Родственники российских мобилизованных и солдат-срочников объединились в "Совет матерей и жен". В организацию вошли женщины из 89 городов России. Вместе они уже обращались к президенту Путину, к министру обороны Шойгу, в правительство России, в Главную военную прокуратуру, ездили в штаб Западного военного округа в Санкт-Петербурге, где стояли на холоде несколько часов, чтобы добиться встречи с уполномоченными.
Общих требований у "Совета матерей и жен" несколько: не допустить нарушений при мобилизации, запретить использование ядерного оружия и провести мирные переговоры "в рамках спецоперации". Об этом в интервью Настоящему Времени сообщила основательница организации Ольга Цуканова. Ее сына – солдата срочной службы – склоняли подписать контракт для отправки на войну в Украину.
В воскресенье, 20 ноября, в Москве прошла пресс-конференция "Совета матерей и жен", а в ближайшее время женщины собирают круглый стол, куда зовут представителей всех силовых ведомств.
В интервью Настоящему Времени Ольга Цуканова рассказала, как родственники мобилизованных обивают пороги государственных учреждений и министерств и как намерены добиваться выполнения своих требований.
"Командиры сказали, что сын проходит психологические тесты"
– Мой сын был призван в июне этого года в армию, и уже буквально в августе я узнала, что его готовят к отправке на Украину, что он "добровольно" подпишет контракт. В августе я начала звонить командирам [и говорить], что мы не планировали, и он не планировал, когда пошел в армию, подписывать контракт. Выяснилось, что командиры постоянно приходят и агитируют, чтобы срочники подписали контракт. Но тогда, в августе, как-то удалось этот процесс остановить.
Потом я просто поняла, что прошло всего два месяца, и по закону срочник не может подписывать в такой срок контракт – должно то ли три, то ли четыре месяца пройти. В сентябре я узнаю, что его готовят к отправке на Украину. Причем я узнала совершенно случайно: сына увезли за 150 км от его части, и когда я звонила командирам, они мне сказали, что он проходит психологические тесты. Причем он находился уже несколько дней в этой другой части. Но как-то, наверное, чисто женской интуицией, я поняла, что не все здесь чисто. Они меня успокаивали, что сейчас еще несколько дней – и его отвезут обратно. Но что это за тесты, которые надо проходить неделю?
Я не отставала от них два дня и в итоге узнала (эти же командиры мне сказали), что он подлежит отправке на Украину: "Он же у вас в списке там какие-то попал". И я очень возмущалась, потому что у нас и [Сергей] Шойгу, и президент страны говорят, что срочники не участвуют в спецоперации. Командиры говорят: "Ну, он же станет контрактником". То есть вот таким образом, активно агитируя, делают из срочников контрактников.
Тогда я поняла, что ему служить еще много месяцев, и если эта история будет повторяться каждый месяц, то я просто останусь без здоровья. Я записала видеообращение, разместила его, где рассказала об этом, и оно достаточно широко разошлось. Я также обращалась в официальные структуры – в Минобороны, военную прокуратуру. Я думаю, что вот эта общественная огласка помогла остановить это. Что будет дальше, никто не знает. В это время началась мобилизация. И я как-то плавно перешла в эту тему мобилизации: я понимаю, что даже если мой сын прослужит, мы не знаем, когда закончится мобилизация, будет ли она еще – не будет: спецоперация идет, сроков ее никто не знает, возможно, после армии он будет подлежать мобилизации. Поэтому я начала активно в этом участвовать и во всем разбираться.
– А что вы почувствовали, когда узнали, что вашего сына готовят к отправке в Украину?
– Наверное, каждая мать чувствует: трудно передать словами, когда единственный сын, и ты понимаешь, что можешь остаться без него. И это страшно.
Предваряя ваши вопросы, я просто могу сразу сказать, что когда начинают нас спрашивать: "Вот "Совет матерей" все-таки за мобилизацию, против? Не думали ли вы, что там нужно все остановить?" – ни одной матери любой национальности, любого вероисповедания не нужно, чтобы ее сын находился там, где летят пули. Здесь по-моему все понятно.
Но на самом деле это действительно страшно. Ну как, растить всю жизнь сына – и вдруг его лишиться. Я испытала страх, я не буду говорить, что я такая смелая и все время улыбалась. Но это было недолго, потому что я давно занимаюсь общественной деятельностью и мне удалось очень быстро собраться, тем более есть рядом соратники, которые помогают. Тогда я поняла, что я что угодно сделаю, чтобы защитить своего сына.
