Журналист телеканала "Настоящее Время" Ренат Давлетгильдеев рассказал о сексуальных домогательствах со стороны главы ЛДПР Владимира Жириновского.

По словам Давлетгильдеева, Жириновский домогался к нему после финала конкурса "Мисс Россия" в 2006 году во время небольшого интервью. Также, по словам журналиста, помощники депутата пытались вывезти его в "корпоративную сауну ЛДПР".

"Я был совсем юн, коленки ходили ходуном от одной мысли о том, что перед тобой депутат, министр и так далее, казалось, что я обязан смотреть им в рот", – написал Ренат.

Заместитель председателя Государственной думы Игорь Лебедев, сын Владимира Жириновского, в беседе с корреспондентом Настоящего Времени отказался комментировать инцидент: "Не хочу с вами говорить. Что я буду обсуждать с вами вашего коллегу гея – я что, так низко пал?"

Позже в интервью ТАСС Лебедев назвал клеветой и оскорблением сообщение Давлетгильдеева и заявил, что готов без разговоров "дать в морду" "представителю непонятного информационного ресурса", обвинившему его отца в домогательствах.

Мы поговорили с Ренатом о том, что он пережил, почему именно сейчас решил рассказать об этом и как на его признание отреагировали его друзья и подписчики.

– Почему ты рассказал об этом?

– Я не ожидал, что мой пост в фейсбуке вызовет такой резонанс. Я решил написать историю, которая для меня была неким секретом Полишинеля. Потому что это все случилось в 2006 году, 12 лет прошло. И я на протяжении этих 12 лет не то чтобы скрывал факт произошедшего. Рассказывал об этом, и все мое близкое окружение было в курсе. Поэтому для меня это не было чем-то, что люди называют "аутингом".

Мне пишут в фейсбуке, что аутинг Владимира Жириновского – это ненормально, это неправильно. Есть определенная прослойка нашего общества, для которого это не является аутингом, а действительно общей информацией.

– Так что произошло?

– Я тогда работал стажером в издании "Газета.Ру". Я работал в светской хронике и в рекламных материалах. И, по-моему, даже писал заказной материал про конкурс "Мисс Россия", который проводил в Гостином Дворе такой известный предприниматель Рустам Тарико, владелец водочного конгломерата.

— Сколько тебе было лет?

— Мне было 20 лет – даже, мне кажется, меньше немножко. Владимир Жириновский чуть раньше ушел с церемонии вручения премии "Мисс Россия", я побежал за ним, чтобы получить комментарий, потому что в зале это тяжело делать. Это было в холле. Он начал мне давать комментарий и стал не очень прилично себя вести по отношению ко мне, начал меня трогать. Он трогал меня за руки, в том числе, за плечи и чуть ниже трогал за тело, за зад. И ушел, дав мне комментарий. Потом ко мне подошли молодые люди, я их не знаю, они были в окружении Владимира Жириновского, я предположил, что это охранники господина Жириновского. Они меня повели в сторону выхода, предлагая поехать с ними и с Владимиром Вольфовичем в сауну. Для них это нормальное явление, один из них даже бросил фразу: "Чего ты боишься, так все делают".

— Чем это закончилось?

— Это ничем не закончилось. Я страшно перепугался, я был достаточно юн. Они меня не то чтобы держали, не нужно думать, что они меня силой волокли, затаскивали в какую-то машину – безусловно, такого не было. Просто, знаешь, когда тебя ведут и так подталкивают к выходу просто за руку, за локоть без насилия. Не было такого. Некоторым показалось, меня толкали в машину – нет, не толкали.

— Хочу одну вещь отметить. Мне кажется, что когда человек, который рассказывает о совершенном в отношении него насилии, рассказывает о человеке, который совершил насилие, это не может считаться аутингом, потому что иначе невозможно рассказать об акте насилия в отношении себя. Поэтому, я думаю, тут беспокоиться не стоит.

— В целом и пост мой был не о Жириновском, не о случившемся в 2006 году. Когда я писал, я хотел привлечь внимание к существенной проблеме, потому что сейчас мы видим заявления девушек, и то их мало, которые открыто рассказывают о фактах харассмента по отношению к себе. И тут уж, что скрывать, среди гей-сообщества оно существует. У меня есть десятки друзей, которые могут и могли бы рассказать истории про то, как их домогались депутаты Госдумы, которых я знаю лично, члены правительства уровня министров, судьи.

