Общественный деятель и соратник экс-кандидата в президенты Светланы Тихановской Франак Вячорка рассказал в прямом эфире Настоящего Времени, посвященном Маршу смелых в Беларуси, о том, почему белорусские олигархи боятся западных санкций, какие отношения складываются у Тихановской с Россией и почему белорусы сегодня, выходя на улицы, по его словам, готовы распрощаться с жизнью.
– Я бы хотел попросить вас рассказать, что успела сделать Светлана Тихановская за те несколько дней, что прошли после известия о гибели Романа Бондаренко?
– Эти события в Минске, связанные со смертью Романа Бондаренко, наложились на визит Светланы в Ригу. Получилось, что все разговоры с президентом Латвии, премьер-министром, министром иностранных дел, все были о Романе Бондаренко и о том, как можно увеличить давление на Лукашенко.
Еще год назад Латвия была партнером Лукашенко, премьер-министр встречался с ним, они договаривались о контрактах, латвийские порты обслуживали белорусские грузы, а Светлана теперь говорит про санкции, торговые ограничения, нефинансирование лукашенковских банков, про пересмотр контрактов о поставках продукции деревообработки, металлопродукции. Разговор был о том, каким образом изолировать Лукашенко от дополнительных источников финансирования.
Также Латвия пообещала, что они инициируют какую-то международную коалицию, чтобы начать международное расследование по убийству Романа и всех других активистов. К этой коалиции, кроме балтийских стран и Польши, присоединятся некоторые западные европейские страны. И есть огромная надежда, что Латвия, балтийские страны, а потом и Евросоюз существенно расширят санкционный список не только против избирательных фальсификаторов, Лукашенко и министров, но и против конкретных исполнителей убийств. Благо, мы уже знаем некоторые имена, есть доказательства и есть политическая воля в Евросоюзе, в Канаде, в США, чтобы давление на Лукашенко и всех его пособников усилилось.
– Скажите, Франак, а есть ли что-то у людей, которых вы называете убийцами? Ведь они находятся не на самом верху Беларуси, и Беларусь не самая богатая страна. Поэтому можно предположить, что у них и за рубежом-то ничего нет, и не страшны им эти санкции.
– Я считаю, что им страшны санкции. И как только Светлана Тихановская три недели назад сказала, что нужно рассматривать экономические ограничения и против компаний-олигархов, просто повалились тысячи писем в офис Светланы, в Координационный совет, политикам с предложениями не публиковать, не вводить, сказать, какие компании будут санкционированы.
Почему они так делают? Потому что им нужно время, чтобы перебросить активы с одних компаний на другие, они все очень боятся этих ограничений. Вы понимаете, они много лет были около этой соски лукашенковской, им было комфортно, удобно, и сейчас они понимают, что их от этой соски могут оторвать.
Поэтому как раз экономическое давление и давление на тех олигархов, которые вертикальную систему Лукашенко поддерживали и поддерживают, имеет колоссальное значение. Как только олигархи почувствуют, что Лукашенко им уже не гарантирует безопасность и безопасность их активов, они очень быстро будут искать другие коридоры и пути отхода.
– Скажите, пожалуйста, а у Тихановской есть сейчас какие-либо контакты с Россией? Почему спрашиваю, потому что говоря о давлении Запада, критики могут сказать, что вы таким образом даете России привязать Беларусь, по крайней мере Лукашенко, экономически к себе.
– Да, и так говорят. К сожалению, эта стратегия Светланы Тихановской, что мы открыты, мы ждем контактов, Путин, если хочешь, звони, – она не сработала. Мы видим абсолютное игнорирование каких-либо попыток поговорить с Кремлем. Но в то же самое время есть огромное количество организаций, людей, экспертных центров в Москве и других городах, которые связываются, которые общаются, и я понимаю, что отношение меняется понемногу. И отношение к Лукашенко в сторону разочарования, и появляется какое-то позитивное отношение в сторону Тихановской и Координационного совета.
Знаете, чем отличается дипломатия на Западе и в России? Когда ты строишь новые контакты на Западе, у тебя постоянно ноль, и ты можешь испортить отношения в сторону минус десять, или улучшить в сторону плюс десять. В России всегда отношения начинаются с минус десяти. И тебе еще нужно проделать огромную работу, чтобы вывести их на нейтралку, и только потом их начинать улучшать.
Ну и мы видим, что сейчас какие-то реверансы, какие-то месседжи со стороны Москвы поступают. Представитель ООН в России сказал, что уже был контакт с Тихановской, а это оказалась встреча во время Совбеза ООН, и Россия сказала, что они не против повторной встречи. Сейчас мы попросили Эстонию, чтобы они созвали еще один раз Совбез на тему Беларуси, и чтобы там был представитель России, который сможет, если захочет, конечно, выслушать Светлану еще раз.
– Это похоже на механизм преодоления политического кризиса, то, о чем вы сейчас говорите.
– Нужно оставлять все возможные площадки для переговоров. Потому что все понимают, что идеального сценария не будет. Не будет так, что назначаются новые выборы, побеждает белорусский народ, всех освобождают, Лукашенко улетает в Ростов или хоть куда. Не будет, всегда будут какие-то компромиссы, всегда нужно идти на какие-то уступки двум сторонам. И поэтому нужно понимать, что российские интересы тоже будут озвучены, и очень важно, чтобы все понимали, кто чего хочет, кто чего боится.
