Одним из первых госчиновников, который поддержал протесты в Беларуси, стал белорусский посол в Словакии Игорь Лещеня. В своем видеообращении 16 августа он прямо рассказал, что солидарен с теми, кто выходит с протестами на улицы городов. А через два дня после этого заявления дипломат подал в отставку.
О происходящем в Беларуси Игорь Лещеня рассказал в эфире Настоящего Времени.
— Что с вами после отставки происходит, насколько устроена у вас жизнь, в двух словах расскажите нам.
— Прежде всего, я вернулся в Беларусь.
— Я был уверен, что вы не вернулись в Беларусь, это очень важно. Расскажите подробно.
— Сейчас я сижу у себя на даче под Минском и разговариваю с вами. Я в первые дни об этом не говорил, но действительно на следующий день после моего заявления средства массовой информации Словакии распространили заявление премьер-министра страны. Суть заявления: если Игорь Лещеня попросит политическое убежище, Словакия должна его предоставить. Но я всегда говорил и говорю, что я этот шаг сделал не для того, чтобы просить политического убежища. В Беларуси мои дети, мои родители, я должен быть в Беларуси. И поэтому я вернулся. К счастью, вернулся без приключений.
— Но вообще это довольно смелое решение. Вы получали какие-то звонки, сигналы от ваших бывших коллег или из других госорганов, которые бы могли сигнализировать о том, что планируют с вами делать дальше власти Беларуси?
— Нет, никаких сигналов я не получал. Естественно, после выхода отставки меня уволили из системы МИД. Ну, насколько это могло быть корректно, наверное, какая-то корректность была. Сигналов не получал, звонков не получал. И, конечно, принципиально – отвечаю на возможный вопрос – я сам не выходил ни на каких своих бывших коллег, чтобы не провоцировать их, не создавать неудобные ситуации. Потому что есть решение, которое каждый принимает сам. И я четко осознавал, что я иду в никуда, что я обрек себя и свою семью на своеобразные приключения, я это все понимал. Но это моя позиция, это тот случай, когда то, что называется нерациональным, иррациональным, оно важнее всех расчетов и осознания всех неудобств и проблем в жизни.
— Какова вероятность вашего ареста?
— Я думаю, пока что нет. Дело в том, что – это моя личная оценка, может, я немножко ошибаюсь – мои заявления были действительно очень громкими, очень смелыми. Но я профессионал. И мне кажется, что где-то я прошел по краю.
— Где этот край? Объясните. Это важно, потому что другие люди, которые работают сейчас, может быть, ваши коллеги, тоже могут это увидеть.
— Например, если брать первое заявление, оно было сильное, но там было продумано каждое слово. Например, не "все сотрудники правоохранительных органов", а "ряд сотрудников возродили традиции НКВД". Я поддержал не просто всех, кто на улице, я поддержал мирных демонстрантов. Хотя мы понимаем, что 99% – это как раз были самые настоящие мирные демонстранты. Но это мои предположения.
— Когда вы сообщили о том решении покинуть пост посла, фактически уйти в отставку, Владимир Макей, действующий министр иностранных дел, позвонил вам или нет?
— Нет, у меня был разговор с сотрудниками кадровой службы. Его можно назвать достаточно рутинным. Моя позиция вышла за рамки гражданской позиции, за рамки того, что может себе позволить посол. Я с этим согласился. Поэтому отставка – естественный шаг.
— Когда произошла ваша отставка, вы были первым человеком с таким постом заметным, тем более за рубежом, который это сделал, мне показалось в какой-то момент, что это только первая ласточка и за вами потянется вереница людей. Этого не произошло. Как вы думаете, почему?
— Я был уверен, что этого не произойдет, потому что дипломат, сотрудник МИДа – это человек достаточно специфической профессии. И каждый думает, что ему делать, как он будет кормить семью. Опять-таки, наверное, какие-то иные ощущения. И вообще чиновник – это существо осторожное, оно хочет видеть четкого оппонента власти, какова его программа, как он отнесется к нему, к чиновнику, к нему любимому. И поэтому, конечно, здесь я понимаю чиновников.
— То есть чиновнику нужен человек, про которого он точно будет понимать, что этот заступится, защитит и накормит?
— Ну не то что защитит, но должен видеть, куда этот человек поведет страну, что это будет. Ну и, конечно, как в свое время Бабарико, если он скажет: "Да пожалуйста, ребята, работайте, не бойтесь" – наверное, это тоже будет как-то оценено. Но это мои домыслы.
— Все это проговаривали те женщины, которые возглавляли штаб альтернативного кандидата Светланы Тихановской, включая ее. Но их слов было недостаточно, потому что не было ощущения, что они смогут удержать в руках власть или получить ее в руки?
— Я думаю, что здесь есть специфика ситуации. Народ довели до такого состояния, что он готов был проголосовать за любого мало-мальски раскрученного [альтернативного кандидата]. Народ голосовал за людей, не зная их программ. Это специфика ситуации. Программа Тихановской – "Я организую новые выборы". Все. И, конечно, нет четких лидеров. Есть только некоторые базовые вещи, к которым и я призываю. Вот народ был против обмана, против того, что не учли его голоса, и народ возмущался произволом, скажем так, отдельных работников [силовых структур]. Речь идет [о том], что люди выступают за базовые политические свободы.
— Светлана Тихановская сделала заявление: "Все, что сейчас подпишет Лукашенко, не будет считаться, когда новое правительство придет к власти". Как вы относитесь к такому ее заявлению с точки зрения кадрового дипломата? Насколько оно адекватно ситуации?
— Я очень надеюсь и я убежден, что не будет подписано что-то такое судьбоносное. Речь, как я представляю, идет о политической поддержке, о какой-то экономической поддержке, может быть, привилегиях с учетом этой ситуации.
