Ровно год назад, во Всемирный день борьбы со СПИДом, ведущий телеканала "Дождь" Павел Лобков в прямом эфире объявил, что инфицирован ВИЧ. Людей, раскрывших свой диагноз, в России немного, и сам Лобков никого не призывает следовать его примеру.

Спустя год в интервью Настоящему Времени он рассказывает, какой была реакция общества, и что это такое — жить в России с диагнозом "ВИЧ-положительный".

— Многие ведь инфицированы, очень боятся стигматизации и вообще не скрывают свой статус. Почти ровно год тому назад вы стали, наверное, самым известным в России, который объявил о своем статусе. Что толкало вас к этому? И было ли это сложно для вас?

— Ну, была сумма обстоятельств, которые меня к этому подтолкнули. Во-первых, просто приближалось первое декабря и я, как журналист, мы должны были участвовать в каком-то групповом интервью главного врача, который занимается проблемами ВИЧ, в том числе я должен был участвовать.

У меня возникла дилемма: я буду изображать из себя журналиста такого или я буду честен с собой и с людьми, потому что этот врач когда-то был тем самым врачом, который рассказал мне о моем диагнозе и который сопровождал меня как лечащий врач в первые годы, когда я был инфицирован. Поэтому я решил, что я к нему обращусь не как к интервьюируемому человеку, а как к врачу, таким образом, не делая специальный акцент на каком-то каминг-ауте: я пришел, хочу сказать. Потому что все-таки это момент честности, и в этом есть совершенно четкая установка.

Большинство людей, посмотрев фильмы разнообразные советские, всякие ролики, представляют себе человека, у которого ВИЧ, как что-то вроде Тома Хэнкса из фильма "Филадельфия" или "Даллаский клуб покупателей", это фильмы про 80-е годы. Самый распространенный фильм – "Часы", например, где человек, у которого ВИЧ-инфекция, предстает вроде изможденного, с пятнами на лице, какого-то такого, знаете, убитого, уже почти полутрупа. И важно было показать, что есть люди, которые на трупы не похожи, более того, вполне себе и упитанные, хотелось бы, может, даже и похудеть, но они не представляют собой зрелище жалкое, и что с этим можно жить.

Это ни в коем случае не было провокацией для того, чтобы другие люди, у которых есть ВИЧ-статус положительный, чтобы они шли и повторяли мои эксперименты. ВИЧ-статус должен быть открыт, прежде всего, для самого человека, для этого ему нужно сдать анализ. ВИЧ-статус, наверное, должен быть открыт для ближайших родственников и друзей, чтобы они знали, что с этим человеком происходит и как с ним общаться. Но ВИЧ-статус не должен быть открыт для коллег, еще для кого-то. Это вещь абсолютно приватная, каждый человек сам вправе решать, до какой степени ему раскрываться.

Но для себя – да, статус должен быть открыт, он должен быть открыт, осознан, и человек должен быть готов лечиться единственным приемлемым способом, а именно принимая антиретровирусную терапию. Все другие способы: отрицание того, что вирус иммунодефицита человека вызывает СПИД, в конце концов, альтернативные всякие методы… только вчера мне довольно уважаемый мною парень, депутат питерского Законодательного собрания прислал ссылку на какого-то физика, который при помощи каких-то лучей света лечит ВИЧ, и у него пациенты, как он сам пишет в своем интервью, не принимают медикаменты. Это уголовное преступление, он подталкивает людей к уголовному преступлению.

То есть обозначить, что есть проблемы, есть статус, человек должен сам ее осознать, возможно, найти тех близких людей, которые его поймут, доверять официальной медицине в этом смысле и официальным фармакологиям, вот только для этого, больше ни для чего. Но когда я это сделал, ко мне посыпались многочисленные письма разнообразного содержания, два или три там было, что ты гнойный пидор, спидозник и т.д. Это, может быть, было два или три таких послания, в основном, были послания поддержки. И очень много было вопросов, вопросов было очень много, на них я стал отвечать, это я называл своим ночным служением, что я прихожу с работы, сажусь за компьютер, открываю, а там у меня вотсап, вайбер, фейсбук. Короче, все, что существует, все было завалено какими-то тысячами вопросов.

— Вы писали, что за последние годы многие ВИЧ-инфицированные поделились своим опытом с вами, объяснили о том, что происходит с ними. Вы не могли бы просто рассказать немножко про их истории, что там было, что вас поразило в них?

