Российские власти объявили в розыск адвоката Ивана Павлова. Уголовное дело о разглашении тайны следствия против Павлова завели в апреле этого года. По версии ФСБ, являясь защитником журналиста Ивана Сафронова по делу о госизмене, Павлов незаконно передал журналистам документы. После этого адвокатское сообщество "Команда 29", которым руководил Павлов, признали нежелательной организацией. "Команда" была вынуждена прекратить работу, а сам Павлов уехал из России.
В интервью Настоящему Времени Иван Павлов рассказал, что связывает все эти события со спецификой своей деятельности: он занимается преимущественно делами о госизмене, шпионаже и экстремизме. Среди его клиентов, в частности, был Фонд борьбы с коррупцией Алексея Навального.
– Оцениваю это как такую классику жанра, наверное. Сначала сделали все для того, чтобы человек уехал. Теперь надо сделать все для того, чтобы он не возвращался, чтобы у него даже мыслей не было о том, чтобы вернуться и продолжить в режиме business as usual. Объявили в розыск, могли возбудить еще одно уголовное дело, но сейчас стало известно, что пока лишь объявили в розыск. Это не значит, что не будут возбуждать уголовные дела, – может быть, уже возбуждены, мы просто не знаем об этом. Потому что событие состоялось 20 сентября – оказывается еще, постановление о моем розыске, об объявлении меня в розыск датировано 20 сентября, а узнали мы только на днях об этом. И вот предприняли меры для того, чтобы зафиксировать меня на дистанции, скажем так.
[По делу Сафронова] продолжаю работать, как и по другим делам. Остались в России адвокаты, которые непосредственно участвуют в судебных заседаниях, в следственных действиях. Я пока могу что-то делать на удаленке, как говорится, большая часть адвокатской работы имеет кабинетный характер, и эту часть работы я могу выполнять. И до тех пор, пока моя помощь будет востребована, я никому не откажу.
Я думаю, что совокупность этих дел собрала такую критическую массу, когда мои процессуальные оппоненты перешли на неспортивный режим работы и предприняли меры к удалению защитника. Но есть такая восточная мудрость: тот, кто не может укусить всадника, кусает лошадь. Я та самая лошадка, понимаете, и мне живется несладко. Тут речь идет, конечно, о моих подзащитных. И когда у моих оппонентов не клеится что-то, не срастается, не сходится дебет с кредитом в юридическом смысле, вот они решили удалить одного из активных участников процесса, который активно защищал, вел активную защиту. И для того, чтобы устранить этот элемент уголовного процесса, были предприняты беспрецедентные меры давления, которые привели меня к необходимости покинуть страну.
Но опять-таки, прежде чем покинуть Россию, мне пришлось провести большую подготовительную работу: были найдены другие защитники, которые восполнили мое отсутствие в России, сами теперь продолжают непосредственно участвовать в делах, в каждом деле есть такой защитник, а то и несколько. И я свою часть работы делаю на расстоянии, к сожалению, так. Но если условия будут изменены и я смогу вернуться хотя бы в условия, которые были до 30 апреля этого года, когда мне объявили, что против меня возбуждено уголовное дело и мне была избрана мера пресечения, которая парализовала мою адвокатскую деятельность в России, потому что я не мог пользоваться интернетом, не мог пользоваться средствами связи, не мог общаться со своими подзащитными и с рядом коллег, адвокатами. Если эти условия будут восстановлены для нормальной адвокатской работы, то даже при том же уровне безопасности, который у меня был до 30 апреля, а он был достаточно критическим, я готов вернуться в Россию. Первым же рейсом вылечу, что называется, с билетом в один конец – точно так же, как и уезжал из России.
Адвокатское сообщество – это не монолит, это не что-то единое по взглядам, корпорация, – у нас есть разные люди с разными взглядами. Единственное, что в моем отношении, я думаю, что ни у кого из них не возникает сомнений о том, что меня преследуют как раз за мою профессиональную деятельность. В этом сомнений нет ни у кого, даже у моих ярых оппонентов по взглядам.
Что касается поддержки, я ее чувствую и ощущаю солидарность, которую проявляют много коллег. И много коллег подписали петицию даже в адрес руководства палаты Санкт-Петербурга, которая рассматривает сейчас уже третье представление Минюста в мой адрес с требованием лишить меня статуса как врага народа. Там уже просто неприкрытые формулировки идут, что просто враг-враг. И я надеюсь, что коллеги, в том числе в тех органах адвокатского самоуправления, которым предстоит решать мою судьбу, будут последовательны. Я рассчитываю на то, что они солидаризируются здесь со мной и усмотрят в этих нападках нападки не только на адвоката Павлова, но и на всю корпорацию. Здесь затрагиваются достаточно серьезные, принципиальные моменты, на которые сильная корпорация должна реагировать и должна защищаться, защищать своих членов, а значит, защищать себя саму.
[Насколько суды политизированы?] Вообще политика плохо влияет на суд, на профессиональную сторону вопроса, потому что ясно, когда суд вечно должен оборачиваться и реагировать не столько на требования закона, сколько на сигналы, которые постоянно поступают из разных ведомств, даже не из разных, из одного, скажем так, из одного, но самого высокого.
Поэтому это все плохо для правосудия: правосудие тогда не случится, оно не произойдет в каждом конкретном деле, если суд будет не независим, не зависеть только от закона, а ориентироваться на какой-то неформальный сигнал. Если у нас раньше было такое "телефонное право", наверное, помните такой термин. Сейчас его нет, сейчас уже не надо звонить судье для того, чтобы сказать ему, какое решение он должен принять. Сейчас судьи уже заранее знают, какое решение нужно принять. Еще дело не поступило, он еще с ним даже не ознакомился, а уже точно знает, что решение надо принять в сторону, которая была бы выгодна тому, кто посылает сигнал, – не тот, кто пишет закон, а тот, кто посылает сигнал. А уж с законами можно делать все что угодно: у нас такое надругательство над законами происходит каждый день, когда их просто истолковывают так криво, что страшно смотреть становится. Поэтому это все, конечно, плохо. Но с другой стороны, других судов у нас нет. Как говорит великий Генри Резник, других судов у меня для вас нет, и если вам не нравится, меняйте профессию.
Профессию мы менять не собираемся, будем работать в тех судах, которые есть, будем защищать людей, которые как бы не сами пришли в суд, их туда привели. И кроме защитников, никто им не поможет. И будем делать все, что от нас зависит. Честь и хвала тем защитникам, которые продолжают сейчас в России, несмотря на такие сложные условия, честно исполнять свой долг. И я знаю многих адвокатов, которые добросовестно работают, защищая своих подзащитных в очень сложных условиях, иногда подвергаясь колоссальной опасности.
