— Украина во многих сферах жизни пронизана войной, культурой войны сейчас. Насколько много в культуре войны, в украинской культуре?

— На самом деле не так все катастрофично. Потому что, конечно, можно, если ты живешь все время в сознании войны, то мира тогда и не увидать. Война в понимании таком классическом, как нам навязывают на самом деле медиа, что диалог на уровне "сам дурак" — она бесперспективна. Потому что в таком дискурсе у тебя получается, что чем более наглый, чем более беспринципный твой оппонент, тем меньше у тебя шансов-то на самом деле, и соревноваться в беспринципности с господином Путиным или с истеблишментом нынешним российским — какое-то безумие.

Поэтому, по крайней мере, наша позиция на ГогольFest-е, театра "Даха" и "ДахиБрахи", Dakh Daughters и т.д. — это по любви. По любви, для любви, наполненные чувствами, с возможностью доверия другому, видеть глаза другого, видеть в другом прекрасное, а не ужасное — вот наша позиция.

— Мы говорим в пражской студии Настоящего времени, ты приехал в Прагу и ты тоже не привез сюда войну.

— Да, это на самом деле наш пророческий спектакль — Dreams of the lost roads или "Сны заброшенных дорог". Эмоциональная или чувственная история Украины через песни, через какое-то действие. И хотя мы его сделали — я уже не помню когда, это был какой-нибудь 2010 год — этот спектакль, там была война, именно центральное действие, когда молодые ребята уходят из своих семей и оставляют одиноких женщин как матерей, вдов. Тогда это казалось неким таким экскурсом в историю, а сейчас это оказалось вдруг резонирующим с тем, что происходит в Украине.

— Почему культура, если даже в твоем творчестве нет войны.

— Она есть, я не могу сказать, я не буду так говорить, что мы надели розовые очки и считаем, что ничего нет. Конечно, есть. Конечно, есть чувство опасности, есть все равно потери людей, гибнут молодые ребята, страдают очень много мирных жителей, жители территории войны, я имею в виду эта зона АТО, как ее принято называть, как угодно ее можно называть — это, конечно, ужасно. Поэтому, безусловно, наше сердце на это открыто.

— В каких работах, чтобы просто представлять, у тебя есть тема войны или примирения, или переосмысления войны?

— На самом деле, хотя это цитата марксистов, жить в обществе и быть свободным от общества — это невозможно, но последний спектакль "Алый ветер", на самом деле все работы Dakh Daughters, "ДахиБрахи", Doghouse или "Собачья будка" — есть, конечно, некие флюиды, некое чувство тревоги, трагедии, которая пронизывает мир. На самом деле весь мир, не только Украину.

Нам навязывают катастрофическое сознание, нам все новости твердят, что завтра будет хуже: то русские идут, то ислам идет, то апокалипсис. Конечно, жить в таком сознании просто невыносимо. Получается, что люди, которые рожают детей, безумные: если тебе навязывают, что завтра будет плохо, на что ты обрекаешь своих детей?

При этом, когда ты выходишь на улицу, в Киеве, неважно, во Львове, в Одессе, в Харькове, ты видишь нормальных людей, на самом деле наполненных жизнью, умеющих радоваться, любящих своих детей. Ты понимаешь, что тут есть некая какая-то нездоровая грань. Как перекодировать, как снять с себя эту порчу, которую нам навязывают, эту вот апокалиптическую, катастрофическую картину мира? Это тоже в принципе функция культуры.

— Почему же тогда культура не стала в Украине и в России мостом, почему культура стены? Вот твой фестиваль ГогольFest — много ли российских деятелей культуры? По-моему, ни одного сейчас.

— Нет, были там, приезжали ребята, они просто были немножко в других проектах. В прошлом году был театр Театр.doc, был театр Ди Капуа из Питера. То есть у нас все равно есть взаимоотношения. Понятно, что мы сложнее… раньше можно было русские проекты приглашать, у русских независимых проектов был ресурс, чтобы приехать, они сами находили деньги. Сейчас, понятно, что чем ты более независимый, чем ты более как бы оппозиционен, тем меньше у тебя свободного ресурса.

Я понимаю, как в России все равно общество пронизано этим чувством осажденной крепости. Она как бы есть, то есть вокруг враги, и Украина — один из вражеских форпостов, это территория войны. И как бы к этому ни относился, но пространство этим пронизано — и медийное пространство, и все равно диалог… даже самые мои близкие друзья все равно, как это ни печально, это оставляет свой след, свой отпечаток на их восприятии Украины.