— Одна из типичных проблем – это проблема Москвы, что для вообще и Всемирной организации здравоохранения, и ЮНЭЙДС, который занимается ВИЧем, прежде всего, они выделяют несколько стадий, когда с человеком нужно работать. Первая стадия – это чтобы он пошел, сдал анализ, вторая стадия – чтобы он осознал, что этот статус не смертелен, не впал бы в отчаяние, подавил у себя какие-то суицидальные настроения, которые, безусловно, они все равно возникают: как я буду дальше жить и жить ли мне дальше? Он это победил, он пришел уже к врачу, но это тоже, переступить порог этого СПИД-центра – это тоже очень важная психологическая проблема, важный барьер, потому что вы как будто уже попадаете в другую зону, в зону отверженности, в зону лимба, где собрались несчастные, люди, которые обречены на смерть.

Он уже преодолел это все, и он хочет получить эти лекарства, а ему не дают, у него нет московской прописки, что по московскому, видите ли, закону только жителям Москвы полагается лечение. При этом источником финансирования этих препаратов – это написано в каждом рецепте, который дается, – является федеральный бюджет. То есть абсолютно неважно, какой пупок будет начальником в Курске, в Орле, в Москве. Это предусмотрено федеральным финансированием, а не личной волей, благословением местного батюшки, который по воле случая и Путина Владимира Владимировича исполняет функцию местного начальника. Но, тем не менее, все московские суды им отказывают.

И человеку говорят: "Поезжай в Орел, поезжай в Курск, поезжай на Сахалин", а там нет препаратов, что удивительно, там нет препаратов, а почему там нет препаратов – мы тоже не знаем. Федеральный бюджет, значит, тендеры устраивает на закупку препаратов в регионы, значит, вы так устраиваете тендеры, наверное, что где-то там к рукам прилипает и денег не остается.

Это загадка, она требует расследования, почему так происходит. Людей этих очень много, они молодые, энергичные, сексуальные, активные люди, едут в Москву, они получают здесь работу, они снимают здесь квартиру, у них нет здесь постоянной регистрации, вообще, которая противоречит Конституции, в стране свободное передвижение. Каждый, согласно Конституции, каждый гражданин имеет право на охрану здоровья – это тоже написано в Конституции. То есть Конституции противоречит, это дважды противоречит Конституции, вот эта указивка московских властей.

И что с этим человеком происходит? Пройдя все эти стадии и принятие своего статуса, он не может получить препарат, у него вырастает вирусная нагрузка, будучи молодым, активным человеком, он не всегда, может быть, может себя проконтролировать в смысле сексуального поведения, и он может стать новым источником инфекции. Как знаете, если вирус – это сорняк, то представляете, что эти сорняки вы намеренно высеваете на наиболее плодородную почву, которой является Москва, и это, конечно, то, что нуждается в немедленном законодательном исправлении, это первое.

Вторая вещь, с которой я столкнулся, крайне типичная, и я бы сказал, это о небрежении медицинских работников. То есть существует ряд вмешательств оперативных, прежде всего, где вам необходимо сдать анализ на ВИЧ. Анекдотично, но так же, как с финансированием. То есть эти все правила совершенно никак не связаны с наукой. Например, если вам нужны услуги стоматолога и терапевта – просверлить зуб, запломбировать зуб, даже вырвать зуб – у вас никто не требует анализ на ВИЧ, хотя когда вам вырывают зуб, крови идет довольно много, и теоретическая какая-то возможность, если врач может пораниться, теоретическая возможность получить инфекцию есть. Но если вам нужно сделать зубной имплант – это практически бескровная операция, там очень мало крови, то вам нужно сдать анализ на ВИЧ, и вам будут везде-везде отказывать. Я в течение года искал врача, который согласился мне поставить зубной имплант, я практически все нижние зубы потерял в этих поисках. Врач у нас, с одной стороны, обязан лечить, а с другой стороны, никакого нормативного акта нет.

