Владимир Савийский был священником в Свято-Никольском соборе в Приморске – небольшом городке в Запорожской области на берегу Азовского моря. Город был оккупирован Россией в самом начале полномасштабного вторжения: российские войска взяли его под контроль 27 февраля. Какое-то время после этого люди выходили на протесты с желто-синими флагами, но потом в городе началась охота на проукраинских активистов. Российские солдаты их задерживали, а также пытались склонить к сотрудничеству всех, кто был заметной фигурой в городе.
До полномасштабного вторжения в Приморске жили около 12 тысяч человек. Сколько из них выехали, подсчитать невозможно. Один из тех, кто оставался до последнего, – Владимир Савийский. В интервью Настоящему Времени священник рассказал о жизни в российской оккупации и как его допрашивали, склоняя работать с оккупационными властями.
"Спрашивали, почему я не сотрудничаю"
– Как начиналась оккупация?
– 24 февраля 2022 года разделило жизнь не только Приморска и всей Украины, а и всего цивилизованного мира на "до" и "после". Жизнь в Приморске, казалось, остановилась. Сначала мы думали, что через неделю-две все закончится, что наша украинская армия выбьет оккупантов. Но потом пришло осознание, что это надолго: ведь огромные территории были оккупированы. Приморск с первых дней продемонстрировал свою позицию и опроверг нарративы, которыми руководствовались оккупанты, что их будут встречать хлебом-солью и с вышитыми рушниками. Приморск поднялся на протесты.
Приморск, март 2022, видео Артура Ярошевского:
– Как лично вы впервые столкнулись с российскими солдатами?
– Это было воскресенье, шестого марта, мой день рождения. Тогда еще каждый день на площади собирались люди, но уже начались аресты активистов, патриотов, людей с активной гражданской позицией. Нескольких мужчин арестовали и заставили копать окопы. И площадь была готова идти на блокпосты, где тогда в основном стояли "элдээнэровцы". Чтобы избежать какого-либо кровопролития, решили кого-то туда послать. Попросили меня. Я поехал. Там было восемь наших ребят. Я попросил хотя бы одного человека отпустить, чтобы показать, что они живы-здоровы. Мне отказали. Просто показали, как они копали эти траншеи, и рассказали, чем их кормят.
– А когда вас впервые задержали?
– Все это происходило во время Великого поста. Мы, кстати, тогда в храме записали видеообращение к президенту России (не знаю, сохранилось ли оно где-то в интернете, потому что после задержаний у меня ничего не сохранилось в телефоне). Мы говорили, что нас не нужно "освобождать".
Весну-лето-осень мы в храме продолжали молиться за Украину, за переселенцев, за беженцев. Как и многие, помогали людям чем могли – продуктами, средствами гигиены. А 31 декабря 2022 года я пошел совершать службу, но сделать этого мне не дали.
Вооруженные люди вытащили из-за алтаря, заставили снять облачение. Допрос длился пять часов. Меня раздели до пояса, искали татуировки (смеется) – трезубец или какую-то украинскую символику. Дома провели обыск, забрали компьютер, забрали телефоны. Это был мой первый арест.
– Чего они от вас добивались?
– Спрашивали, почему я не сотрудничаю с новыми властями. В городе раздавалась гуманитарная помощь от России, мы эту помощь не брали, пытались своими силами людям помогать: что-то покупали, что-то доставали из запасов, гуманитаркой из Италии помогла Черновицкая епархия. И их раздражало то, что мы продолжали в храме молиться за Украину, за мир, за переселенцев и беженцев.
А во время следующих задержаний они сказали, что хотят знать мысли людей, о чем они исповедуются. Естественно, я отказался это делать, не стал доносы писать.
– То есть вам предлагали нарушить тайну исповеди?
– Да. Ведь у кого-то сын служит в ВСУ, у кого-то брат, другие родственники. Люди приходили ко мне, писали эсэмэски или письма с именами, а мы молились за этих солдат, за волонтеров. Они хотели, чтоб я доносил, кто приходит, что просит.
"Несколько часов рассказывают, что украинской нации нет и языка такого нет"
– А сами россияне ходили к вам в церковь? Ведь многие из них часто говорят о том, насколько они воцерковленные.
– Судить об их воцерковленности можно по тому, как они с автоматами заходят в храм, срывают литургию, выводят священника из-за алтаря… Я не знаю, это что за воцерковленность такая, когда священника раздевают до пояса, я не знаю, что это за вера.