Но, опять же, культура в какой-то степени в навязываемой нам картине этого апокалипсиса, что заставляет человека, который не имеет настоящего бэкграунда, то есть возникает же страх, жить невозможно в таком состоянии, когда завтра ужас, и он капсулируется, естественно, в этом капсулировании в страхе он ищет возможность каким-то образом за что-то спрятаться. Отсюда чем дальше, тем больше возникает актуальных всяческих популистских политических течений, то есть люди, которые говорят, что: "Мы готовы взять ответственность за твою жизнь, не беспокойся, мы все порешаем. Порешаем эмигрантов, помешаем русскую агрессию, американскую агрессию, европейскую, фашизм. То есть мы все порешаем, не беспокойся". Понятно, что ничего не решат, это как раз более радикализирует мир.

И вот как раз спасительный мостик — это культура, которая разрушает эту капсулу и позволяет человеку взглянуть на мир не то что объективнее, но, по крайней мере, преодолев свой страх, увидев, что мир-то на самом деле немножко другой: небо есть, дети есть, деревья есть. В общем-то, живи и радуйся. Живи и радуйся — вот оно, что тебе дано этим волшебным миром. Не профукай, не ожидай конца, потому что если ты его уже ожидаешь, ты фактически его навязываешь.

— Ты уже в конце. Это, видите, очень хорошо умеет государство. Поэтому я хотел бы про государство в Украине такой вопрос — про его роль в культуре. Находит оно время на культуру или, может быть, слава Богу, что не находит?

— Как бы тут не так все… Украина такая, к сожалению, опять же, страна, что все 25 лет независимости культура была некой периферией. Все казалось: нам бы день простоять да ночь продержаться, а культура, песни и танцы, ну как-то само придет. И фактически официальная культура, то, что связано с государством, то, что финансируется государством, на самом деле это не такие маленькие деньги, это 3 млрд гривен в этом году (или в следующем году) — в общем, порядочный бюджет, оно фактически поддерживает старые, еще постсоветские институции в виде театров национальных, хоров, оркестров, прочей радости, которая, естественно, со всей своей интенсивностью воспроизводит вчерашний день.

Проектов, которые заточены на завтра, на предчувствие завтра, визионерство завтра, в конце концов, презентацию Украины как модерновой, как готовой к развитию страны государство — ну, у него нет даже органа этим заниматься. То есть нет ни экспертов, нет ни технологий, ничего нет. Но, конечно, иногда происходят всплески, вроде: давайте вместе, хорошо, что-нибудь сделаем. Но сама заржавевшая, совершенно неработоспособная машина пока начинает разворачиваться — хрррр, вррр, ладно, не успел. Опять не успел.

Но то, что произошло после Майдана, это действительно реальный тренд, все больше и больше людей преодолели этот комплекс инфантилизма и патерналистские ожидания, что кто-то что-то им сделает, очень много возникает независимых проектов, причем в разных областях и культуры, и просто жизни. Начиная от каких-то там независимых кафешек, всяческой гастрономии до дизайна, айтишники. И в культуре начало очень много появляться независимых музыкантов, которые какие-то очень драйвовые, настоящие, киношников. В общем, жизнь кипит, на самом деле.

— Не закончилась.

— Она не то что не закончилась, она, наоборот, тренд up.

— И в этой связи у меня последний вопрос к тебе: а чем может внешний мир помочь этой жизни, этой культуре?

— На самом деле, самое понятное — ресурсов финансовых в Украине мало, особенно независимых, на новые проекты. Вопрос даже не в деньгах, вопрос в организации нового типа пространства. Я даже когда был в такой странной организации как Восточноевропейское партнерство, там был такой проект — подъем культуры в странах, 6 стран: Белоруссия, Украина, Молдова, Грузия, Азербайджан, Армения. Эти шесть стран, в которые достаточно большие деньги инвестировались для поднятия современного видения культуры и т.д.

Я понимаю, что в странах, в которых не создана инфраструктура для модерновой культуры и образования, и создания проектов, которые имеют перспективу, не то чтобы разовый проект сделал, а потом повис в воздухе, где-то он должен физически находиться. Должны формироваться места силы, места, которые транслируют новые какие-то коды и позволяют мобилизовывать молодых драйвовых ребят, сказать: вот это есть. И дальше уже эти кристаллы формируют новую кристаллическую решетку, которая нормальным, естественным, не языком войны, а языком мира и любви может трансформировать старые институции.