Поэтому как, каким путем развивается ВИЧ-центры? В Москве существуют там хирурги, там существуют, не знаю, есть ли там офтальмологи, наверное, есть, там есть невролог, там есть дерматолог. Вопрос – зачем? А потому что там такие самоотверженные врачи, которые готовы лечить ВИЧ-инфицированных пациентов. Во всем мире эта проблема решается очень просто. Они такие же пациенты, как и все остальные. Получить при нормальном ходе операции ВИЧ от пациента практически невозможно, а если уж пациент находится на терапии, то он гораздо более стерилен, чем пациент с неопределенным ВИЧ-статусом, потому что если иметь в виду, как вирус развивается, сначала он развивается-развивается-развивается, а антител к нему нет. Формально человек ВИЧ-минус, а на самом деле он ВИЧ-плюс и с огромным еще количеством вируса. То есть ВИЧ-плюс пациент, находящийся на терапии, фактически стерилизован от инфекции, он менее опасен, чем пациент, у которого неизвестен статус в принципе. То есть это все противоречит, все эти установления минздравовские, они все противоречат вообще современной науке, современным представлениям и о развитии вируса, и о правах человека. Это все остается на уровне знаний, которые у нас были в середине 90-х годов. Тогда законодательство это сформировалось и с тех пор не меняется.

— А те люди, которые обращались к вам, они были из совершенно разных слоев населения. Кто они вообще?

— Среди этих людей были, которые мне написали, и чиновники Минфина, допустим, и бизнесмены, и люди из крупных пиар-агентств, которые получают несколько тысяч долларов в месяц в России. Это категория upper middle class, мне трудно перечислить их к маргиналам. Но люди семейные, имеющие детей, разные, в том числе и люди простые. Но я с наркопотребителями, честно говоря, как-то не сталкивался. Может быть, потому что в моем кругу это не так развито, я имею в виду, прежде всего, инъекционные наркотики. Где-то в промышленных районах, где была великая советская промышленность, которая потом пришла в упадок, – да, конечно, поэтому мы говорим о таком ВИЧ-поясе страны, это Кемеровская область, это Челябинская область, это Екатеринбург, это промышленный Урал и Сибирь, где действительно проблемы безработицы, наркомании, она более выражена, чем в Москве.

Да, конечно, вообще наркопотребители представляют собой значительный субстрат для ВИЧ-инфекций по двум причинам. Первая: кровяной способ передачи. Второе: в таком состоянии, в котором они находятся после употребления наркотиков, конечно, они не думают о предохранении. И третье: если они уже проходят все эти стадии, доходят до ВИЧ-центра… Ведь особенность в чем? Что все эти препараты нужно принимать по расписанию, два раза в день. Но сейчас есть препараты, которые нужно принимать один раз в день, но они очень дорогие, их у нас не закупают пока. Формально они зарегистрированы в России. Но небольшой подвиг – даже два раза в день принимать препараты, потому что 10 лет назад, 15 лет назад нужно было шесть раз в день принимать препараты. Это испытание уже для любого человека, потому что нужно все время жить по таблеткам, два раза в день.

Представьте, что человек находится то в ломке, то в поисках наркотиков, то в эйфории, и достаточно в месяц нарушить график приема на 10%. То есть если в месяц человек, допустим, 60 раз должен принимать лекарство, он шесть раз пропустил, вся эффективность на 70% снижается.

Эта терапия очень чувствительна к графику, нужно постоянно поддерживать концентрацию этих веществ в крови, чтобы вирус не выходил из клеток. В этом смысле наркопотребители, конечно, они втройне угроза и самим себе, и окружающим людям. Единственный способ – это заместительная терапия, против которой возражают все ведомства. Они так боятся этого метадона, такое ощущение, что завтра этот метадон будут в бутылках все покупать.

Во-первых, есть страны, в которых потребление метадона лимитировано и связано с обязательной регистрацией, например, Нидерланды. Там нельзя просто прийти и взять стакан метадона в этом автобусе или в клинике. Для этого нужно зарегистрироваться, как зарегистрированный наркопотребитель. То есть вы уже на учете состоите, вам без этой карточки никто не даст, не нальет метадон. Если вы хотите получить метадон – вы зарегистрируетесь, значит, государство знает о наличии у вас проблем.

ВИЧ-препараты тоже по социальной карточке выдаются. То есть это, так или иначе, привязано: хочешь лечиться – принимаешь метадон, принимаешь метадон – у тебя нет ломок, ты не колешься и все остальное. Эта система мало того, что она гуманна, она позволяет эту категорию людей держать под контролем, потому что все это выдается по регистрации, а не просто на улице ходят люди и раздают метадон. Эту проблему одновременно решают и полицейские частично функции, то есть учет и контроль над этой категорией людей. Почему этого не понимает правительство, я не знаю, честно говоря.

— Можно сказать, что стигматизация и общественное недопонимание ВИЧ сильно мешает борьбе с ВИЧ в России?

