В этом году Россия готовится к очередному юбилею Победы. Победы, ставшей политическим лакмусом, тестом на патриотизм, новой религией и главным мифом путинской России. Ничто в последние годы не вызывало таких же кровавых споров, как война. И чем ближе к параду на Красной площади – тем их становится больше.
Телеканал "Настоящее Время" запустил документальный исторический цикл "Оперативная память". Его первую серию, посвященную ленинградской блокаде, посмотрел журналист Ренат Давлетгильдеев.
Шесть лет назад я был заместителем главного редактора телеканала "Дождь". Вы наверняка помните тот опрос, после которого канал выключили из кабелей, лишили рекламы и выселили из студии, заставив выживать. "Стоило ли сдать Ленинград, чтобы спасти сотни тысяч человеческих жизней?" Вопрос не о поражении вовсе, а о спасении. О безусловной ценности человеческой жизни, которую не измерить ни танками, ни гранитными монументами безымянных могил. Спустя шесть лет – те же слова. "Хотят запинать Россию", "мерзавцы", "предатели".
Тот эфир вместе с героем фильма Настоящего Времени Виталием Дымарским вела журналист "Дождя" Карина Орлова. Сегодня, по ее словам, сакральность и политизированность темы блокады стали лишь еще сильнее:
"Я убедилась в том, как историческая память может за одну ночь быть превращена в инструмент манипуляции, пропаганды и политической расправы. Вопросом о целесообразности блокады Ленинграда задавались даже авторы учебников по истории, по которым учатся российские пятиклассники. И никто эти учебники не изымал из школьных библиотек, школы не закрывал, а авторов не расстреливал. Что касается ветеранов, то их просто использовали. Как использовал людей в качестве пушечного мяса Сталин, чтобы победить в войне, так использует все тех же людей и Кремль сейчас. И снова как пушечное мясо. Изменилась только война".
Моя бабушка никогда не давала мне выбрасывать хлеб. Тот, что портился, обязательно отправлялся в духовку на сухари. А если по краю корки начинала ползти плесень – ее следовало счистить ножом. "Что ты боишься – это же белок". Недавно бабушка перестала меня узнавать. И, кажется, навсегда вернулась в свои послевоенные восемнадцать. Но избавившись от всего лишнего вроде моего имени, ее память до последнего не отпускала главный страх. Голода.
В словаре российской истории, наверное, нет подобных по силе слов, к которым не нужно добавлять эпитеты и ставить геометки. Блокада – она ведь и без дополнительных уточнений ленинградская и людоедская. И какой может быть у блокады памятник, если весь город – ее бесконечный мемориал?
"Лишь бы не было войны". Эту молитву скорби в новой политической мифологии безапелляционно заменил лозунг "можем повторить". Большими буквами на заднем стекле машины. Сразу под "На Берлин!". О войне теперь необходимо говорить громко, а не шепотом. Войной нужно гордиться, а не бояться ее. Война перестала быть трагедией и превратилась в единственную безусловную гордость, достойную лишь восхищения.
В самом начале фильма "Блокада" говорится об "особом типе памяти", о блокадной трагедии, превратившейся в оксиморон. "Травма автоматически означает подвиг, пафос — правду, а жертвы становятся героями". Подмена понятий, ставшая политической нормой. Но оспорить переписанное – значит предать.
В России есть особый вид медиа – "пригожинские сайты". Бесконечное множество ресурсов, изобличающих "иностранных агентов" и "врагов народа" в недостаточном патриотизме и оскорблении чувств верующих в Бога, Сталина и Победу. Такое уж новое христианское триединство образца третьего срока Путина.
Их флагман – Федеральное агентство новостей – мимо фильма Настоящего Времени пройти не смог. Обороты обличителей знакомы едва ли не дословно. Один заголовок достоин передовицы "Правды": "Новым фильмом о блокаде Ленинграда иноагент "Настоящее время" хочет запинать Россию".
В начале книги "Блокадные девочки", состоящей из монологов старых блокадниц Гали, Зои, Нины, Иры, Ниночки, Риммы и Веры, ее автор Карина Добротворская задается вопросом. "А кто будет все это читать? Даже мои дети категорически защищаются от ужаса во всех его формах. И любые исторические кошмары готовы воспринимать только в форме сказок". Сказка о блокаде получилась под стать братьям Гримм. Люди голодали, ели крыс и друг друга. Но выжили ради общего будущего. Напоминать о том, что в те же дни ело на ужин ленинградское руководство, – оправдывать нацизм.
В прошлом году перед Днем Победы разразился скандал: петербургская писательница, букеровский лауреат Елена Чижова в статье о блокаде позволила себе простую мысль. Что память о блокаде долгое время была под запретом, а потому нуждается в восстановлении и глубоком осмыслении. И что в трагедии блокады есть вина как Гитлера, так и Сталина, который не смог обеспечить город едой. Чижова задается вопросом – а как же "в блокадное время на Большую землю шли составы с военной техникой, которую выпускали ленинградские заводы" и почему назад они приходили пустыми, а не с продовольствием? Итог статьи – заявление в прокуратуру от депутатов Госдумы и уголовное дело.
Мне кажется, само название документального цикла "Оперативная память" об этом – как история стала помещаться на флешке, с которой можно в любой момент отправить в корзину неподходящую папку, переписать пару статей, заменить даты и числа. Но возмущаются не переписыванию истории, а опросам, статьям и попыткам переосмысливания.
Вскоре после скандального опроса "Дождя" Карина Орлова переехала в США. "Манипуляции на тему национальной и исторической гордости (которые обычно идут рука об руку) свойственны не только России, но и большинству консервативных обществ или групп населения, – говорит она. – Хороший тому пример есть и в США, где в прошлом году республиканцы затравили Колина Коперника [игрок в американский футбол] за то, что он преклонил колено во время гимна в знак поддержки чернокожих, в которых полицейские расстреливают по двадцать пуль, когда те стоят безоружные на коленях с поднятыми руками. Коперника обвинили в оскорблении национального символа. Видимо, консервативным группам, чтобы удержаться хотя бы на плаву с течением времени, необходимо отчаянно цепляться за все подряд. Вот такое объяснение я этому нахожу".
На днях губернатор Петербурга Александр Беглов после того, как в день снятия блокады покормил людей кашей с ложки, волевым решением закрыл придорожную забегаловку неподалеку от Пискаревского кладбища. До кафе там была цветочная лавка. А теперь будет музей Победы.
Предыдущий проект на Смольной набережной, разработанный архитектором Никитой Явейном, несмотря на выигранный тендер, заморозили. Планировался комплекс площадью 25 тысяч кв. м с мемориалом, архивом, постоянными и временными экспозициями, научно-исследовательским центром и концертно-театральным блоком. Однако строительство не только не началось: проект в январе заморозили по поручению действующего губернатора Александра Беглова. И просто решили перестроить цветочную лавку.
"Миллионы погибших, чьи судьбы не вписывались в государственную концепцию героизма, до сих пор не помянуты достойным образом. Огромный город не имеет современного и адекватного масштабу трагедии музея, а попытка его создания была заблокирована государственными чиновниками". Эти слова автора "Оперативной памяти" тоже возмутили пригожинских обличителей. Вот, пожалуйста, и музей подоспел.
Мнения обозревателей Настоящего Времени не всегда отражают точку зрения редакции