В 2022 году простые солдаты к нам не заходили. А вот в 2023-м перед Рождеством, когда у них много ротаций было, приходили уже простые мобилизованные – из Мурманска, с Дальнего Востока. Взрослые люди, которые высказывались негативно об этой войне, они хотели домой и не хотели воевать. Кстати, тогда в городе даже появилась военная полиция, потому что люди стали дезертировать, убегать, их стали ловить.
– А что рассказывали те, кто приходил к вам?
– Они говорили: "Мы даже не знали, где этот Приморск на карте находится, зачем это все нужно?", "Мы хотим домой, мы хотим к родным, близким, зачем эта война?" Но, конечно, приходили и те, кто говорил: "Мы пришли освобождать!" Они и со мной такие "лекции" проводили, у меня их было семь.
– Как это происходило?
– Приходят во двор шесть-восемь человек в балаклавах, с автоматами. Забирают телефон, сажают тебя и несколько часов рассказывают, что украинской нации нет, языка такого нет, "вас придумали", "что вы себе тут позволяете, какое НАТО, какой Евросоюз", "мы вас освободили, вы должны быть счастливы".
Капеллан Православной церкви Украины попал в российский плен, вот что ему пришлось пережить:
Пока одни лазят по дому, по подвалу, в вещах, в книгах, в документах, другие сидят и читают тебе "лекцию" о том, какие они великие. После "референдума" спрашивали, почему я в нем не участвовал (я, кстати, не знаю, откуда они это знали). Обвиняли в том, что я веду деструктивный образ жизни, что срываю паспортизацию в районе, что являюсь связным партизан в Приморске.
В 2023 году стало еще сложнее. По сути, нам запрещали служить в Украинской православной церкви. Нам говорили: "Поминайте только патриарха и нового епископа, которого Москва прислала, сотрудничайте с властью – и все у вас будет хорошо, с неба посыплется манна небесная". Просили, чтобы мы сказали людям в храме, чтобы перестали сопротивляться, стали по-другому думать. Но для меня это неприемлемо, внутреннее отторжение, это как вирус, который в тебя впихивают, хотят им заразить, а организм всячески сопротивляется.
– Вас били?
– Во время первого допроса они спрашивали: "Кому ты отправляешь информацию?", "Кто твои кураторы?" Это длилось пять часов. Потом говорят: "Ну мы можем по-другому сейчас с тобой поговорить". Я снял очки, говорю: "Ну, бейте". Они засмеялись. Хотя сами же признавались мне, что в Херсоне они священников брили наголо, пристегивали наручниками к кроватям на пять-шесть дней.
Физически они меня не трогали, но морально давили. В седьмой раз такой "допрос" был, когда я отказался подписывать прошение о переходе в Русскую православную церковь.
"Стали говорить, что мы должны поминать только патриарха Кирилла"
– А что это за прошение было?
– В какой-то момент они стали говорить, что мы не имеем права поминать митрополита Киевского Онуфрия (предстоятель Украинской православной церкви – НВ), что мы должны поминать только патриарха Московского Кирилла. Фактически выжили митрополита Ефрема Бердянского и Приморского: владыка был вынужден уехать, а они стали продвигать идею о том, что Бердянская епархия должна перейти в РПЦ (Бердянская епархия входит в состав УПЦ – НВ). В нарушение всех канонов, норм и правил ездили по благочиниям.
Приехали в Приморский район, собрали священников и в присутствии представителей ФСБ зачитали письмо, очень постыдное, очень мерзкое. В нем говорилось, что люди рады тому, что пришла российская армия. Я высказывался категорически против, сказал, что это предательство не только Церкви, но и Родины. Подписывать отказался.
Ну и через несколько дней около одиннадцати вечера к моему дому подъехала машина, стала фарами мигать в окно. Я вышел. Российские военные мне говорят: "Снимите с себя крест и подрясник". Я говорю: "Снимать не буду, поеду так". Возили по городу, требовали, чтобы я принял вот это решение московского Синода, что теперь Бердянская епархия перешла в РПЦ. Я сказал, что я остаюсь священником Украинской православной церкви, я украинский священник, у меня митрополит в Киеве находится – Блаженнейший Онуфрий, я давал присягу на кресте, Евангелии.
Ну а дальше началась просто травля. Рассказывали, что я вор, бандит, злодей… Они мне еще на первом аресте сказали, что было очень много доносов на меня написано.
– А кем?
– Не уточняли. До решения суда мы не можем никого назвать преступником, правда? Поэтому гадать на кофейной гуще не хочу.
– В Приморске есть два православных священника: вы и Дмитрий Лебедченко из Свято-Троицкого храма. Он с первых дней оккупации пошел на сотрудничество с российскими войсками. Вы видите его какую-либо роль в вашей судьбе?