– Можете коротко о нем рассказать – чем увлекается, где учился, что он за человек, сколько ему лет, как он на службу попал?
– Ему 20 лет, он закончил колледж. Мы живем в Самаре. И когда вопрос был в том, что колледж подходит к концу, мы размышляли, как и все родители, наверное, потому что есть возможность как-то от армии разными способами [уйти], даже порекомендовали какого-то человека, который помогает в этом. Но сын сказал: "Если меня призовут, то я пойду служить". Ну, я уважаю его решение. В принципе, наверное, все родители, если они нормальные обычные родители, не против того, чтобы их ребенок служил в армии. Все равно это мужской коллектив, какая-то закалка, характер, жизненный опыт – это нужно. Но быть военным, подписывать контракт, как-то связывать свою жизнь с армией – никогда у него не было такого призыва. Он другого склада человек. Но в армию пошел – было намерение честно служить. Он честно служит.
– А то, что это срочная служба, так совпало, выпало ему именно в 2022 году, в семье, дома обсуждали ли вы военные действия, "специальную военную операцию"? Говорили ли вы об этом с сыном вообще? Как он на это реагировал?
– Специально чтобы прямо сидеть и обсуждать спецоперацию, мы, конечно, не обсуждали, но разговоры все равно были. И сын, как и я, тоже понимает, что это ни к чему хорошему не приводит ни один народ – ни для Украины, ни для России: гибнут люди. И конечно, если такая ситуация возникла, то нужно стараться быстрее ее разрешить. И у сына тоже – он у меня очень миролюбивый человек, никогда не проявлял агрессию, он даже в школе не дрался никогда, то есть это такой человек, который достаточно лояльно ко всем относится. Он даже мне делал часто замечания, что какие-то у меня не такие настроения по отношению к каким-то людям, что надо быть миролюбивее и добрее.
"Либо на него упадет бомба, либо ты будешь молчать, потому что тебе пригрозили"
– Некоторые женщины говорят, что их сыновья передают, что получают угрозы от командиров, от какого-то своего начальства военного на месте из-за вот этой активной позиции матерей, которые не боятся говорить о том, что происходит. Как у вас с этим ситуация и что вы об этом думаете? Действительно ли на них могут давить там?
– В моей ситуации все-таки командиры у нас в части порядочные, приличные, конечно, учитывая эту историю с обманом с этим контрактом, но все-таки сильно плохого я, по крайней мере, не слышала. По сравнению с остальными матерями, когда откровенно над [их сыновьями] смеются и с насмешкой относятся, у меня такого опыта не было с командирами моего сына, там достаточно нормально общаются.
Но, действительно, поступает очень много обращений от женщин, у которых дети находятся там, и они говорят о том, что "на нас давят, чтобы мама остановилась, что тебе будет плохо из-за того, что твоя мама проявляет какую-то такую активность и везде об этом громко говорит". И женщины боятся говорить об этом открыто. Но не все – некоторые заявляют.
Я их понимаю: когда твой сын-срочник находится в зависимости, а срочники в армии, всем известно, – это же самое низшее звено: любой контрактник, любой офицер, любой человек, который там служит, над срочником стоит. Это достаточно зависимо, тем более вот эти парни, которые находятся на границе: я думаю, что там совершенно другие условия, когда летают пули, когда гибнут люди, психическое напряжение очень сильное. Я думаю, им очень тяжело. И матерям тоже очень тяжело, понимая, что сын и так находится под пулями, а тут еще на него давят психологически. Уж не знаю, физически есть – нет, не все же рассказывают: у сыновей есть такая особенность – не рассказывать все мамам. Но такие факты есть, даже мне пишут и в соцсетях, и мои знакомые рассказывают. Даже матерям, которые в Санкт-Петербург ездили, тоже сообщают (к ним уже другие матери обращаются), что есть такие факты и женщины не знают, что делать.
Но я хочу сказать, что матери не остановятся. Когда стоит выбор: либо на него упадет бомба, либо ты будешь сидеть и молчать, потому что тебе пригрозили, – я бы сделала выбор идти до конца, потому что вероятность потерять там сына очень высокая, отступать уже нет смысла.
– Кто обращается в совет за помощью, за советами: это мамы и жены не только же солдат-срочников – среди них есть и мобилизованные парни, правильно я понимаю?
– Да, верно. По срочникам – это не самая большая часть тех женщин, которые состоят в "Совете матерей", в основном это все жены и матери мобилизованных. Все-таки срочник как-то призвался, это ожидаемо, как-то это другая категория, а мобилизованный – это все неожиданно, у них семьи и дети, заболевания серьезные. И много вопросов, на которые женщины не могут находить ответы. Поэтому больше, конечно, их обращается.
