Год назад, 27 июня 2022-го, российские военные обстреляли торговый центр "Амстор" в Кременчуге. По информации украинской стороны, обстрел был произведен ракетами X-22, запущенными с российских бомбардировщиков Ту-22М3. В результате атаки погибли 22 человека, десятки людей были ранены.
Настоящее Время поговорило с очевидцами трагедии Вячеславом Якименко и Екатериной Дмитриченко, которым удалось выжить в тот день.
"Крики, шум, металл плавится"
Вячеславу Якименко 24 года. Уже более трех лет он работает в Comfy специалистом по работе с компьютерными системами. Во время российского обстрела, год назад, Вячеслав находился в торговом центре "Амстор". Несколько его коллег погибли во время того обстрела. Ему же удалось отделаться травмой головы и легкими повреждениями. Мужчина рассказывает, как ему удалось вырваться из горящего здания и почему его жизнь уже никогда не будет прежней.
– В тот день я проспал. Помню, что мне звонят коллеги и говорят: "Ты должен открыть магазин". Я быстро на такси тогда приехал где-то в девять – в начале десятого. Четко помню момент перед обстрелом: я держу телефон в руках, поворачиваюсь влево, открываю Telegram и вижу оповещение. Сверху появляется Лунин [сообщение Telegram-канала начальника Полтавской областной военной администрации], воздушная тревога. Я поворачиваюсь к кому-то, чтобы сказать об этом, и все. Дальше пустота.
Я потерял сознание. Открываю глаза и не чувствую ни ног, ни рук. Поднимаю голову и понимаю, что худший сценарий сбылся. Понимаю, что нужно выбираться, и параллельно слышу миллион криков, шум, металл плавится. От этих звуков сильно болели уши. Возможно, глупо – но я стал искать телефон с помощью smart-часов. Где-то пищит, но понимаю, что я не вижу дна и своих ног, столько обломков.
Слышу крик женщины: "Помогите ему!" Поворачиваюсь и вижу моего коллегу Андрея Крастюка. Он сидит на коленках. Я подбегаю и начинаю его тащить. При этом он невероятно [громко] кричит. Мы начинаем задыхаться – смог попадает в легкие, с каждой минутой становится все сложнее дышать.
К выходу от нас – большая балка. Коллега кричит: "Я не могу! Не могу!" Мы пытаемся пролезть под балкой, начинаем ползти. Я выхожу в сторону ЖД на траву и смотрю [на торговый центр "Амстор"] – все горит. Думал, что я вылез один из первых, а оказалось, что некоторым моим коллегам удалось прийти в сознание раньше и спастись быстрее. Болело все невероятно, я не мог понять, есть ли у меня переломы или нет. Какой-то харьковчанин Саша предложил помощь и отвез меня в больницу.
В тот день погибли 11 наших коллег [сотрудников Comfy], с которыми мы непосредственно каждое утро встречались. Также я лично знал девочку, которая на входе работала – таком островке мобильных аксессуаров.
Первые месяцы было очень сложно – когда дети соседей сверху топали, то меня просто подкидывало. Окончательно успокоиться я смог только спустя почти год со дня трагедии. Еще нервно реагирую на звуки, крики, тревогу. Работа с психологом, успокоительные препараты, психологический аспект очень важен. Кто-то смеется, когда люди в маршрутке реагируют [на тревогу]. Они спрашивают: "Что ты дергаешься?" А на мне это событие оставило такой отпечаток, что мне кажется, не было ни дня, чтобы я не вспоминал и не переосмысливал.
Приведу пример. Весной или зимой, когда мы ходили в тревогу в укрытие, я останавливался в парке и фотографировал небо. Я вырос в селе, очень люблю природу, но в этих каменных джунглях ее не так много, как хотелось. Я начал ценить счастье в простых вещах. Жизнь дала мне второй шанс, и его нужно использовать.
"Я кричала: "Достаньте ее, достаньте!"
Во время этого ракетного удара 23-летняя Екатерина Дмитриченко потеряла 42-летнюю мать Елену Дмитриченко. Женщины зашли в торговый центр "Амстор", чтобы купить лак для ногтей в одном из магазинов ТРЦ. У Елены Дмитриченко осталась еще одна дочь – Марта. Сейчас ей пять лет. Екатерина вспоминает, как обычная прогулка обернулась для нее кошмаром, который она не может забыть вот уже год.
– Был обычный день. Мы были в центре, а потом пошли поесть. Мама сказала: "Нужно зайти в EVA и купить лак для ногтей". Так мы там [в "Амсторе"] и оказались.
Я помню каждую секунду: взрыв, мама падает, потом я. Больше я ее не видела, смотрю в ее сторону, но ее сильно привалило. Маму не достали. Я кричала: "Достаньте ее, достаньте!" Ее не видели. Огонь очень быстро распространился, я тогда еще в торговом центре лежала и видела очаги пламени в стороне моей мамы.
У меня же почти оторвало правую ногу. Где-то пять раз стоял вопрос ампутации, мы уже год лечимся сначала в Кременчуге, потом в Киеве и Германии. Часть операций позади, но некоторые еще будут в будущем.
Дома или в торговом центре, когда я слышу тревогу, то начинаю сразу же смотреть в Telegram-каналах, куда летит – меня это успокаивает. Пытаюсь найти укрытие, в никаких торговых центрах во время воздушной тревоги меня сейчас никто не увидит.
Год назад мне было так страшно ехать в Украину – думала, что до конца войны моей ноги тут не будет. Я же пять лет в Канаде изучала бухгалтерию и аудит в университете Западного Онтарио, закончила его как раз перед прошлогодним приездом в Украину в июне. Мы тогда решили собраться семьей, мама тоже выехала из Украины с Мартой после начала полномасштабного вторжения. А видите, как произошло.
У нас есть много родственников [в России], с которыми я общалась до 2014-го, они даже в Кременчуг к нам приезжали, и все было нормально, но там [в РФ] клиника. В 90 процентах случаев если ты им что-то говоришь, то они отвечают: "Нацист! Бандера!" После трагедии никто с нами не связался, абсолютно никто. Ну это и к лучшему. Я не хочу от них ничего слышать.
Такая трагедия сильно меняет человека. После взрыва я лежала под завалами и думала, что вскоре умру. Тогда все проблемы мира, о которых я жаловалась раньше, исчезли. Какие-то неприятности в университете, работа – все это настолько теряет смысл. Часто вспоминаю тот день, обычный нормальный день. Мы проснулись, погуляли и сходили на работу, поели, а потом просто у тебя нет твоего самого родного человека, ты на пороге смерти, твоя семья в трауре. Это, конечно, сильно меняет восприятие.
Как бы сложно ни было, но я счастлива быть дома. Неважно, что случилось, как только я оказалась в родных стенах, на родной улице, дома – и никакая сволочь у меня его не заберет. В сентябре, может, вернусь в Канаду – я за пять лет жизни там построила себе жизнь и буду ее продолжать, работать по специальности.