– Безусловно. Он и не скрывал, что ведет тесное сотрудничество с оккупационным режимом. Ранее я был благочинным в Приморском районе, сейчас эту должность занимает этот священник.
– Что такое "благочинный"?
– Благочинный – это как старший священник в районе над другими священниками, особая административная должность.
– Мы с этим Дмитрием Лебедченко выросли в одном городе, ходили в одну школу, он одноклассник моего мужа. Мне хочется понять, почему он перешел на сторону россиян. Вы с ним разговаривали?
– Я не могу ответить, что в голове у отца Дмитрия или у тех других, которые радуются приходу россиян. Мне тяжело их понять, когда в стране война, люди гибнут, дети гибнут, а они россиян возвеличивают. Какого-то конструктивного диалога у меня с этим человеком не получалось. Как-то он сказал мне: "Батюшка, на двух стульях вам усидеть не удастся". Я сказал ему, что не собираюсь сидеть на двух стульях, моя позиция всегда была открыта, люди в городе ее знали: я украинец – по национальности, по мышлению.
"Пугают, что у тех, кто не получит российский паспорт, заберут дома, квартиры"
– А паспорт вы получили российский?
– Да, они обвиняли меня в том, что я срываю паспортизацию в районе, и под конвоем отвели, чтобы получил. Даже хотели на видео снять момент получения. Но я отказался.
– Что теперь думаете делать с российским паспортом?
– Сдать или сжечь. Он мне не нужен. Там ничего нет: ни прописки, ни семейного положения, ни отметки о детях, ничего. Я им говорил, что они могут людям выдавать по десять паспортов, но от этого ни в головах, ни в сердцах ничего не поменяется. Но людей пугают тем, что вернутся "украинские каратели", вас будут расстреливать и только наличие российского паспорта вас спасет. Пугают, что у тех, кто не получит российский паспорт, заберут дома, квартиры, земельные паи. Шантажируют.
Я не могу сказать, что массово бегут получать паспорта – только когда давят. Украинский паспорт у меня остался.
– А много вообще осталось людей в городе?
– Очень мало. Во время майских праздников мы вечером вышли в город. Он был пустой. Совсем. Когда был мир в Приморске, в городе кишели дети, молодежь, играла музыка, было какое-то движение, жизнь. Сейчас город мертв. В пятиэтажках в окнах света нет. Вроде и есть люди, дети, молодежь, но это не тот Приморск. Остались в основном пенсионеры и те, кто не может выехать.
– А многие из них поддерживают Россию?
– Так называемая администрация, коллаборанты, выставляли ролики в интернет о том, как проходят их праздники. Посмотрите, сколько приходило людей на эти праздники – это и есть тот процент, который их поддерживает. Собирается 15-20 людей и идут куда-то.
Раньше, если у нас были какие-то мероприятия, митинги, то собирались массы людей. Люди голосуют ногами: праздники есть, а люди на них не приходят – свою позицию показывают.
– А военных много?
– Очень. В основном они размещены на базах отдыха у моря. Техники военной много.
"Увозят на допросы, кто-то после этого не возвращается"
– Как вообще обстановка в городе?
– Очень гнетущая. Особенно, когда летают ракеты или самолеты. Появилась большая надежда, когда Херсон освободили. Смотришь на карту и думаешь: Приморск уже рядом, но понимаешь, что это могут быть сотни жизней наших солдат. Надеемся, молимся, ждем. Люди ждут возвращения украинской власти, порядка, законности.
– Мне кажется, часто люди в оккупации думают, что на остальной части Украины о них забыли.
– Было такое ощущение. В новостях показывают разные города, мэр Федоров о Мелитополе рассказывает, а нас не показывают. У меня была идея повесить в Запорожье большой баннер "Приморськ – це Україна". Эта мечта осуществилась, слава богу. Мы маленький городочек, но мы тоже часть этой большой и прекрасной страны.
У нас очень много героев, которые отдали свои жизни за Украину, за независимость. Например, Сергей Павличенко (защитник "Азовстали", был взят в плен, погиб при взрыве в колонии в Оленовке – НВ).
– Приморск – курортный город, очень много было завязано на летнем отдыхе. Сейчас есть отдыхающие?
– Буряты! Это сарказм, конечно. Откуда взяться отдыхающим? В том году еще кто-то из Энергодара прорывался через массу блокпостов. Ну кто поедет сейчас на территорию, где идут боевые действия?
– Есть ли в Приморске сопротивление, партизаны?
– Я не знаю. Надеюсь, что есть. Иногда утром едешь по городу, а на мосту кто-то привязал желто-голубые ленточки. Или стикеры где-то желто-голубые висят...
