Война застала журналистку Екатерину Ерскую в Мариуполе. Там она стала волонтером и продолжала снимать видео происходящего в городе. В какой-то момент связь с ней пропала больше чем на неделю. О том, что с ней происходило все это время, Екатерина рассказала Настоящему Времени.
— Все это время мы активно вели работу: постоянно ездили по городу, развозили горячую еду, помогали людям, которые требовали помощи, ездили в городские приюты, передавали им продукты питания и были очень активны. Я могу на пальцах одной руки пересчитать те разы, когда мы скрывались в убежищах от авианалетов. Это было только в том случае, когда мы видели самолеты непосредственно у себя над головой. К сожалению, если бы мы каждый раз реагировали на тревогу, то мы бы не могли работать, потому что обстрелы Мариуполя велись постоянно, это была непрекращающаяся канонада. Мы просто работали под обстрелами, потому что мы должны были выполнять свою работу. Мы помогали госпиталям, родильным домам, которые на тот момент уже переехали из разрушенных зданий и принимали роды, например, в здании городского бассейна. Всем им нужна была помощь, и мы, конечно же, действовали.
— Вы писали о том, что были моменты, когда вы мыли голову в ведре. Расскажите, был ли там вообще туалет? Как это все выглядело?
— Очень просто. Воды не было, примерно с первых дней войны она закончилась. Соответственно, для того, чтобы работала канализация, необходим был какой-то ток воды. В первые дни марта Мариуполь решил показать свой характер. Было минус 12 – это очень холодно для Мариуполя и вообще для юга Украины. Выпал снег, постоянно шли дожди. Мы собирали огромное количество дождевой воды, которую использовали как техническую для смыва канализации. Но примерно через неделю приняли волевое решение и на пустыре неподалеку от нашего центра выкопали яму, поставили на нее несколько поддонов, поставили стенки и использовали ее как сельский туалет, потому что это был самый экологичный способ, учитывая, что у нас было около 150-200 волонтеров, которые регулярно должны были пользоваться уборной.
Что касается воды в принципе, то питьевую воду люди набирали в родниках, в колодцах, еще где-то – таких источников по Мариуполю было около 20-30. Воду отстаивали, кипятили, бросали туда обеззараживающие таблетки и пили. Конечно, были случаи и желудочных инфекций, и расстройств, потому что люди обращались за медикаментами. Но ситуация была вот такая.
Когда говорят, что в Мариуполе произошла гуманитарная катастрофа, это нисколько не преувеличено – это чистейшая правда. Это действительно гуманитарная катастрофа. Фраза о том, что "люди пили из луж" – я не думаю, что она преувеличена, потому что я своими глазами видела, как люди охотятся на голубей.
Я видела большое количество раненых, я видела большое количество убитых. Они лежали прямо на улицах города, не заметить их было невозможно, потому что ты идешь по любой улице Мариуполя и видишь это. Это неизбежно. Знаю, что многие родители неделями не выпускали своих детей из подвалов для того, чтобы они не видели эту картину, чтобы они не видели, во что превратился город.
Примерно в эти же дни начались первые уличные бои. Мы увидели танки с буквой Z, которые ездили просто по проспекту Мира. Вот примерно в том районе, где было снято видео, которое мы смотрели вначале, – это проспект Мира, угол проспекта Металлургов – один квартал от Драматического театра. Почему я говорю о Драматическом театре – потому что это центральная площадь города. Это как площадь Независимости в Киеве, это как Красная площадь в Москве. То есть это центральная площадь города. И в квартале от нее мы видели вражеские танки. Потому мы приняли решение, что та часть нашего волонтерского центра, которая не может принимать участия в уличных боях, будет эвакуирована. Когда мирное население остается на территории, на которой идут боевые действия, оно создает дополнительную нагрузку для военных, в первую очередь для медиков.
Я уезжала 16 марта. У меня в машине было несколько свободных мест. Мы взяли людей и довезли до Бердянска, а затем на трассе подобрали семью, которая голосовала. Дело в том, что оккупанты отказались выпускать из города автобусы или микроавтобусы, выпускали только гражданские машины. Это была семья, состоящая из бабушки, мамы и двух девочек-подростков. Я поразилась, что у них была переноска с двумя кошками, коробка с черепашкой и клетка с хомячками, но при этом личных вещей было реально немного. Я подумала, что это, должно быть, очень хорошие люди, потому что они вместо всех своих животных могли взять какие-то вещи, представляющие материальные ценности для них. Но они предпочли забрать всех своих животных. Это было очень человечно.
Мы взяли эту семью и неподалеку от населенного пункта Токмак, который находится между Мариуполем и Запорожьем, на блокпосте с сине-красным флагом мужчина с белой повязкой на руке обстрелял нашу машину из автомата. Первая пуля прошла над моей головой и вышла над головой водителя. Он получил осколочное ранение глаза, но был в таком шоке, что понял это только в Запорожье, а вторая пуля вошла в заднее стекло и попала в лицо девочке, которая там сидела. Удалось договориться, чтобы дали машину скорой помощи и ее отправили в Запорожье.
— Вы услышали звук от пули, которая прошла в десяти сантиметрах от вас, обернулись и увидели, что ребенок в крови? Как это все было?
— Когда мы подъехали к блокпосту, мужчина показал нам вот такой жест [две ладони]. Мы восприняли его как "остановитесь", и водитель затормозил. А затем этот мужчина с белой повязкой на вражеском блокпосте показал вот такой знак [покрутил пальцем]. И что это значило: мы не совсем поняли. Но решили, что это "развернитесь". И мы стали разворачивать машину. И когда машина была развернута к нему передним пассажирским и задним пассажирским, то есть боком, он вот так вот выстрелил по ней. Это был звук пули, входящей в металл, такой тупой. Я в этот момент сразу же наклонилась. У меня на руках было два кота, и я инстинктивно наклонилась к ним. Сразу после этого я открыла дверцу машины и вышла с поднятыми руками для того, чтобы он увидел, что в машине сидят мирные, и он перестал стрелять. Очевидно, он понял, что допустил ошибку, или еще что-то в этом роде.
