Фильм Кирилла Серебренникова "Лето" вошел конкурс Каннского фестиваля. Это кино, режиссера которого забрали в суд прямо со съемочной площадки. И смонтировал кино он под домашним арестом. В ответ в Каннах написали официальную просьбу пустить Кирилла на премьеру его собственного фильма.

В одном из главных мировых изданий о кино, журнале Variety, Серебренникова называют "одним из самых смелых и знаменитых русских режиссеров мира". Что, в принципе, сейчас действительно так. Предыдущий его фильм – "Ученик" – тоже был в Каннах, два года назад – в программе Особый взгляд. До этого фильм "Измена" участвовал в конкурсе Венеции.

Но дело, конечно, не только в его творчестве. Фильм "Лето" был снят вопреки всему. После того, как в мае прошлого года – Кирилла Серебренникова в первый раз обыскали по делу Седьмой студии – ему многие говорили – уезжай. Он остался. Потому что летом должны были проходить съемки фильма.

Представление о фильме пока составить довольно сложно – трейлера нет. Есть фото.

О чем кино? Ленинград, 81-й год. Лето. Виктор Цой записывает свой первый альбом. Майк Науменко собирает группу "Зоопарк". Его жена, Наташа, – ленинградская богемная дива. Между тремя молодыми людьми завязываются странные отношения. То ли любовный треугольник, то ли просто дух свободы во всем.

Авторы сценария фильма – Михаил и Лилия Идовы, муж и жена, оба – с журналистским и писательским прошлым, до этого вместе работали над сериалами "Оптимисты" и "Лондонград". Были на съемочной площадке в день ареста Кирилла. Настоящее Время попросило их рассказать о "Цое".

–​ Вы сами-то хотя бы видели финальную версию фильма? Или только черновую?

Идов: Сначала мы видели грубую такую сборку где-то несколько месяцев назад. Финальной – нет.

Идова: Финальной – нет. Не видели озвученным фильм еще.

Идов: Мы видели с сырым звуком с площадки. Но там писался живой звук по максимуму, поэтому мы могли себе составить какое-то представление.

Идова: Но мы еще не знаем, как переозвучили главного актера. Вот это интересно.

Идов: Да. Потому что главного актера у нас играет Тео Ю, Виктора, и он говорит по-русски, но с очень сильным акцентом. Соответственно, его переозвучивают. Один артист переозвучивает его устную речь, другой артист переозвучивает его пение. Так что образ…

Идова: Мы слышали песни, очень интересно, как они будет звучать уже в соединении с этим новым голосом.

Идов: То есть образ Виктора Цоя в принципе создан тремя людьми.

–​ Это вы пришли к Серебренникову со сценарием, или он к вам с предложением написать историю про одно ленинградское лето Цоя? Вообще, насколько сильно повлиял на сценарий Кирилл? Менял его?

Идова: Сценарий уже был.

Идов: Кирилл пришел, привлеченный сценарием. Но, конечно, он подгонял его очень сильно под себя. Это абсолютно неизбежно и правильно для работы с режиссером уровня Кирилла. В какой-то момент мы работали вместе с ним, и в какой-то момент он уже на площадке, конечно…

Идова: Импровизировал, добавлял что-то свое. Но у нас уже после нашего первого окончательного драфта был очень интересный период работы вместе с Кириллом.

Идов: Мы прибыли на съемочную площадку, если не ошибаюсь, 21 августа 2017 года, ровно за сутки до того, как съемки приостановили и Кирилла арестовали.

–​ То есть вы видели, как его увезли в Москву в этом микроавтобусе СК?

Идова: Практически. Мы уехали и буквально через несколько часов приехали за Кириллом.

Идов: То есть тот съемочный день, который мы наблюдали, оказался последним полным съемочным днем до ареста.

–​ Что в ту секунду подумали – все, фильма не будет? Вообще могли представить, что все-таки увидите картину?

Идова: У нас было настолько четкое, яркое ощущение, что фильм складывается, что он обязательно будет, в тот съемочный день, и Кирилл нам показал какие-то уже отснятые материалы, что даже при его аресте поверить в то, что фильма не будет, было очень трудно. То есть он не был доснят, но он уже существовал.

Идов: И те несколько сцен, которые в результате не были сняты, они все относились к одной конкретной сюжетной линии, без которой фильм абсолютно имеет право на существование.

–​ В сценарии осознанно присутствуют эти параллели эпох – 81-й, первое ощущение нового воздуха, и 2018-й, который тоже кажется годом излета застоя, или, наоборот, его триумфа? Вообще фильм ведь не про Цоя, наверное, а про это ощущение, да?

