В Беларуси продолжаются протесты. Верховный суд опубликовал список из более чем 500 человек, задержанных за время акций начиная с вечера 9 августа и приговоренных к административному аресту. Люди рассказывают про пытки во время задержаний.
О ситуации мы поговорили с замдиректора по Европе и Центральной Азии международной правозащитной организации Human Rights Watch Татьяной Локшиной. Она в среду вернулась из Минска.
— Вы можете сравнить то, что происходит в Минске, с чем-то еще и дать этому правовую оценку?
— То, что происходит сейчас в Минске и в ряде городов Беларуси, можно назвать разве что масштабной карательной операцией, потому что это не просто произвольные задержания – произвольные задержания для Беларуси, к сожалению, не новость. Это не просто избиения задержанных, что тоже, каким бы неприемлемым это ни было, но для Беларуси это тоже не новость. Это именно масштабная развернутая спецоперация, нацеленная на то, чтобы запугать людей и наказать тех людей, которые позволили себе совершить страшное преступление – выйти на улицы.
Те несколько дней, которые мы с коллегами работали в Минске, что мы, собственно, там наблюдали. Очень широко растиражированная средствами массовой информации история про применение резиновых пуль, применение газа, применение светошумовых гранат, от которых небо все в белых всполохах.
Кроме этого, как проходят задержания? Что человек делает для того, чтобы его задержали? Он просто находится на улице, особенно в вечернее время. В центре Минска вечером закрыто вообще все: закрыты кафе, закрыты магазины, машины не пропускают в центр города, закрыты станции метро – все закрыто якобы по техническим причинам, никаких других объяснений власть не предоставляет. Соответственно, если ты находишься в центре города вечером, то тебя полиция воспринимает исключительно как человека, выражающего свою гражданскую позицию, такого участника протеста.
Что происходит? Ездят автобусы с силовиками по городу, двери у них уже заранее приоткрыты, они едут на медленной скорости. Сотрудники выглядывают, выбирают себе жертву произвольно. Молодежь группками большими и маленькими находится на улице. Да, есть ребята, которые хлопают в ладоши – тоже страшное преступление, правда, – выкрикивают лозунги "Жыве Беларусь!", "Уходи!", "Свобода!" А есть те, кто просто идет молча. И вот выскакивают сотрудники, заламывают руки за спину, волокут человека в автобус. Там его какое-то время держат, бьют, потом увозят, в частности, на Окрестина. Я говорила с женщиной, которая только-только оттуда вышла: провела там два дня без воды и еды. Женщин не избивали, но отказывали в медицинской помощи, обращались чудовищно, женщин принуждали смотреть, как избивают мужчин, – называли это профилактической работой.
— Объясните, пожалуйста, еще раз подробнее то, что вы сейчас сказали.
— Я побеседовала с женщиной, которую в пять часов утра отпустили из того самого ЦИПа – Центра изоляции правонарушителей по улице Окрестина в Минске – и она рассказывала, какие там условия задержания. Два дня без еды, без питьевой воды. Сначала в ее камере, рассчитанной на четырех человек, было с ней больше 20 женщин. Они умудрялись прилечь на стол, на пол, посидеть немножко. Но потом к ним в ту же самую камеру втиснули еще тридцать с чем-то женщин, и их стало всего за 50. Когда их стало за 50, они не могли уже прилечь или присесть – они уже "стояли, как столбики", это прямая цитата.
Среди женщин у одной был тяжелый диабет – она инсулинозависимая – она очень долго умоляла охранников, чтобы ей принести ее же инсулин – вещи-то у них отобрали. Долго не приносили, но потом все-таки поняли, видимо, что человек умрет, и принесли. А женщина, с которой я говорила, Катя, ее когда задерживали, она сильно получила по голове, потом ее долго держали в автобусе, страшно на нее орали. И, видимо, от стресса, от удара по голове, ужасной духоты, тесноты, отсутствия еды и воды у нее стала сильно кружиться голова, она плохо себя чувствовала. Она стала добиваться того, чтобы ей позвали врача. Добивалась долго, просила, кричала, но охранник ей предложил выглянуть в щель в камере, подняв заслонку. Она посмотрела, как ей было предложено, ей в эту щель показали черную дубинку и сообщили, куда именно она должна ее себе засунуть. Вот так обращаются с задержанными женщинами.
И задержанных женщин там, на Окрестина, в Центре изоляции, заставляют в рамках, как выражаются сотрудники, профилактической работы смотреть, как избивают мужчин, включая абсолютно голых мужчин, которых заставляют встать на локти и на колени, бьют дубинками, бьют ногами. Пол залит кровью, все это ужасно страшно. Во дворе, впрочем, тоже бьют. Сначала бьют во дворе, а потом уже бьют в помещении.