– То есть, если завтра Светлане Тихановской Сергей Лавров, предположим, позвонит и скажет, что объявляем выборы через две недели при условии, что вы отказываетесь в них участвовать и от притязаний на власть, она что ответит?
– Она ответит: "Нет". Она ответит, что нет, мы должны обсудить, на каких условиях какие структуры будут участвовать и как формируется ЦИК. Именно формирование ЦИКа должно быть предметом переговоров насчет новых выборов. Но такие вещи, как освобождение политзаключенных, наказание виновных омоновцев и кагэбэшников, они должны обсуждаться отдельно. И, мне кажется, это должно быть предусловие к любым разговорам про новые выборы и реформы Конституции.
– Про Романа Бондаренко хочется два слова сказать. Вернее, о ситуации, которая связана с его гибелью. Издание "Трибуна" выяснило, что среди людей, которые его били, могли быть не силовики, а хорошо накачанные спортсмены из ближайшего окружения Лукашенко, чуть ли не его друзья по хоккейной команде и друзья по хоккейной команде его сына. И все это выглядит довольно странно, в том смысле, что это не омоновцы были, а это люди, облеченные некой частной инициативой. Это потому, что нет омоновцев, у которых хватает сил, или что это за сафари такое? Как вы это понимаете?
– Меня тоже это удивило, и это говорит о том, что людей не хватает. Он может доверять только избранным из ближайшего окружения. Нужно понимать, как строится элита Лукашенко. Они строятся не только вокруг министерств или администрации президента, они строятся вокруг президентских клубов. А его президентские клубы завязаны на спорте, на охоте, на каких-то совместных хобби. И те люди, с которыми он выпивал, гулял, стрелял на охоте и так далее, они подписываются, они становятся соучастниками, они свою лояльность демонстрируют в спецоперациях, в которых им поручают участвовать или они участвуют как волонтеры.
И участие Шакуты (Дмитрий Шакута, экс-чемпион мира по кикбоксингу. Играет в хоккей в одной команде с сыновьями Лукашенко – НВ), говорят про Баскова (Дмитрий Басков, глава федерации хоккея. Тренирует хоккейную команду, в которой играют сыновья Лукашенко – НВ) – это тот пример, когда люди отплачивают. Лукашенко их поддерживал, тянул много лет, а теперь пришло время поблагодарить патрона. Вот таким образом – избивая, калеча, убивая. Это, наверное, форма благодарности своему начальнику.
– Мы сейчас видим прямую картинку станции метро "Пушкинской". Мы видим, что происходит, мы видим задержания. Мы видим, что собираются люди. Не могу сказать, что их фатально много, но не могу не заметить, что люди пришли. Как вам кажется, то, что люди пришли после гибели Романа Бондаренко в принципе, – это поступок? Или то, что их пришло мало, – это плохо? Я не вполне представляю, как люди воспринимают уровень опасности для себя после того, что случилось.
– Уровень страха зашкаливающий. Я такого никогда не видел ни в разговорах через соцсети, ни в разговорах со своими друзьями, сверстниками, родными. Ужасно все боятся.
– То есть это подвиг и поступок для людей сейчас – выйти на улицы?
– Это героизм, конечно. Сейчас любой выход на улицу, когда тебя запрыскают газовым баллончиком, посадят в камеру, искалечат, – это реальность. Это когда выходишь, ты готов уже распрощаться с жизнью. И каждый, кто выходит сейчас, это тысячи, десятки тысяч людей – это белорусские герои.
– Это очень важно для понимания, потому что когда сидишь в комфортной студии в Праге, может показаться, что людей становится все меньше, протест уменьшается, и таким образом люди сдают свои позиции. Как вы думаете, силовики, которые видят, что люди выходят, они отдают себе отчет, что люди, пусть их и меньше, они преодолевают очень важный психологический барьер для себя? Они к этому как относятся?
– Мне кажется, те силовики, которые именно заламывают руки, избивают, топчутся по флагу, они сейчас на уровне инстинктов исполняют приказы сверху. Им кажется многим, что они защищают конституционный строй и безопасность страны. И только, наверное, офицеры высшего звена начинают задумываться. Рассчитывать, что омоновцы перейдут на сторону народа или перестанут избивать, не стоит. Они просто исполнители, брутальные кровожадные, которые почувствовали запах крови. Я даже не знаю, исправит ли расследование и трибунал потом ситуацию.
– А вы верите, что расследование, как говорит Александр Лукашенко, будет проведено, и он, например, возьмет и накажет людей, которых опознали журналисты? Или такого быть не может? Но почему нет, ведь можно предположить, что кого-нибудь показательно накажут?
– Лукашенко врет как дышит. Каждый день, каждую секунду, каждое свое заявление. Он сам потерял уже контроль над своими словами. То, что он обещает, что он заявляет, что будет расследование, – это пыль в глаза и это демонстрация его неуверенности. После Тарайковского и других смертей ничего подобного он не заявлял. Это значит, что он действительно чувствует себя виновным и не доверяет тем, кто это расследование в нормальной ситуации должен был бы проводить.
