С четверга, 5 августа, в России прекратили работу проекты экс-главы ЮКОСа Михаила Ходорковского – СМИ "Открытые медиа" и "МБХ медиа" и правозащитная организация "Правозащита Открытки", которая координировала и консультировала адвокатов, работавших по "политическим" делам. Накануне сайты "Открытых медиа" и "МБХ медиа", ресурсов, которые занимались как освещением новостей, так и расследованиями, были заблокированы Роскомнадзором.
Михаил Ходорковский написал, что дальнейшая работа его проектов связана со слишком высокими рисками для журналистов – так как им вменяют связь с "нежелательными организациями", а по российским законам это может стать причиной уголовного преследования).
Юрист Анастасия Буракова, которая объявила о прекращении работы "Правозащиты Открытки", в интервью Настоящему Времени заметила, что в отношении проектов Ходорковского не соблюдались в России никакие законы. Блокировка сайтов, по ее словам, также "не была законной процедурой" и не была связана с какими-то отдельными материалами, которые публиковались на сайтах.
– С чем вы связываете блокировку в России "Правозащиты Открытки" и других организаций?
— В целом это череда репрессий против гражданского общества. Сначала зачистили полностью политическое поле, потом перешли на журналистов–расследователей. Теперь вошли во вкус, разросся репрессивный аппарат, и пошли дальше. Начались атаки на другие медиа, начались атаки на правозащитные организации. Это полная зачистка поля, которое не контролируется Кремлем.
– Вам известно, с какими именно материалами организации связана блокировка?
— Смотрите, здесь очень интересная ситуация, потому что никаких новых организаций в реестре нежелательных не появилось. Генеральная прокуратура такого решения не принимала и никого не признавала нежелательными.
Основание блокировки – это статья 15.3 закона "Об информации и информационных технологиях", которая гласит, что ресурс могут заблокировать за запрещенный контент. Что это за контент? Это материалы "нежелательных организаций", призывы к массовым беспорядкам, призывы к участию в несогласованных публичных мероприятиях. Никакого, предупреждения об этом, естественно, никто никому не присылал: ни медиа, ни правозащите.
Вообще какая процедура предусмотрена федеральным законом? Роскомнадзор присылает уведомление, указывает на статью, в которой, по его мнению, содержится такая информация. И если незамедлительно владелец ресурса этот материал не удаляет, то сайт могут заблокировать. А если удаляет, то в дальнейшем можно разблокировать.
Вместе с тем в ситуации с проектами, которые поддерживает Михаил Борисович Ходорковский, никаких уведомлений не приходило, а к вечеру ресурсы уже начали блокировать.
Лишь вчера уже практически в полночь появилась информация, очень сухая, от Генеральной прокуратуры, которая указала на нежелательность очень кратко: "На данных ресурсах распространялись материалы нежелательных организаций". Намек был понятен. Соответственно, продолжение работы могло бы грозить людям привлечением к административной и уголовной ответственности.
Так что это не была законная процедура, даже несмотря на ссылку на закон, закон они не соблюли. Это уже не какая-то легализованная история. Они даже в соответствии с вновь принятыми драконовскими законами не действуют – они действуют для того, чтобы намекнуть людям, что если они в дальнейшем продолжат работу, то будут санкции, будут репрессии в отношении людей. А люди – это самый ценный ресурс, который у нас остается.
– Что будет дальше? Вы будете продолжать работу?
— По мере возможности, конечно. Я юрист, у меня есть профессия, поэтому я буду помогать, естественно, людям, которые столкнулись с несправедливостью или столкнулись с государственной машиной, pro bono (бесплатно), насколько у меня хватит свободного времени от других каких-то дел. Я продолжу, конечно, заниматься правозащитной работой, насколько это возможно. В целом я могу как юрист работать pro bono, слава богу, закон пока этого не запрещает. И многое здесь зависит только от времени, которое юристы готовы вложить в эту работу.
Раньше, когда это организация, временные затраты юристов могли покрывать фандрайзингом. Но главный ресурс, который мы получаем, — это рабочее время юристов, профессиональных адвокатов. Поэтому если кто-то будет готов взять хотя бы одно дело в неделю, одно дело в месяц – это уже будет достаточно большой вклад в защиту людей от произвола.
– Планируете ли вы со своими бывшими коллегами по "Правозащите Открытки" создавать какое-то новое объединение или организацию? Возможно ли продолжать совместную работу?
— К сожалению, в нынешних условиях это невозможно, потому что любая организация, которая появляется на пепелище предыдущей, даже если в ней меняется состав или что-то еще, сразу признается Генеральной прокуратурой продолжением деятельности нежелательной организации. Поэтому здесь у нас иллюзий нет. Мы примерно видели, как это происходило в других случаях.
В целом государство борется с любыми ассоциациями: будь то какие-то политические объединения, общественные объединения или объединения юристов. Любых людей, которые объединились больше одного, государство считает угрозой. Поэтому мы не видим для себя пока варианта продолжать какую-то совместную работу. Сейчас, к сожалению, Кремль делает все для того, чтобы люди разбредались по одному и как-то действовали вне каких-то ассоциаций или вне каких-то объединений.
– Как вы считаете, после осенних выборов давление станет меньше?
— Мне хотелось бы, конечно, в это верить. Но разросшийся штат силовиков и уже ставшие привычными такие незаконные репрессивные акции... Здесь вряд ли можно остановить очень быстро эту машину и оставить без работы какое-то количество силовиков, которые являются опорой режима. Поэтому хотелось бы верить, что давление немножко ослабнет, но я, честно, не очень верю в такой исход.
– Каково это – работать под давлением в России? Вам не страшно продолжать юридическую и правозащитную деятельность?
— Естественно, не страшно только дураку, поэтому, конечно, у меня есть некоторые опасения, но они пока ни на чем объективном не основаны. Я люблю свою страну, я живу здесь, я хочу свою жизнь связывать и дальше со своей родиной. Поэтому я не готова куда-то уезжать, пока я не увижу для себя реальной угрозы.