Вы меня спросили, как это можно сравнить с какими-то другими местами, где я работала по задержаниям, по проблеме пыток. Например, на Донбассе мы очень много документировали случаи пыток со стороны и тех, и других акторов в вооруженном конфликте, но когда там пытали, то из людей выбивали информацию, которой они владели или не владели, неважно.
— То есть в насилии был хоть какой-то смысл с точки зрения насильника?
— Конечно, пытка – это чудовищное преступление, абсолютно недопустимое ни в военное, ни в мирное время. Но из них выбивали какую-то информацию. В данном случае ни из кого никакой информации не выбивают. Людей же не спрашивают: кто организатор протестов, как вы собираетесь, что вы про это знаете? Людей чудовищно избивают с воплями и страшным матом: "Что, свободы захотел?" И далее нецензурно: "Вот тебе твоя свобода. Перемен захотел? Вот тебе твои перемены. Еще хочешь?"
И это действительно карательная операция, которая рассчитана на запугивание, которая рассчитана на то, чтобы отвадить людей от выхода на улицы, отвадить людей от того, чтобы они банально высказывали собственное мнение.
— Вы это квалифицируете как пытки, я правильно понимаю?
— Избиения, конечно, являются пытками, а условия содержания в такого рода изоляторах – это жестокое, унижающее человеческое достоинство обращение.
— Можно ли предполагать, какие последствия для действующей власти Беларуси и для людей, которые это делают, могут быть в стране и за рубежом?
— Со всей очевидностью, сотрудники силовых структур, которые эту карательную операцию проводят, они уверены в своей безнаказанности, они считают, что никаких последствий не будет и быть не может, иначе бы настолько грубо, настолько вызывающе они себя не вели.
Число задержанных на данном этапе за последние несколько дней превысило семь тысяч человек. Изоляторы переполнены, людей некуда сажать, поэтому в камерах такое творится.
Какие должны быть последствия? Должны быть, конечно, правовые последствия. Женщина, с которой я беседовала, вышедшая из изолятора на Окрестина, когда ее отпустили, ей не вернули ни ключи, ни документы. В пять утра ночью человека выкидывают на улицу без паспорта в городе, в котором непрерывно задерживают. Ни вещи [не отдали] – ничего абсолютно. Как была – так ее и выкинули. И она пошла в обычный отдел полиции, ближайший к своему месту жительства, чтобы подать жалобу, чтобы потребовать хотя бы возврата документов – у нее ключей нет, она в квартиру не может зайти.
Стучала-стучала – никто не открывает. Потом появляется сотрудник, смотрит на нее с отвращением, говорит: "Уходите отсюда, сейчас никого нет, никто заявление не примет". "Как не примет? Почему не примет? Мне документы не вернули, у меня ключей нет. Что мне делать?" – "Все сотрудники до трех часов ночи работали, все устали – все спят". Вот это примерно описывает сегодняшние правовые последствия. Вот что происходит с человеком, который пытается подать жалобу.
— Люди сейчас нам пишут комментарии про Гаагу – эти слова про международные суды имеют какое-то отношение к реальности?
— Рассуждать о перспективах международного трибунала – люди же пишут про Гаагу – это вопрос не ко мне, это вопрос к Международному уголовному суду, который принимает или не принимает то или иное дело на рассмотрение. Но, безусловно, международное сообщество должно на это реагировать, и реагировать не просто осуждением, как сейчас происходит. Это уже не обычное, к сожалению, для Беларуси нарушение права на свободу собраний, это не обычное для Беларуси задержание протестующих и даже избиение. Это именно масштабная чудовищная карательная операция. Поэтому здесь нужны специальные меры реагирования.
Необходимо, чтобы государства Евросоюза, например, с которыми господин Лукашенко совершенно очевидно заигрывает в последнее время, в один голос довольно жестко объяснили, что происходящее недопустимо, что они требуют немедленного расследования действий сотрудников силовых структур и прекращения происходящего безобразия. Без этого никак. Здесь нужна очень серьезная реакция.
Понятно, что август месяц, что пандемия. В условиях пандемии, в конце концов, люди сидят в камерах, рассчитанных на четыре человека, по 50 человек. Это как? На это все необходимо очень жестко и очень четко реагировать. Эта реакция должна идти одновременно со стороны отдельных государств, со стороны Евросоюза, как организации, со стороны Организации Объединенных Наций и т.д. Вот именно этой реакции мы сейчас очень ждем.