Идов: Я бы сказал, что этот фильм на самом деле не про – это странно звучит – но он не вполне про Цоя и даже не про русский рок. Это, конечно, фильм, в первую очередь, про дух творческой свободы в условиях таких мягких репрессий и общего застоя. То есть про такое дуновение чего-то свежего, чего-то яркого и необычного, и часто режущего и глаз, и ухо в условиях такого теплого болота. И потом уже, когда фильм стал фильмом Кирилла Серебренникова, то есть когда этот сценарий стал уже фильмом Серебренникова, конечно, параллели с тем, что делает сам Кирилл Серебренников в условиях современной России, они стали очень очевидными. Даже не Серебренников, а, скорее, его труппа, эти молодые, абсолютно искрящиеся какой-то энергией ребята из его театра из "Гоголь-Центра", они в принципе и есть, наверное, современный эквивалент этих ленинградских неоромантиков, о которых мы хотели писать.

–​ За пределами труппы "Гоголь-Центра" и условной тусовки нашего фейсбука есть это поколение новых романтиков?

Идов: И Цой, и его друзья были очень специальной узкой группой людей на самом деле. И если бы не песни самого Цоя, мне кажется, если бы не прилипчивость припевов этих песен, у них был бы полный шанс остаться такими очень странными субкультурными персонажами. Майк в принципе таким и остался, про это отчасти, кстати, и фильм.

Идова: А по поводу всего поколения 18-летних, мы, конечно, не эксперты, но мне, например, очень хочется верить, что сейчас они даже более готовы, чем мы были в свое время, к духу свободу и поиску этой свободы, несмотря на какие-то сдержки и ограничения, которые накладывает на них время.

Идов: В отличие от нас, от поколения уже более-менее 40-летних, у них в руках есть все ключи в виде невероятной взаимосвязанности, доступа к любой информации в мире и так далее. И на то, как они ими распорядятся, очень интересно, конечно, смотреть будет.

Идов: Серьезно, ты, в отличие от меня, не большой фанатом Цоя. Ты на "Наутилусе" выросла, у тебя Бутусов.

Идова: Это правда.

–​ Недавно все вспоминали Цоя в контексте тридцатилетия фильма "Асса", и я все в том же фейсбуке прочитал важную, как мне кажется мысль, адресованную как раз поколению фильма Соловьева: "Хватит пускать слезу и напевать "Мы ждем перемен", один раз вы все уже ****(потеряли)". Ваш фильм – он для тех, кто пускает слезу по свободолюбивому задору ленинградского рок-клуба, или скорее для тех, кто вообще не знает ни одной песни Цоя, и слава богу, что не знает?

Идов: Мне очень интересно подумать, как этот фильм вообще смотрит человек, который вообще не знает, кто такой Цой. И в некотором роде он написан для этого человека. Это история любви, это любовный треугольник, это история времени, момента, опять же, вот такого духа, это мог бы быть Париж 1968 года, а мог бы быть Ленинград 1981-го. И в некотором роде история одна и та же. Это мог бы быть фильм "Мечтатели", это мог бы быть фильм "Лето". То есть помогает знать, кто такой Цой, потому что вы там увидите какие-то пасхальные яйца, наверное, там и сям, какие-то реверансы в сторону реальных событий. Но фильм – не байопик, он не про реальные события, он про дух времени и про ощущения. И дух этот, он появляется время от времени.

Идова: И, опять же, именно поэтому мы ограничились вот этим временным ограничением – летом одного года, потому что это, скорее, фильм о моменте во времени, о людях, которые этот момент переживали. Именно поэтому мы основывались на мемуарах человека, который при всем этом присутствовал.

Идов: Мы переживали и так, пропускали это через свое довольно цветущее воображение.

Идова: В том-то и дело. То есть этот фильм, скорее, о молодости, надежде на перемены и том моменте, когда люди еще верили, что все возможно.

–​ Раз уж заговорили о цветущем воображении. Один из главных критиков фильма – Борис Гребенщиков – назвал сценарий выдумкой, а его авторов – людьми с другой планеты. Насколько вы с другой планеты?

Идов: Я же огромный фанат Гребенщикова. Интересный факт: мы познакомились на концерте Гребенщикова с Лилей, так что Борис Борисович, сам не зная того, породил этот фильм.

Идова: Но в его конкретном случае мы очень надеемся, что он посмотрит фильм и, может быть, скажет еще что-то после этого, потому что мы даже не знаем, на чем именно, на какой версии сценария он основывал свое мнение.

Идов: Это правда, мы не знаем. Но, опять же, большие его поклонники. Опять же, он во многом предопределил дух тот самый, о котором мы пишем, так что это в фильме тоже есть, в общем-то. А по поводу исторической достоверности событий, я еще раз могу сказать, действительно, это музыкальная фантазия на тему субъективных мемуаров. И мы не прячемся от их субъективности, поэтому, я думаю, очень легко будет, когда, наконец, у людей будет шанс посмотреть этот фильм, понять, что судить его по меркам исторического какого-то нон-фикшна или даже фикшна – это не совсем правильный подход. Честное слово, это будет понятно с первого кадра.