— Я не знаю ничего по поводу стигматизации, потому что как раз одной из целей моего каминг-аута была борьба с этой стигмой, потому что вот посмотрите, я перед вами сижу – какая на мне стигма? Для стигмы должны быть какие-то основания. Человек должен быть, не знаю, в судорогах корчиться, пеной исходить, в пятнах сидеть. Но он не сидит в пятнах, вполне внятно рассуждает. То есть со стигмой можно бороться только действием.

Мы сейчас снимаем серию роликов с СПИД-центром, которым руководит Антон Красовский, все ролики будут с людьми, которые благополучно живут, имея в себе ДНК-копии этого вируса. Не РНК в крови, частицы, которые могут заразить. Они находятся на терапии, имеют в своем организме ДНК-копии этих вирусов. Они никуда не двигаются, в отличие от вирусных частиц. И там люди и с семьями, и там люди и с бойфрендами, я имею в виду мальчики с бойфрендами, мальчики с девочками, гетеросексуальные семьи, одинокие молодые люди, у которых есть родители, и родители в курсе. Есть куча положительных примеров.

Я встречал пару страшных примеров в этой же переписке. Один из ребят мне сказал, что он знает, кто его заразил, и он его заказал какому-то подмосковному бандиту. Но тот переусердствовал, и парень лежит в коме, он теперь овощ, но будет знать, за что он наказан. Ну в таких случаях мне сложно, я же не могу его сдать в полицию. Но в таких случаях у меня возникает вопрос: а откуда возникает такая уверенность, что именно тот человек заразил? Такой уверенности не может быть никогда, потому что вся наша жизнь состоит из некой цепочки вероятностей. Есть верный муж, есть верная жена, когда-то этот муж где-то в командировке или где-то с кем-то встретился один раз…

Вообще ВИЧ довольно малоинфекционный вирус, он погибает при температуре 40 градусов, он в окружающей среде не живет, на полотенцах каких-то, на зубных щетках не живет. Гепатит Б отчасти живет, этот не живет вообще. У него не очень высокая проникающая способность, не такая, как, допустим, у вируса гриппа. Грипп вообще просто очень хорошо заразный. Это метафизика, вот так вот получилось, вот где-то когда-то он получил этот вирус иммунодефицита. Может быть, это было в другой раз, а, может быть, это было 15 лет назад. С точностью определить, кто виноват, и сказать: "А вот этот человек меня заразил СПИДом" – это тоже ложная полицейская постановка вопроса, которая еще, к тому же, ведет к тому, что каждый, кто получил инфекцию, еще становится Эркюлем Пуаро, который начинает выискивать, тратить на это все душевные силы.

Против этого тоже должна быть направлена пропаганда, что это твой теперь ВИЧ, тебе с ним жить – не ему, не кому-нибудь, тебе с ним жить. Не ты орудие мести в руках Господних, а ты со своим ВИЧем справься, свой статус раскрой для себя. Это главный месседж. И научись с ним жить, и никто кроме тебя не отвечает за это. Я не хочу говорить слово "виноват". Виноват во всем вирус. Такой же вирус, как вирус гриппа, такой же вирус, как вирус, не знаю, какой-нибудь лейкемии, еще чего-то.

— Эпидемия продолжает расти в России. Каковы самые главные недостатки в государственном плане, чтобы бороться с ВИЧем, на ваш взгляд?

— С одной стороны, стигматизация говорит о том, что все, кто ВИЧ-инфицирован, они очень плохо себя вели: они трахались налево и направо, в те места, которые для этого не предназначены, не с тем полом, который для этого предназначен, или наркоманы, по подъездам ширяются наркотиками. Что это, так или иначе, какие-то очень плохие люди, которым ад уготован на этом свете. Говорят нам христиане, которые на самом деле, одной из основополагающих основ в христианской вере – это то, что на этом свете ада не бывает. Ад наступает потом, и там уже Бог решает, кого куда поместить. А вот эти христиане уже при жизни адом распоряжаются, тем самым нарушая догматы собственной веры.