— Люди, облеченные, так или иначе, положением. Логично предположить и спросить тебя: это случилось в 2006 году. Как ни крути, это обвинение, хоть и нет в российском законодательстве (пока, я надеюсь) никакого уголовного наказания за это. Значит, должны быть какие-то свидетели, чтобы доказать твои слова. Ты когда-нибудь рассказывал об этом кому-то?

— Я никогда этого не скрывал. Сложно это доказать. Во-первых, я не считаю это каким-то чудовищным обвинением, потому что если бы я тогда себя повел иначе, наверное, я бы был в другом праве сегодня. Если бы я тогда придал это публичности, если бы я тогда себя как-то иначе повел. Единственное, что я делал, – я рассказывал эту историю как байку своим приятелям и близким друзьям. Я сейчас не хочу никаких извинений.

— Я знаю одного бывшего журналиста, который рассказывал мне похожую историю про того же человека, но отказывается говорить с нами на камеру, потому что опасается.

— Если зайти в мой пост, в комментариях есть люди, они рассказывают истории, которые случились с ними и с тем же человеком, о котором пишу я. Они похожи, у некоторых даже более грубые. Например, один из комментаторов, который тоже достаточно известный человек в медиа-мире, тоже пишет свою историю. Мой пост открыт, можете зайти почитать.

— Это, по-твоему, все это время была байка, потому что это травма или потому что ты в тот момент считал, что это ничего особенного?

— Тогда не было общественной дискуссии на тему о новой этике, новой морали. И слава богу, что сейчас она пошла. Это первое. Второе: ты должен понимать, что я сейчас не пытаюсь сделать вид, что харрасмент мужчины по отношению к молодому человеку – это хуже или лучше, или другое, нежели харрасмент мужчины, облеченного властью, по отношению к девушке. Но человеку, который не совершил публичный каминг-аут, очень тяжело рассказать о неком гомосексуальном харрасменте по отношению к нему, особенно если он закрытый гей. Потому что для него любое признание такого домогательства к его личности, к его фигуре будет означать первую попытку признания другого уровня. И, наверное, признание гомосексуального харрасмента по отношению к тебе – это вторая ступень, которая следует за первой ступенью, и она заключается в признании собственной гомосексуальности.

Я против аутинга, но я за каминг-ауты, и чем больше людей честно, открыто справляются с первым, тем, наверное, проще говорить о втором. Тогда, в 2006 году я не был открытым геем, и мой публичный каминг-аут состоялся, по-моему, в 2010 году в журнале "Афиша", и тогда, конечно, мне было тяжело об этом говорить, а публично – тем более. И это очень сложный диалог с собой. А кто виноват в том, что меня полапали? Это я виноват или нет? Что я должен чувствовать, я должен чувствовать влечение мужчины к себе, потому что я вызываю в нем какое-то сексуальное возбуждение? Почему я вызываю сексуальное возбуждение у мужчины, если я сам парень? Я должен быть каким парнем? Какой я должен был дать ответ: я должен был его ударить или что, я должен был убежать?

Ворох этих эмоций – это самое страшное, что переживает сознание мальчика, который в страхе, во-первых, от себя и до конца себя еще не принял, и, во-вторых, в страхе от того, что с ним происходит. А что я должен рассказать?

— То, что ты сейчас это сделал, вызывает вопросы. Это солидарность с девушками или это девушки своей смелостью подтолкнули тебя на такое признание в отношении Владимира Жириновского?

— Я думаю, что и то, и другое. Первое желание мое, когда я написал этот пост, я, во-первых, не думал, что это все будет так выглядеть. Это была солидарность с девушками. Мне просто хотелось подвигнуть людей, которые являются моими подписчиками, много ребят, истории которых я знаю, которые я рассказывать не могу, чтобы они тоже делились этими историями.

— А было ощущение, что прорвет плотину, после того, как начнутся первые признания, и люди поймут, что можно об этом говорить?

— Сейчас этого ощущения больше нет, больше нет этих признаний. Сначала девушки взяли на себя удар, и я подумал: почему парни не могли бы взять такой же удар на себя? И на самом деле здесь же дело не в харрасменте только со стороны мужчин, существует харрасмент со стороны женщин по отношению к молодым людям, когда они являются их начальницами, например. То есть это все лишено гендера как такового.

— Наверное, о том, как это лишено гендера, и о чем думают депутаты, когда защищают Слуцкого, лучше всего говорит их реакция. Тебя эта реакция удивила?