"Народ России запрещает от его имени нажимать на красную кнопку"
– Если говорить про "Совет матерей и жен", хочется понять какую-то базу, основу этой организации. Среди требований, которые женщины выдвигают, – и мирные переговоры, и прекращение военных действий. Можете сформулировать основные требования женщин, которые состоят в вашем совете? Чего вы требуете?
– Организация "Совета матерей" произошла спонтанно. Я помню, увидела эти первые сообщения, женщины начали писать: "Давайте, мы организуем свой совет". Это первые три дня начала мобилизации. Так вот решили, что будем вместе организовываться, и назвали именно "Совет матерей и жен", потому что это действительно женский совет: женщины собираются, советуют и пытаются найти выход, потому что никто не знает, что делать, мы не были, никто не был в такой ситуации.
Самое первое, с чем столкнулись, – это мобилизация, это нарушения, это то, что семьи вынуждены были сами покупать себе экипировку, в том, что мобилизовывали совершенно разными способами – и увозили с работы. Есть люди, которые пишут: на работе вручили повестку, дали 20 минут на сборы, увезли. Все это так происходило, и никто не давал ответы.
Наше самое первое требование – это народный контроль над мобилизацией, потому что мы в состоянии проконтролировать, ведется ли подготовка мобилизованных или нет, насколько их одевают, выдают ли обмундирование, на самом ли деле эти нарушения, которые "гуляют" по интернету, есть либо это действительно фейки. Но как мы в этом можем убедиться – только через общественность. И поэтому мы требуем в каждом городе, чтобы мобилизация контролировалась "Советом матерей", потому что она уже началась: мужчин уже отзывают, и это нужно проверять, потому что это здоровье – человек может элементарно умереть от воспаления легких, и там уже не до чего не будет, можно просто потерять его за несколько дней. Это важный момент.
Затем мы провели всероссийское собрание "Совета матерей и жен": участвовало 85 регионов России и 89 городов. И тогда было принято волеизъявление народа, под которым мы собираем сейчас подписи. Там основные наши требования: народ России запрещает от его имени нажимать на красную кнопку, мы против того, чтобы страны Россию, народ выставляли агрессором в глазах мировой общественности, чтобы использовалось ядерное оружие. Потому что ученые подсчитали, что в первые часы погибнут 90 млн человек, а потом от последствий 5 млрд человек от населения планеты. Это уже не вопрос России и Украины – это уже вопрос выживания планеты.
И третье требование – это требование мирных переговоров. Очень много всяких заявлений делается именно в рамках спецоперации, и [лишь] какие-то единичные заявления – о мирных переговорах. Нам бы хотелось, чтобы и наш президент РФ, и все политики в эту сторону прилагали бы больше усилий, потому что просто так, само собой не прекратится: нужно поставить цель – прекратить этот конфликт, от которого погибают люди.
"Люди озадачились бомбоубежищами и поняли, что у нас нет никакой защиты"
– Отталкиваясь от вашего личного опыта вот этой истории навязывания контракта вашему сыну, после этого вы доверяете российскому министерству обороны?
– Ну, тут вопрос такой, конечно… Если говорить обо мне, еще год или, неверное, полтора назад я ездила в Москву и подавала от себя официальный документ, что я не доверяю этой системе, которая сейчас управляет нашей страной, потому что, анализируя то, что происходит, здесь о доверии говорить сложно. Тем более "Совет матерей" ездил и в Минобороны, и к правительству РФ в Белый дом, и в приемной президента были, и в военной прокуратуре были, и вот в последний раз, 14-15 ноября, мы были у командования Западного военного округа, это тоже Минобороны, и военная прокуратура Западного военного округа. И результата ведь нет, мы не получили: есть обращения, есть на него отписки, а хотелось бы получить реальные результаты.
Если посмотреть прямые эфиры, которые выложены, как мы пытались попасть на прием к командованию Западного округа, – это просто титанические усилия сотен людей, которые смотрели эфир и поддерживали нас, и куча СМИ, которые подключились и освещали.
Здесь уже о доверии говорить достаточно сложно. Я бы вот за что: чтобы у нас в стране все-таки учитывалось мнение народа, за народное самоуправление. Я знаю, что сейчас очень много организовывается советов жителей, комитеты спасения населения, когда люди уже снизу самоорганизовываются, потому что нам надеяться не на кого. Я поняла, что нам никто не поможет, если мы сами не поможем.
