Елена Ганиева-Касумова в 2004 году работала завучем школы №1 Беслана в Северной Осетии. Утром 1 сентября 2004 года во время торжественной линейки по случаю начала учебного года, на которой она присутствовала, террористы захватили 1128 заложников: детей, родителей и сотрудников школы. Российские власти отказались идти на переговоры, и 3 сентября спецназ ФСБ начал штурм здания, в том числе при помощи огнеметов и танков. В результате погибли 314 заложников, в том числе 186 детей. 28 террористов были убиты.
Елена Ганиева-Касумова вспоминает, как учителей и учеников взяли в заложники, как штурмовали школу и как сейчас живут выжившие.
1 сентября 2004 года
Я начинала линейку. Как раз только взяла микрофон в руки, уже школу построила, когда начались вот эти выстрелы, и мы побежали все в зал.
Звучала музыка Шатунова "Детство, детство". Была такая очень праздничная атмосфера и вот считанные доли секунды как все произошло, и мы сами не поняли, как оказались все в зале.
Музыка звучала. Суматоха, крики начались. Некоторые даже подумали, когда начались выстрелы, что это какая-то часть нашей программы, что я что-то придумала оригинальное. Что может быть потом подумали, что может учения какие-то. Потом уже началось то, что началось уже.
Все помню, конечно, с первого до последнего третьего дня, до штурма, а вернее, до выстрелов, и до взрывов, вернее. Все помню. И единственное, всегда о чем я говорила, что мы поняли одно: что самое страшное для человека это чувство жажды, страшнее быть ничего не может.
У меня сыну сегодня уже 24 года, до сих пор возле его кровати стоит баклажка с водой. Вот просто стоит, чтобы она была.
И многие дети после теракта приходили в класс и с собой в портфеле обязательно была баклажка с водой Вот это чувство, что ее может не быть, это ужасно.
3 сентября 2004 года
Это было в обед, 5 минут первого. Когда уже они [террористы] засуетились, стали себя вести очень нервно, ходили по залу А нам уже было очень плохо, потому что уже многие лежали без сознания, начинались галлюцинации, мы уже просто лежали все, и в этот день хотелось только одного, чтобы быстрее уже что-то произошло, потому что терпеть уже было невозможно.
И потом такой хлопок, взрыв, через какие-то секунды второй, такое впечатление, что тебя окунули в горящую печь, полная тишина, и вот я, когда подняла голову, это было первое, что я увидела, это детские ноги – дети прыгали на окно с окна и выбегали на улицу.
И вот так мы тоже залезли на это окно – сама до сих пор не могу понять – как я смогла это сделать, потому что довольно-таки высоко окно, и до сих пор мы поражаемся все-таки, сколько в человеке сил!
Да, нам удалось убежать, нас уже там спасали ополченцы из-за гаражей. Кто-то в зале погибли уже после этих выстрелов. Кто остался живой – их погнали в столовую, и там бой продолжался еще практически до вечера. Именно в столовой погибли еще очень много людей.
Я не знаю, какие принимали решения, но мы были уверены, что нас не оставят в первый день – невозможно оставить в зале полторы тысячи людей и не помочь.
После теракта
Чем дальше, тем больше удивляемся, неужели это произошло с нами, почему это произошло с нами. Беслан – такой маленький городочек, провинциальный, и почему именно наша школа? Очень много вопросов, но, к сожалению, до сих пор ответов нет на многие вопросы.
Мы туда ходим на траурные дни каждый год первого, второго и третьего числа. В траурные дни мы бываем в старой школе и в "городе Ангелов" у нас в новой школе. Каждый месяц классы ходят в старую школу, убирают там, приводят в порядок, собирают мусор. Мы считаем, что это наша школа, и мы считаем это своим долгом.
Когда у нас был здесь последний звонок, мы решили, что на последнем звонке мы обязательно должны говорить об одноклассниках, погибших наших выпускников, и каждый год выпускники, когда заканчивали школы, покупали красные ленты, на которых было написано "выпускник 2010 года" или "выпускник 2011 года" для своих погибших одноклассников. И в память о них пускали белые шары. Сейчас у нас "заканчивают" заложники, которые попали туда грудничками.
В октябре [2014 года], в начале ноября мы вышли на работу. Мы работали на базе шестой школы, со второй сменой вышли дети, которые могли бы выйти, которые не боялись, которые не были ранены, многие находились на лечении. Ну, это громко сказано, что учились – просто приходили.
Это ужасный год, конечно. Сейчас вспоминаем, мы вообще не соображали, что мы делаем, потому что это было очень тяжело.
Мы должны были вести уроки должны были чему-то обучать детей, чтобы они не остались на второй год. В течение года у нас не было никаких праздников – мы не могли проводить праздники, не было желания никакого.
У нас в первой школе был один из лучших в республике хор – мы всегда занимали гран-при, они побеждали в Ростове, и после этого мы перестали петь. Наша руководительница – профессионал высочайший, как только слышала слово "хор", начинала рыдать. Она говорит: "Мои певуньи погибли, каждую из них помню – они погибли".
15 лет прошло и некоторым нужно объяснять вообще, где это, что это, и очень удивляются многие. Вот это, конечно, уже немножко настораживает. Ну, наверное, потому что пытаются забыть, может быть, например, наши дети. Они об этом практически никогда не говорят, дети, пережившие теракт, они практически никогда об этом не говорят, они не хотят об этом говорить. Взрослые – да, любая наша тема заканчивается вот именно этим, мы живем с этим, а дети – нет.
И потом потихоньку уже нам сказали – давайте восстанавливайтесь, да тяжело, но время идет. И стали выставлять малышей, в этом году взяли гран-при в республике. Запели!"
