучить некоторые моменты из вашего обращения?
— Я сейчас нахожусь в Варшаве, мы ждем машину, которая довезет меня до Львова и потом до Киева. Надеюсь вечером уже там быть.
Тезисы моего обращения к военным о том, что я, как военный политолог и как русская – я родилась в Москве, я говорю о том, что единственный вариант сейчас для них что-то сделать – это сдаться и не выезжать в Украину вообще.
Я была на связи с некоторыми российскими военными. Они тоже не особо горят желанием это делать, но боятся. Поэтому я сделала это обращение, говоря о том, что: "Ребята, какие варианты есть для вас? Вас туда посылают. У вас есть вариант – либо вы умрете с большой вероятностью, если вы туда поедете, как показывают факты, либо вас немножко накажут, может быть, посадят. Ну отдохнете год-два в тюрьме за невыполнение приказа, хотя вы, в принципе, можете его не выполнять, потому что он не соответствует международному законодательству. Но в России это неважно. Поэтому вы отсидите год-два, но это по-любому лучше, чем умереть либо вернуться инвалидом. Потому что мы догадываемся, что России будут не очень важны инвалиды после этой войны".
Поэтому я сделала обращение к военным и спецслужбам российским. Я знаю, что они меня смотрят по роду моей деятельности, иногда внимательно за ней следят. Поэтому я сказала: "Ребят, такие вот ваши варианты".