У нас сейчас есть угроза того, что бомбы будут летать не только на приграничные районы, но и на другие города, и люди озадачились бомбоубежищами, пошли к ответственным лицам за гражданскую оборону и поняли, что у нас нет никакой защиты, население у нас не защищено, всем говорят: идите в подвалы дома. Мне, например, страшно идти в подвал дома, потому что если в него попадет бомба, то, скорее всего, этот подвал завалит этим домом. И нет никакой информации. От этого у людей стресс.
"Мы были весь день под их окнами на улице, а он говорил, что мы нагнетаем"
– Хотела спросить по приезду активистов к штабу Западного военного округа 14-15 ноября. Вы там были, или там были какие-то другие женщины? Я видела фотографии, как некоторые из женщин стояли в одиночных пикетах. Можете описать, как это происходило? Вот этот взгляд изнутри: как было решение, что нужно поехать, организоваться группой (я так понимаю, что там около 20 человек было), как вы на это решились, как вы поняли, что это необходимо?
– На самом деле, там было побольше [человек], потому что в течение дня подходили-отходили, потом люди уходили греться, у кого-то были билеты обратно уже. В общей сложности около 30 человек было.
Из тех, кто приехал, – это все женщины, которые уже получили везде ответы из всех инстанций. Первый визит был в Москву. После того как съездили в Москву, поняли, что результата тоже особого нет. Решили ехать к командованию Западного округа, потому что вот эти приграничные районы как раз находятся под командованием этого округа, он находится в Санкт-Петербурге. В основном это, конечно, матери срочников, которые уже всеми силами, уже два месяца, пытаются оттуда их вытащить, чтобы их перевели обратно в часть, куда их призвали, где они служили. Они просто сказали: "Мы едем". Я их поддерживаю, я их понимаю, я решила тоже с ними поехать. И так вот друг через друга – кто-то услышал, кто-то кому-то сообщил, кто-то в соцсетях у кого-то увидел – таким образом женщины приняли решение, что поедут туда.
– Вас не то чтобы сразу приняли, пригласили с холода внутрь и, в общем, сказали: подождите полчаса – и вас обязательно примут. Было же несколько иначе.
– Там вообще: вот ты подходишь к зданию и не знаешь, где у него вход. Идешь вокруг него на Дворцовую площадь, там Невский проспект, там километра два, наверное, обходишь его – и нет [входа]. Потом нашли какую-то дверь маленькую, стеклянную, зашли туда, там оказалось КПП, на котором стоит срочник. Начали выяснять, куда бы нам попасть, – никто ничего не знает, никого нет, никто ни к кому не выходит. После каких-то многочисленных звонков разным людям в итоге нас отправили в отдел пропусков. В отделе пропусков сидит обычная гражданская женщина и говорит: "Я только выдаю по предварительной записи". Туда тоже сложно было пройти, там тоже стоит солдат-срочник с этой запертой дверью, проверяет паспорта, по одному запускает.
Это длилось несколько часов. И в какой-то момент просто было такое состояние: что делать, вот стена и закрытая дверь. Но мы решили, что мы не уйдем. Те, кто не поехал, начали звонить во все инстанции – приехали разные СМИ, как-то предалось это огласке, и к нам вышел какой-то мужчина в штатском и сказал: "Давайте я у вас тут приму (прямо на улице) ваши бумаги". Мы отказались. Он развернулся и убежал. Вышел на 30 секунд, что-то пробубнил, мы даже не знаем, как его зовут и кто он.
В итоге нам удалось попасть в военную прокуратуру, она там находится рядом. Мы пошли туда, там тоже не было приема, там на сказали: "Вы будете опускать в ящик [бумаги]". Но мы добились приема – нас принял зампрокурора. В военной прокуратуре нам удалось пообщаться: и задали вопросы, и передали обращения. Обещали, конечно, разобраться. Мы также передали жалобу на командование Западного военного округа, написали заявление, чтобы разобрались, как это так действовать с людьми, вообще не принимают.
В итоге к нам вышел все-таки тот человек, который накануне от нас убегал. Мы наконец-то узнали, что это Вячеслав Мельник, начальник отдела по работе с обращениями. Но и то, когда он сказал: "Вас принимают", мы много часов стояли: то принимают, то закрывают дверь и не принимают. В итоге все-таки все попали на прием.