Так вот эта стигматизация ведет еще и к тому, что смещаются границы этого правильного поведения. Вот, например, такая вещь как презерватив, я уже не говорю о преп – препараты, которые принимаются здоровыми людьми, которые ведут рискованный или раскованный образ жизни и не могут с этим ничего сделать, они принимают препарат, который позволяет не заразиться ВИЧ-инфекцией. У них не всегда 100%-й эффект, мы не можем сказать, что они 100% защищают – презервативы и все. Но они защищают на те самые 80-90%, которые все-таки позволяют быть относительно уверенными в том, что вы не получите ВИЧ. Не получить ВИЧ, иметь 100%-ю гарантию вообще чего-либо невозможно, например, того, что я сейчас в разговоре с вами вдруг внезапно сдохну. Такие случаи бывают: сидит человек – раз и умер. Такая вероятность тоже бывает. Нет возможности от этого предохраниться на 100%. Единственная есть возможность – это вообще не заниматься сексом никогда, даже с любимой женой. Потому что вы на 100% даже если в себе уверены, вы не можете быть уверены в ней на 100%, может быть, вы уверены на 99,5%, и в эти 0,5% может проникнуть вирус. Это вообще все себе отрезать, извините, все, что ниже пояса. Причем отрезать так, чтобы в эту кровь тоже ничего не попало.

Про презервативы не надо говорить, их надо бесплатно раздавать в клубах, их надо бесплатно раздавать там, где насыщенная сексуальная атмосфера, на всяких рейв-вечеринках и т.д. Потому что люди находятся в приподнятом состоянии, они хорошо выглядят, они нравятся друг другу, есть эмоции, есть какие-то спонтанные решения. И между мальчиком и девочкой, которые неизбежно пойдут за эту занавеску и все равно там потрахаются, им на глаза должна попасться корзинка с презервативами.

Когда в магазине обычном пачка презервативов 12 штук стоит столько же, сколько бутылка шампанского, 18-летние мальчик и девочка купят бутылку шампанского, а не эти скучные презервативы. Возможно государственное спонсирование этих презервативов или из средств НКО для распространения. И такая программа была много лет, вот в 90-е годы, я помню, что по всем гей-клубам и даже просто клубам, рейв-вечеринки просто на барной стойке лежали бесплатные презервативы. Они куда-то исчезли все. Они должны быть, они должны прям бросаться в глаза. В туалетах они должны быть, необязательно за деньги. Но это должно быть, потому что другого способа не существует.

Есть специальное место, оно называется Общественная палата. Там собираются специальные люди, задача которых – говорить какую-нибудь чушь. Слава Богу, что от этих людей ничего не зависит. Вот эта госпожа Стебенкова, которая в Московской городской думе существует уже лет 20, по-моему, она только тем и занимается, что говорит о том, что нужно иметь какую-то такую христианскую семью, в которой не нужны будут презервативы, и вообще там будет все время пахнуть розами и рядом будут летать ангелы. Таких семей не существует. Но госпожа Стебенкова существует до сих пор. Что любые программы снижения вреда, такие, как метадоновая терапия и т.д., они приводят только к тому, что будет расти ВИЧ-инфекция и тому подобное. Главная программа снижения вреда – это убрать этих персонажей из общественной жизни. Поскольку это невозможно, программой снижения вреда, я считаю, иметь определенный список персонажей, которых просто не надо слушать. Например, есть Милонов, его не надо слушать просто. Пускай эти люди говорят в пустоту. Просто в пустоту.

Когда мы в медиа начинаем тиражировать их слова, на неделе был какой-то еще один мудак в Общественной палате, который тоже рассказывал о том, что сначала ВИЧ-инфицированных не нужно выпускать за границу, хотя, казалось бы, да подарите вы их американцам, этих ВИЧ-инфицированных, пускай их лечат, а у вас будет чистая, свободная, прекрасная православная страна. Потом оказалось, что это наркозависимых не надо выпускать до их излечения. А мы знаем, что критериев излечения наркозависимых практически не существует, и люди, даже голливудские звезды, тратящие на это миллиарды, все равно многие из них возвращаются к употреблению наркотиков. Вот есть специальные персонажи и специальные места, есть места, куда не нужно ходить… Вот если вы хотите узнать, куда не нужно ходить, чтобы узнать что-то о ВИЧе – не нужно ходить в Московскую городскую думу, не нужно ходить в Общественную палату. Там собираются специальные люди такие, понимаете?

Консервативный дух присутствует, консервативный дух пока еще не издал ни одного законопроекта и не издаст. Потому что существует медицинское сообщество правительства Министерства здравоохранения, которое реально понимает, откуда идет угроза ВИЧа. Медведев прекрасно это понимает, выделяя на это деньги. Министр это прекрасно понимает. Есть расхождения в деталях, как финансировать, какие категории, но вот людей с такими убеждениями, что мыши родятся из грязного белья, а СПИД родится от того, что мальчик не в то место девочку поцеловал, таких людей там нет, в правительстве. Слава Богу. Они вот в специальных местах, для них предназначенных. Вот они там сидят.