— Нет, конечно. Меня многие спрашивают: зачем ты это сделал, чтобы получить какой-то дополнительный пиар? Нет, не чтобы получить какой-то дополнительный пиар. Если бы я хотел попиариться на этой теме, я бы сделал это, во-первых, не сейчас, а гораздо раньше. Во-вторых, пиар за счет чего? За счет того, что про меня окологосударственные СМИ пишут гадости, и я получаю в личку примерно раз в несколько секунд угрозы? Нет, конечно, это не та цель.

— Ты тоже теперь герой одной из этих историй.

— Видимо, да. И, наверное, не то чтобы хотел становиться героем одной из этих историй. У меня тоже были какие-то вопросы к себе. Я журналист, я должен быть над схваткой.

— А ты понимаешь, почему депутаты даже не захотели слушать аудиодоказательства Фариды Рустамовой, которая принесла их с собой, эту самую пленку с записью разговора, во время которого зафиксирован факт домогательств?

— Знаешь, когда у людей настолько ограниченный шаблон восприятия жизни в голове, что они в принципе не могут просто выйти за пределы этого шаблонного восприятия.

— Они что защищают?

— Они защищают, мне кажется, свой уютный мир людей, которые никогда не способны признаться в том, что они не правы, которые никогда не способны предать человека из их стаи. Это как приговор у судей, которые оправдывают полицейских, убивших людей, они чувствуют себя в какой-то одной стае, и они никогда друг друга не предадут. Потому что если он говорит, что он прав, значит, он прав. А человек из чужого мира – непонятный, немного опасный для них человек, он воспринимается как человек, нарушающий комфорт этого понятного существования.

— Я сегодня разговаривал с депутатом Вадимом Деньгиным, он тоже в ЛДПР, его Владимир Жириновский в партию позвал молодым человеком. Я искренне уверен, что он не понимает, о чем вообще идет речь. Я ним по телефону говорил сегодня 40 минут, он не понимает, о чем идет речь.

— Я думаю, что он понимает, о чем идет речь, просто он не готов на определенные темы говорить.

— Какие комментарии ты получаешь в фейсбуке?

— Здесь важно разделить: в фейсбуке или Вконтакте. В фейсбуке я получаю, в основном, комментарии со словами поддержки. Я очень благодарен многим людям, которые перепостили этот статус, написали мне, написали какие-то важные слова. Есть люди, которые писали мне, что у них тоже есть похожие истории, в том числе про людей, имеющих прямое отношение к Владимиру Жириновскому и являющимися его однопартийцами. Они не готовы пока опубличивать эти истории, опубличивать себя, фамилии этих людей, но я надеюсь, что, может быть, появятся завтра люди, которые напишут все-таки что-нибудь. Я со многими из них переписываюсь. Вконтакте, в основном, мне пишут пожелания гореть в аду.

— То есть это угрозы?

— В основном, угрозы. Я получал их в течение всего дня, и буквально перед эфиром просто решил закрыть свою страницу Вконтакте. Это довольно неприятно и тяжело.

— Ты бы был готов к разбирательству, повторению этой истории в Госдуме на комиссии по этике?

— Ты имеешь в виду, готов ли я выступить на комиссии в Госдуме? Да, конечно, почему нет.

— Что Жириновский должен, на твой взгляд, сделать, чтобы тебе показалось, что мы стали жить лучше?

— А здесь же дело не в нем. Мы можем относиться к Владимиру Жириновскому по-разному, считать его политиком публичным или политиком из сферы космических пространств. Но меня не реакция Владимира Жириновского, человека уходящей политической эпохи, волнует, а формирование новой политической элиты, которая таких вещей позволять себе не будет, и для этого нужна дискуссия, которую я, в том числе, пытаюсь поднимать.

Извинения? Нет. А зачем? Чтобы в комиссии по этике заседали другие люди, чтобы господин Аршба не говорил тот бред, который он несет, а его коллега Кармазина не говорила то, что она говорит? Нет, у меня к ним нет вопросов. У меня вопросы к тем коллегам, которым 30 лет, условно говоря, и которые молчат. У меня в принципе вопросы к людям, которые молчат.

— Как ты думаешь, бойкот СМИ – это надолго?

— Я надеюсь, что надолго, правда, у меня серьезной уверенности в том, что это продержится до лета, нет, я боюсь, что просто в какой-то момент все забудут. Но тем не менее я очень горячо поддерживаю в принципе это единение, потому что только в единении можно хотя бы как-то голос возвышать.