Причем когда я была у него на приеме, ему звонило его командование, и он рапортовал: "Все в порядке, мы всех принимаем, все обращения принимаем". И у него была такая фраза: "Да они нагнетают". Второй день мы были весь день под их окнами на улице (в первый день мы были пять часов под их окнами). Там было так холодно, невероятно. Они нас запускали по одному человеку, мы стояли на улице, и он говорил, что мы нагнетаем. Я это расцениваю, как унижение и издевательство над людьми. И уже сомневаешься: если так относятся к матерям, которые приехали на прием, то как же тогда у нас все организовано в этом военном округе, которым руководят эти люди, если даже здесь невозможно организовать. А там в таких условиях? У нас очень много вопросов осталось после этого визита.
"Мне ответили: "Но мы же живем в России"
– Нет ли у вас в планах обращаться выше по этим инстанциям, к министру, к президенту? Какие у вас мысли на этот счет?
– Мы уже обратились. Мы уже обратились везде – и в правительство России в Белый дом, и к президенту, и к Шойгу, и в Главную военную прокуратуру, и в главную обычную прокуратуру, и в Западный округ. Мы прошли все инстанции, выше уже нет, мы прошли все.
– И никакого толкового ответа по вашим просьбам и требованиям нет?
– Да, никакого ответа нет. И кроме этого, когда я была на приеме в Западном округе, я задала вопрос: "Вы знаете, что у вас столько жалоб, почему бы вам не устранить причину? Вы же знаете, они основные, Даже я – занимаюсь этим всего лишь два месяца – из тех жалоб, которые передали женщины, видно, что основные нарушения при мобилизации – медосмотр, то есть по здоровью нормально не проходят медкомиссию; это те, у кого бронь, – тоже одно из нарушений, но их все равно мобилизовали; и жалобы на содержание уже мобилизованных. Вот они, эти основные жалобы. Не надо тысячи вот эти бумажек пересылать и отвечать. Вы устраните вот эту причину".
На что мне ответили: "Но мы же живем в России". Я вообще не поняла, что это означает, начала уточнять: "Поясните, пожалуйста". И мне дальше отвечают: "Когда у нас будет промышленность нормальная, когда у нас будет экономика, то, возможно, тогда и каски всем выдадут хорошие, и все будет. А мы работаем с обращениями".
Когда мы были в военной прокуратуре, мы сказали, что если бы был народный контроль в лице "Совета матерей и жен", вот этого бардака бы не было. Уж точно бы в новостях не появлялись эти сообщения о том, что из армии пропало полтора миллиона комплектов, никуда бы они бесследно не исчезли. Когда общественность контролирует и когда те, кто занимаются – ведь это конкретные фамилии, командиры, которые все организовывают, генералы, которые за это отвечают, – когда они будут знать, что любой их шаг общественность может проконтролировать, тогда, я думаю, будет порядок во всем, тогда все будут работать, а не делать вид.
– С 24 февраля, как показывает практика, говорить о российской армии в каком-то негативном контексте, упоминать все эти нарушения, о которых мы с вами говорим, может быть небезопасно, потому что по той практике, что мы наблюдаем вокруг, нередко заводят дела о "дискредитации" Вооруженных сил России. В этом контексте не страшно ли вам за себя и за других женщин, которые состоят в совете? Думали ли вы о том, что могут быть какие-то последствия просто потому, что вы озвучиваете вещи, которые российскому государству могут очень не нравиться?
– Конечно, я об этом думаю каждый раз, когда с кем-то разговариваю, в том числе и со СМИ. Да, достаточно сложно. И я понимаю, что все женщины, которые сейчас выступают, не только "Совет матерей и жен", как выясняется, много общественных женских движений сейчас начинают действовать. Потому что мужчины, по-моему, и морально, и психологически задавлены, а физически давно мужская апатия, женщины все равно активнее.
Ну а как по-другому, если есть вероятность того, что погибнут, уже гибнут, и вот эти военные действия могут и дальше пойти? Мы же не знаем, что будет, мы не знаем, завтра куда наступление будет, где будет отступление, мы не можем быть уверены в завтрашнем дне. И если сейчас промолчать, испугаться, то, может быть, завтра-то вообще никого уже не будет, если вот эта "грязная бомба" упадет. Тогда вообще начнется то, что, наверное, всей планете будет грозить уничтожением.
Говорить, страшно или нет, все равно каждый принимает решение. Если ты боишься, то ты бойся, если ты все-таки решил, что правое дело, справедливость для тебя важнее, то ты идешь вперед, пытаясь и стараясь в рамках вот этих законов, особенно когда вопросы задают: "А у вас есть антивоенное высказывание?" Человек, который его задает, прекрасно понимает, на какой ответ наталкивает человека. Но я думаю, умные люди все поймут.