Вы же вправду не будете говорить о том, что православные активисты влияют на политику страны в области искусства. Вот кто помешал выставке Фабра в Эрмитаже? Никто. Да вы хоть там все встаньте – есть Пиотровский. А у нас есть Покровский, который определяет стратегию государства в области борьбы с ВИЧем. И, конечно, слушать он их не будет никогда и в дискуссию вступать. Ну какой смысл вступать в дискуссию с человеком, пораженным, со специфическими ментальными особенностями, как теперь принято политкорректно говорить? А попросту – говорить с идиотами.

Например, со мной был разорван договор добровольного медицинского страхования, как только выяснилось, что я ВИЧ-позитивный. Вот прямо передо мной шлепнули эту папку, там красным фломастером было написано: СПИД. Мне сказали: "Вы откреплены от нашей поликлиники управления делами президента Владимира Владимировича Путина. С вами разорван договор в силу того, что у вас обнаружена ВИЧ-инфекция. Вы свободны". Как я понимаю, законодательно закреплено в законах ряда государств многих, что обнаружение хронического заболевания не может быть причиной для расторжения договора медицинского страхования добровольного. А у нас в большинстве договоров о добровольном медицинском страховании, они копируют друг друга, написано, что "при возникновении и обнаружении хронического заболевания, такого как ВИЧ, туберкулез, там еще что-то, договор прекращается". Значит, для чего договор добровольного медицинского страхования? Чтобы что? к косметологу ходить? Чтобы лечить здоровых людей? Правильно, все страховые компании очень любят лечить здоровых людей, потому что они платят страховые взносы и не лечатся. То есть здесь, значит, тоже должен вмешаться закон. Есть законодательные вещи, которые нужно просто делать.

— Прошел почти год с тех пор, как вы сделали свое публичное объявление на "Дожде". Как с этого времени изменилась ваша жизнь?

— Нет, сожалений у меня никаких нет, потому что я считаю, что, по крайней мере, несколько тысяч людей пошли, сдали анализы после того, как эта новость широко была растиражирована. Нам удалось, в том числе и с Антоном, благодаря этому фидбэку, этим отзывам вскрыть важные проблемы, которые до этого находились на периферии внимания – проблемы, связанные в пропиской, связанные с недоступностью специализированной медицинской помощи и т.д.

Я считаю, что все это было не зря. Я ничуть не сомневаюсь в этом. У меня не появилось меньше друзей. Я не стал больше любить людей, не стал любить их меньше.

— А вы бы позвали других людей следовать вашему примеру?

— Нет. Я очень не хочу, чтобы это повторял кто-то, потому что мы не вправе требовать от людей героизма, жертвенности и т.д. Мы не вправе. На каком основании я должен кого-то уговаривать из тех, допустим, ВИЧ-позитивных селебритис, которых я знаю, для чего мне это нужно? Мне это не нужно. Потому что, наоборот, одним из главных достижений демократии является возможность иметь медицинскую тайну, которой не было. При Сталине не было, при Брежневе практически не было. Иметь тайну диагноза своего. Вы сами вправе кому-то, кроме себя и врача, рассказывать о своем диагнозе. Это ваше право. И право не рассказывать. Вы не должны его делать тайным для себя, что типа: ай, ну мне поставили диагноз ВИЧ, ну как-нибудь там, а там уже как гром грянет, там уже пойду. Нет, это для себя нельзя замалчивать. Вы должны все время думать об этом – о том, что вы должны вести себя теперь как ВИЧ-позитивный человек. То есть быть приверженным терапии, регулярно сдавать анализы и т.д. В какие-то моменты вы должны об этом вспоминать. Как мы иногда вспоминает о смерти, например. Каждый человек раз в день вспоминает о смерти, каждый человек раз в день вспоминает о родителях.

Вот раз в день просто об этом надо вспоминать. Все. Для себя. А делать из этого шоу персональное – мне кажется, в этом нет никакой необходимости. Зачем? Закон этого не требует, слава Богу, пока. Желтую звезду на себя нашивать можно только добровольно. Ну вот я это сделал, например. Я не чувствую дискомфорта. Но я не хочу, чтобы кто-то это повторял. Нет, ну если повторят – это их дело. Но это не мой призыв.