Мне же вменяли, что я являюсь связным украинских партизан. Мне это, конечно, очень польстило, но, к сожалению, я не имел чести быть знакомым с нашим подпольем. Но очень надеюсь, что они есть и в нужное время себя проявят.
– А есть зверства в городе?
– Я не общался с российскими военными, чтобы спросить у них, мучают ли они кого-то, убивают ли. Но люди-то пропадают. Кого-то увозят на допросы, кто-то после этого не возвращается. Их вывозят в Бердянск, в бывшую 77-ю колонию, что там происходит с ними, я не знаю.
– А вы вообще до 2022 года допускали, что может быть полномасштабная война?
– Да. В России давно нагнетался негатив по отношению к Украине. Россиян настроили, что мы враги, фашисты, нацисты. А они пришли в Приморск и видят, что памятник воину-освободителю стоит. И афганцам памятник стоит. Так они сами начали сносить памятники: со здания лицея сбили табличку в память о погибшем в АТО на Донбассе выпускнике лицея Сереже Колесниченко, на здании техникума тоже табличку сбили. Люди рассказывали, что в Доме культуры сжигали украинские костюмы, чтоб ничего не напоминало об Украине.
"Люди сказали, что меня хотят лишить сана, а после уже судить как мирянина"
– В итоге вы 1 июня выехали. Как приняли это решение?
– Люди, которые с ними общались, сказали, что меня хотят лишить сана, а после уже как мирянина судить. Меня бы судили за то, что я поддерживаю Украину, сею смуту в Приморске. Мне светило 15 лет российской тюрьмы.
Мы держались до последнего, очень не хотелось уезжать, хотелось встретить день победы и день освобождения в Приморске, но… Это не было самостоятельным решением, нас просто выдавили. Аресты и допросы уже сказались на здоровье. Ночью какая-нибудь машина мимо храма проезжает, а я уже вскакиваю, вздрагиваю, руки трясутся.
"Семь допросов" – звучит очень просто. Но когда к тебе в дом приходит человек с автоматом и в балаклаве, в военной форме, когда совершается психологическое насилие, когда постоянно рассказывают, что украинской нации нет, что они освободители и мы им должны быть всю жизнь благодарны, морально это очень тяжело. Будто тебя закрыли в большой концлагерь с блокпостами, пропусками, комендантскими часами, проверками паспортов... Живешь среди окопов, "зубов дракона", вокруг множество военных, обстановка гнетущая.
– Как вы выезжали?
– Тяжело. В Новоазовске (город в Донецкой области, в 15 километрах от границы с Россией – НВ) у нас полностью проверили машину, шесть часов продержали. В очередной раз сотрудник ФСБ забрал телефон, пересмотрели его вдоль и поперек, спрашивали снова, как я отношусь к СВО. Но – проехали. А вот из России в Эстонию мы тяжело выезжали. Первый раз россияне нас просто не выпустили, развернули.
– Чем объяснили?
– Ничем. Не пустили, и все. Ты стоишь на границе, уже видишь флаг Эстонии, буквально 250 метров до свободы, а нас не выпускают. В какой-то момент опустились руки и началась паника. Ты оказался в этой огромной, законсервированной стране, ты хочешь выехать, а тебе говорят "нет". Но через три дня мы на другую смену попали. Нас продержали шесть часов, но пропустили. Эстонцы нас впустили сразу, сказали: "Не переживайте, теперь вы в безопасности!" Я за рулем был. Приехали в Норвегию, в лагерь для беженцев и теперь уже немного успокоились.
– Какие у вас планы?
– Вернуться домой, в Приморск, в Украину. С победой. А здесь нам пока дадут временное пристанище, пройдем курсы интеграции. Украинцев здесь очень много, люди просят храм или какую-то комнату хотя бы для молитв. Чтобы поддержать людей духовно, будем создавать что-то такое.
– Не собираетесь ли вы переходить из УПЦ (то, что раньше называлось Московский патриархат) в ПЦУ – Православную церковь Украины, которая получила томос?
– Я не буду лукавить. Я священник Украинской православной церкви. Для меня ПЦУ – это политическая организация. Мне не нравится то, что из нашей церкви сейчас делают какого-то монстра, поборника какого-то непонятного "русского мира". Если есть какие-то частные случаи, в них нужно разбираться. Если Балицкий (бывший депутат Верховной Рады, глава оккупационной администрации Запорожской области, заочно осужден в Украине на 15 лет – НВ) перешел на сторону оккупантов, не закрывать же всю Верховную Раду?
